ДОСТОЕВСКИЙ И ЕВРЕИ

Имя нынешнего 200-летнего юбиляра (каковой юбилей был широко отмечен читающей и думающей русской народной общественностью 11 ноября сего года) известно, пожалуй, любому мало-мальски начитанному человеку, независимо от места его рождения и страны проживания. Достоевский – признанный «гений земли Русской», автор того самого определения «загадочной русской души», которую в странах Запада едва ли не в каждой школе изучают и на представлениях о которой выстроено отношение к России множества её ближних и дальних друзей. А также он признан как почитателями, так и хулителями – певцом русского антисемитизма. Достоевский кумир «высокопросвещенной, утончённо-интеллигентной» публики преисполненной злобной и яростной юдофобией.

Местечковая преамбула

На самом деле, почитатели его таланта совершенно автоматически нынче морщат носы, заслышав о том, как евреи в очередной раз прохаживаются по этой, в самом деле, несколько навязшей в зубах теме – об антисемитизме Фёдора Михайловича. В конце концов, справедливо замечают они, времена были такими, да и не одних лишь евреев не жаловал Достоевский – не раз и не два прохаживался он и насчёт «хохлишек да полячишек», и немцев обижал в изобилии, да и не он один был антисемитом: тот же Гоголь Николай свет Василич, тот же Пушкин «Нашевсё» Александр Сергеич – все они в той или иной мере были антисемитами, как и полагалось в те времена просвещённым русским мыслителям и светочам. Но мы их-де любим не за это. Так что бросайте-ка вы, судари и сударыни евреи, ваш портновский еврейский аршин, да и помолчите насчёт великого русского гения в вашу еврейскую тряпочку… Посмотрите на этот вопрос широко, в мировом, а не в местечковом масштабе, отриньте, наконец, ваш собственный узколобый национализм.

Да нет, не получится! Ведь на пресловутый вопрос – а евреям от Достоевского хорошо или плохо? – ответ приходиться дать простой и конкретный: очень плохо. И, увы, вовсе не в метафизическом, духовном смысле, а во вполне конкретном – том, который пахнет пожарами и погромами, гремит дрекольем и выстрелами, отдаёт репрессиями и изгнаниями. Хотя, следует признать: лично у писателя и гражданина Достоевского Ф.М. ни капли крови на руках не замечено. Он выше этого.

Так что, если кого не устраивает местечковость автора – что ж, можете пролистывать. Сам автор от этой своей местечковости не страдает – напротив, старается помнить свои корни, а они у него – через раз из местечек, из штеттлов. Местечковая точка зрения – она, знаете ли, не менее важна, нежели общечеловеческая, поскольку последняя зачастую, как отмечал ещё Владимир (Зеев) Жаботинский, оказывается вполне конкретной национальной точкой зрения – просто другого, имперского народа, полагающего её законом природы, который следует непременно вбить в головы всяким там недоразвитым. Местечковым.

О величии

Впрочем, данный материал всё-таки пишется о юбилее. Так что начнём разговор с похвалы и honoris causa. Фёдор Михайлович Достоевский – признанный и неподражаемый литературный гений, тут спорить не приходится. Он далеко обогнал своих современников, российских писателей XIX столетия – при всём к ним уважении, творчество многих из тех, кого принято почитать столпами российской литературы, зачастую является вторичным пересказом, скажем, Шиллера и Гёте, Байрона и Руссо, Стендаля и Гюго, Флобера и Бальзака. Плоды же их собственного гения на этом фоне выглядят неким частным случаем, исключением из правила или, если хотите – дополнением к основной программе.

Не таков Достоевский. Он оригинален в каждой своей строке (хотя, дотошные исследователи отмечают влияние, скажем, французских писателей того времени – того же Бальзака, но это – влияние, не диктат). Именно он оказался наиболее остроглазым для своего века наблюдателем начавшегося в те времена «левого» наступления на консервативные основы западной цивилизации и, пожалуй, первым, кто, словно скальпелем, взрезал и показал миру главную беду левых идеологий – имманентную им аморальность (выдаваемую позже российскими и немецкими социалистами и, в особенности, большевиками за некую «новую мораль»). И это – несомненная заслуга Достоевского перед всем человечеством. Следует также отметить и то, что он – великий стилист, мастер интонации. Критики отмечают «корявость» его изложения (вспомнить хотя бы того же Белинского, восхищавшегося Достоевским, но пенявшим на «неухоженность» изложения последнего), однако это-то как раз – не грех. Достоевский переживал им написанное, пожалуй, сильнее любого современника, так что трудно ожидать от него приглаженности Толстого или тургеневской напевности. Так что в этих двух дисциплинах (умение увидеть проблему общечеловеческого масштаба и мастерски описать её словами) Достоевский – несомненный гений. Не только русской, но и мировой литературы.

