АМЕРИКАНЕЦ С ЮБИЛЕЙНОЙ ПЛОЩАДИ-2

(Продолжение. Начало в #622)

Во время ремонта одного из участков кровли на этом доме, мы завезли и подняли на чердак большое количество листового оцинкованного железа, которое к началу ремонтных работ полностью оттуда исчезло. Пришлось сообщить руководству Управления, началось расследование, меня повесткой вызвали в ОБХСС. Ранее мне не приходилось участвовать в подобных мероприятиях, и хоть лично я это листовое железо не воровал, но как ответственный за проведение работ, всё-таки нёс ответственность за его сохранность. Моего бригадира, Николая, вызывали вместе со мной и он сказал, что надо зайти посоветоваться с его хорошим знакомым, начальником Уголовного розыска Центрального района, кажется, по фамилии Пехота, чтобы знать, как вести себя завтра на допросе и что говорить, чтобы в ОБХСС не возникло никаких подозрений на наш счёт, да к тому же, чтобы нам не пришлось возмещать стоимость этого пропавшего чёртового железа.

Мы зашли в кабинет, подполковник, увидев Николая, встретил нас довольно приветливо, но едва мы начали излагать причину нашего визита, он резко оборвал нас и сказал, что ничем нам помочь не может, при этом многозначительно показал пальцем куда-то на потолок и покрутил им в воздухе. Мы вышли из кабинета, и я несколько ошарашенно подумал:

– Ёлки-палки, если уж самого начальника Уголовного розыска «пишут», то что говорить обо всех нас, остальных простых смертных.

В районном ОБХСС меня встретили довольно доброжелательно, из чего я понял, что Пехота всё-таки смог с кем-то из своих коллег переговорить. Следователь «снял» с меня показания, и, очевидно, разобравшись, что к этой пропаже мы с Николаем не имеем отношения, больше ни меня, ни его по этому вопросу не вызывал. Позже я никогда не слышал, чтобы кого-то из укравших это листовое железо нашли, и очевидно, его тихонько списали, как израсходованное на ремонт нескольких других крыш.

Надо рассказать ещё об одном довольно типичном явлении, которое повсеместно существовало в нашей жизни того времени. Как-то постепенно за время работы в этом РСУ я приобрёл много полезных знакомств, что в эпоху тотального дефицита и развитой системы блата, «ты мне – я тебе», имело довольно важное значение для решения вопросов быта и повседневных потребностей семьи. Так мы делали ремонт в фирменном и лучшем в городе магазине женской одежды «Алеся» и я подружился с заведующей магазина, после чего моя супруга стала ходить в самых последних новинках моды, а делая ремонт директору минского рыбзавода, я вместе с семьёй отведал таких рыбных деликатесов, которых в жизни не пробовал и даже не предполагал, что что-то подобное может быть в нашем, далёком от морей и океанов, далеко не рыбопромысловом городе Минске. Познакомившись с замдиректора ГУМа, я «достал» супруге импортный кожаный плащ из лайковой кожи, которые, как мне сказали, были считанные во всём городе. Через ремонт её квартиры и дачи я познакомился с заместителем заведующего одного из самых больших гастрономов города, гастронома «Столичный» и через чёрный ход этого «Столичного» неоднократно выходил с огромными сумками с дефицитными колбасами, шейками и балыками. Один раз я взял с собой мою пятилетнюю дочку, которая получила огромный пакет с шоколадными конфетами с напутствием от отпускавшей дефициты кладовщицы:

– Маме дашь, и сама съешь.

Кстати, муж этой Замзава оказался старшим референтом министра торговли БССР и через него я тоже получил очень много, извините, «шкурных» контактов в сфере торговли. А один пожилой скорняк с улицы Комсомольской был так доволен качеством наших работ, что сшил мне, разумеется, за мои деньги, зимнюю шапку-пирожок из нерпы, в которой я щеголял несколько лет. Благодаря своей работе я так же познакомился с заведующей ЛОР отделения Лечкомиссии, то есть, Четвёртого Главного Управления Минздрава, где лечились все руководители Республики, Татьяной Алексеевной, которая лечила горло самому Машерову и которая помогала моей дочери с её проблемами с гландами. Она хотела сделать мне протекцию в РСУ Совмина, но, судя по всему, ей в силу определённых причин, это не удалось. Директор районного телефонного узла устроил мне установку параллельных телефонов в комнатах, в прихожей и в кухне, что тогда было большой редкостью и снабдил нас самыми новыми моделями телефонных аппаратов. Благодаря таким знакомствам нам с женой даже удалось посещать закрытые показы разных иностранных фильмов с сомнительной репутацией в Доме Кино и доставать билеты в первые ряды выступлений отечественных и зарубежных звёзд. Зам директора ЦУМа после ремонта в её квартире позвонила и сообщила, что оставила для меня шикарные модные импортные туфли «на платформе», однако, когда я приехал за ними, она с извинением сообщила, что к ней привезли, выступающего тогда в Минске певца и композитора Игоря Суруханова, которому нужны были концертные туфли для выступления, желательно, на платформе, так как он был не очень высокого роста, и, конечно, он выбрал именно эту модель, «мою» пару, которая была в единственном экземпляре. Так что теперь, когда я смотрю по телевизору концерты с участием этого Суруханова, я инстинктивно присматриваюсь к его обуви, пытаясь понять, не в «моих» ли туфлях до сих пор выступает этот популярный певец, к тому же подлый перехватчик чужих блатных товаров.