Виды антисемитизма

Ну вот, с обязательными (хоть и вполне искренними) славословиями покончено. Теперь же – о, так сказать, заявленной проблеме – об антисемитизме. Для начала, следует напомнить, что антисемитизм подразделяется на две основные категории. «Бытовой» – низовой, практичный, неприхотливый и простой, как удар топора – по сути, это элементарная ксенофобия, боязнь чужого, нацеленная в данном случае на евреев. Вторая категория – антисемитизм идейный, метафизический, возвышенный и высоколобый, с претензией на учёность.

Эта форма антисемитизма существует с весьма древних времён – пожалуй, наиболее ярким его примером являются христианские гностики тех столетий, когда христианский образчик лишь формировался (то есть, первые столетия после появления Иисуса и его учения). Гностики, как известно, противопоставляли новозаветного Христа суровому иудейскому Богу Торы. Они считали истинным Богом именно Иисуса, в то время как Иегова представлялся им мрачным, злобным Создателем, сотворившим мир в виде юдоли страданий, из которой человечество спасает и возвышает Христос. Собственно, чисто христианское противопоставление духовного возвышения (через Христа) земному страданию Бога-Отца у гностиков приняло крайне резкие формы. И, соответственно, евреи воспринимались ими, как слуги этого самого, мрачного, сурового и злого создателя юдоли скорби. И, естественно, как противники и гонители Христа – возвышенного Спасителя.

Наверное, евреям сильно повезло, что гностическая точка зрения не возобладала среди христиан, а напротив, была отвергнута Никейским собором. Гностики были осуждены, канон единосущности Отца (еврейского Бога) и Сына (Иисуса Христа) утверждён и евреи получили у христиан, по крайней мере, каноническое право на дальнейшее существование. Но сам этот гностический взгляд не был уничтожен – он выжил, как и другие ереси, в подполье и дожил до наших дней в образе философии и идеологии различных эзотерических течений. А доктрина высокой духовности, которая противостоит и противоречит грязному земному началу (которое гностики отождествляют с евреями), нашла свой отзвук в работах ведущих философов Нового времени – у того же Иммануила Канта.

Впрочем, настоящим теоретиком и провозвестником этого метафизического антисемитизма можно считать человека, которого почитают не столько за его философические взгляды, сколько за его музыкальный гений – Рихарда Вагнера. В конце концов, не является ли музыка сплошной метафизикой? Она не торгует ни во храме, ни на рынке, не лихоимствует, её нельзя ненавидеть за странный внешний вид или обвинять в ритуальных убийствах с целью добычи крови христианских младенцев. Но зато можно истинно гностически противопоставлять заоблачный дух арийской музыки насквозь низменным «еврейским песенкам». Это, собственно, слова самого Вагнера, когда он говорил и писал о своей ненависти к «еврейству» в музыке. По Вагнеру, еврей губителен не потому, что ведёт себя неким неподобающим образом (то есть, эксплуатирует слабых, спаивает народ, загоняет в долговую яму бедняков, убивает младенцев и т.д.), а потому, что он изначально, сутью своей, мерзок и враждебен человечеству. «Я считаю еврейскую расу прирождённым врагом человечества и всего благородного на земле… – писал Вагнер. – Нет сомнения, что немцы погибнут именно из-за неё».

Так вот: «гений земли Русской», писатель Фёдор Достоевский – это российский вариант гения земли Германской, композитора Рихарда Вагнера. Его мысли о евреях – не менее метафизичны, они не имеют (на первый взгляд!) ничего общего с погромами, дурацкими побасенками о крови христианских младенцев и фальшивками о сионских мудрецах. В своей знаменитой статье из «Дневника писателя» Достоевский так же, как и Вагнер, пишет об изначально присущей евреям (всем, во все века и времена, на всех материках и островах) руководящей идее, некоем присущем евреям статусе, который он по-латыни называет «status in statu» (государство в государстве). Дух сего чисто и исключительно еврейского статуса «дышит именно этой безжалостностью ко всему, что не есть еврей, к этому неуважению ко всякому народу и племени и ко всякому человеческому существу, кто не есть еврей». Согласно Достоевскому, эта вот изначальная, «встроенная» безжалостность и побуждает евреев «набрасываться» на любое слабое и беззащитное существо и стирать его с лица земли.

В предыдущей главе не зря упоминались христианские гностики: взгляды Достоевского на христианство и, к слову, на ту самую «загадочную русскую душу», ставшею основой всего великорусского «почвенничества» и всей идеологии «особого пути» (вплоть до современного путинского «вы все сдохнете, а мы попадём в рай») – приближаются, скорее, именно к гностическим воззрениям, нежели к Никейскому символу веры. Для Фёдора Михайловича Бог (точнее, Богочеловек) – это Иисус Христос и только он. Ветхозаветный же Иегова либо просто умалчивается, либо ассоциируется с «безжалостными» евреями («еврей без Бога как-то немыслим; еврея без Бога и представить нельзя» – это из той же статьи). То есть, у него прослеживается всё та же философия гностицизма: безжалостный Бог-Отец со своими безжалостными еврейскими слугами против страдающего, исполненного любви Бога-сына Иисуса – олицетворения всего доброго, светлого и нравственного.

Вагнер противопоставляет «приземлённости» евреев высокий дух арийской мифологии. Достоевский противопоставляет «безжалостному» еврейскому Богу страдающего за человечество Христа. Общий знаменатель, как видим – евреи, несущие в себе от сотворения мира зло, разрушение и погибель.

С кем поведёшься…

Впрочем, углубляться в цитаты не стоит – их просто слишком много и они крайне недвусмысленно выражают отношение Достоевского к евреям. Есть смысл разобраться в вопросе реальных, практических дел, которые из этих цитат следуют. Ведь Достоевского принято считать эдаким возвышенным теоретиком, из-за которого в реальной жизни не пролилась ни единая пресловутая слезинка ребёнка. Это низменный, «бытовой» антисемитизм приводит к избиениям, убийствам, депортациям. А метафизический – он-де и есть метафизический, к реальности неприменимый. Так ли это?

Увы, не так. Метафизический антисемитизм Вагнера и «кружков арийской философии» в сочетании с бытовым антисемитизмом масс породил гитлеровскую отлаженную машину тотального уничтожения евреев, «решения еврейского вопроса». Защитники Вагнера решительно отрицают связь его статей и речей с идеологией и практикой нацистов – ну, да, конечно, великий композитор не был наставником ни Розенберга, ни Геббельса, и что с того, что Гитлер считал его величайшим из великих? Он умер за 42 года до выхода в свет Mein Kampf, так что доказательства того, что эта книжица является прямым следствием его теоретизирований – сугубо умозрительны.

А вот в случае с Достоевским это не так. В 1873 году Фёдор Михайлович принял предложение возглавить редакцию газеты «Гражданин» – рупора черносотенцев, основателем и издателем которой являлся признанный антисемит князь Мещерский. Именно в этой газете и началась, собственно, публикация «Дневника писателя», изобилующего антисемитскими пассажами. Правда, на этом посту Достоевский пробыл недолго, но приобрёл там чрезвычайно полезные знакомства: скажем, с Константином Победоносцевым, будущим обер-прокурором Святейшего Синода и главным идеологом славянофильства и мер по ликвидации еврейства в России как вида. Так вот: многие идеи Победоносцева едва ли не дословно повторяют мысли Достоевского.

Впрочем, это не главное. Есть такое эмпирическое правило: характер того или иного монархического правления во многом определяются наставниками, формирующими личность будущего правителя. Так, наставником царя Александра Второго был просвещённый либерал, автор Свода законов Российской империи Михаил Сперанский – известный, как юдофил, он даже был обвинён недоброжелателями в том, что «продался жидам». Считается, что правление Александра Второго стало едва ли не самым терпимым по отношению к евреям во всей истории России. Был отменён бесчеловечный институт кантонистов (когда еврейских мальчиков насильно забирали в военные учебные заведения, где насильно же крестили, после чего они обязаны были служить до старости), была признана особая роль раввинов в жизни еврейских общин, были учреждены поощрительные стипендии для поступающих в гимназии и университеты (при этом отменена пресловутая «процентная норма» для евреев), было положено начало отмене черты оседлости – покуда лишь для «особо достойных», но с прицелом на полное упразднение, евреям была разрешена покупка земли, было отменено ограничение по приёму в государеву службу евреев с научными степенями… Недаром во многих еврейских домах портреты царя Александра Второго висели ещё долгие годы после его кончины.

А вот наставником цесаревича Александра Александровича стал антисемит Победоносцев. Именно он и сделал своего близкого друга писателя-антисемита Ф.М. Достоевского вхожим во дворец. Он представил его наследнику, а также попросил Достоевского побеседовать с будущим самодержцем российским Александром Третьим, а ещё – прочесть цикл лекций другим великим князьям, впоследствии занявшим ключевые посты в руководстве империи: с братьями наследника Сергеем и Владимиром, с их кузеном Николаем Николаевичем-младшим. То есть, идеи Достоевского оказали влияние на целую плеяду высшего руководства России и, если причинно-следственная связь «Вагнер-Гитлер-Шоа» недоказуема, то таковая связь между Достоевским, Александром Третьим и жуткими погромами и преследованиями, ознаменовавшими его царствование – исторический факт.

Мир писательской мечты

Фёдор Михайлович умер 9 февраля 1881 года – за три недели до убийства Александра Второго и воцарения его сына, уже, стараниями Победоносцева и Достоевского, хорошо подкованного в теории метафизического антисемитизма. Теперь пришло время воплотить теорию в жизнь: и покатилось по всей стране – череда зверских погромов на юге, когда власти подстрекали к ним чернь, а полиция – закрывала глаза либо охраняла толпы черносотенцев. Отмена всех послаблений, предоставленных евреям почившим царём: восстановление процентной нормы на приём в учебные заведения, восстановление запрета на владение землёй, чехарда статусов «город-местечко», из-за которой тысячи евреев оказались изгнанными из домов. Плюс – совершенно разнузданная, размашистая пропагандистская кампания в газетах: евреев напрямую обвинили в убийстве царя – их благодетеля. Понятно, что это была чистой воды клевета. Историк Лев Бердников писал: «Террорист Игнатий Гриневицкий (польский шляхтич –прим. ред.), бросивший в государя ту роковую бомбу, в официальном докладе описывался, как типичный русский с «круглым полным лицом и широким носом», однако на следующий же день «Новое время» говорило о нём, как о «человеке восточного типа с крючковатым носом». Среди 28 основателей «Народной воли» было лишь два еврея, в редакции журнала народовольцев – вообще ни одного – наоборот, эта редакция занималась выпуском антисемитских прокламаций. Бердников цитирует одну из народовольческих листовок: «Прежде всего следует бить жидов. Жид присоединяется ко всему. Паны и жид, урядники и жид, правительство и жид. Вы бьёте жидов, делая доброе дело».

И тем не менее, «крайними» за убийство царя стали именно евреи: погромы 1881-1882 годов, сопровождавшиеся грабежами, поджогами, избиениями, изнасилованиями и убийствами – причём всё это совершенно безнаказанно, под охраной вооружённой полиции – прославились по всему миру и обогатили европейские языки новым понятием: наряду с матрёшкой, балалайкой и самоваром, слово «погром» с той поры уже не требовало перевода.

Как следствие, все евреи, которые только могли сбежать из России – ударились в бега. Наставнику нового императора это не доставило ни малейших переживаний: «Одна треть вымрет, – заявил Победоносцев, – одна выселится, одна треть бесследно растворится в окружающем населении».

Не менее решительно вели себя и «ученики» из «класса» Достоевского: великий князь Сергей Александрович, став московским генерал-губернатором, изгнал евреев из Москвы. Великий князь Николай Николаевич, получивший должность Главнокомандующего российской армией, во время Первой Мировой войны стал славен не столько победами, сколько варварской, крайне смахивающей на этнические чистки депортацией сотен тысяч галицийских евреев из прифронтовой полосы в 1914-1915 гг. В результате последовавших казачьих погромов, голода и болезней погибли около 300 тысяч евреев – эдакий Холокост-лайт. Так кто виноват в этом во всём, чьи отвлечённые, чисто теоретические искания и мысли вылились в столь практическое избиение целого народа?

Сам того не желая, на этот вопрос ответил сам Достоевский:

«Раскольников весь задрожал, как будто пронзенный.

– Так… кто же… убил?.. – спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом. Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, точно уж так неожиданно и он был изумлен вопросом.

– Как кто убил?.. – переговорил он, точно не веря ушам своим, – да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с… – прибавил он почти шепотом, совершенно убежденным голосом».

(«Преступление и наказание»)

Да-с, Фёдор Михайлович. Вы-с. Вы и убили-с. Вы щедро вспахали и засеяли почву для этого геноцида – своими словами, мыслями, статьями, речами, «преподаванием» в «императорском классе». Именно вы стали идейным вдохновителем этих дремучих, посконных юдоедов, вы дали им базу, инструментарий и моральное оправдание. И если Константин Победоносцев остался в истории с прозвищем «русский Торквемада», то какого же прозвища заслужил «великий писатель, гуманист и зеркало русской души» юбиляр Фёдор Достоевский?