Доводилось мне также перед праздниками заходить с чёрного хода в цех холодных закусок ресторана Минск, откуда я тоже выходил с полными сумками дефицитных колбас, разных балыков, ветчин, банок икры, крабов и так далее.

И, поверьте, я совершенно не собирался хвастаться всеми этими нужными «блатными» знакомствами, мне просто повезло, что я по роду своей деятельности оказался именно в этой сфере, так как, скажем, какой-нибудь обычный проектировщик в этом смысле тоже оказывался не у дел не мог участвовать в этом «блатном» процессе. Как говорил Жванецкий:

– Карандаши, резинки… и украсть нечего.

Во всём этом действительно было нечто унизительное, потому что, кроме всего прочего, все эти «дружбы» происходили по необходимости. Они, как правило, имели несколько циничный, я бы даже сказал, «шкурный» характер.

Что делать, тогда так жили все, доставая всё «по блату» из-под полы, и закон «ты мне – я тебе» был главной движущей силой жизни нашего общества того времени.

Хотелось бы рассказать ещё об одном эпизоде той моей ремонтно-строительной деятельности в качестве мастера, который меня многому научил. Конец рабочего дня. Сижу у себя в кабинете. Стук в дверь. Заходит молодая довольно симпатичная женщина, представляется. Помню, что звали её Валентиной. Рассказала, что работает дворником в домоуправлении, имеет экономическое образование, но пошла туда работать, чтобы получить служебную жилплощадь. Она разошлась с мужем и у неё на руках маленький ребёнок. Весной ей выделили жилплощадь – небольшой отдельно стоящий домик, где раньше хранился различный дворницкий инвентарь. Домик хороший, кирпичный, в нём две небольшие комнатки, кухня, сделан ремонт полов, стен и потолков, проведено электричество, подведен газ, но нет туалета, приходится ходить в общественный туалет, расположенный рядом, но это не беда. Главное, там нет горячей воды и отопления. Уже осень, скоро зима, как она там будет зимовать с ребёнком? При этих словах Валентина разрыдалась и положила мне на стол какой-то конверт. Она сквозь плач сказала, что слышала обо мне хорошие отзывы рабочих, очень просит меня провести в её домик отопление и горячую воду, а в конверте сто рублей, которые она собрала с зарплаты, чтобы отблагодарить меня за то, что я помогу ей в решении этого вопроса. Тут она снова расплакалась. Честно сказать, я несколько опешил. За всё время работы мастером, мне подобных взяток ещё никто не давал, а тут сидит молодая, симпатичная женщина, рыдает во весь голос и предлагает мне взять деньги с её небольшой дворницкой зарплаты, оторвав их от её маленького ребёнка.

Я отдал ей её взятку назад, попросил успокоиться, написать заявление на имя Председателя Райисполкома с изложением всех деталей, что она тут же и сделала, после чего я сказал, что попробую ей помочь.

Назавтра я зашёл в квартирный отдел и попросил найти решение исполкома о выделении ей служебной жилплощади. В этом решении было сказано о необходимости проведения ремонта в бывшем складе для возможности постоянного проживания, однако не была оговорена сумма ремонта и не прилагалась смета с объёмами необходимых работ. В конце была сделана пометка, что ремонт выполнен и квартира пригодна для проживания. Из исполкома я пошёл прямо на её квартиру, сделал необходимые замеры, составил смету, куда включил устройство туалета с канализацией, установку водонагревателя и системы водяного отопления с небольшим газовым котлом, радиаторами и трубопроводами. Приложил справку о ситуации с этим «нежилым» жилым помещением, смету на выполнение работ и проект решения исполкома, с чем пришёл сначала к главному инженеру домоуправления, на территории которого Валентина работала и проживала, получил от него визу на смете, а затем направился к зампредседателя исполкома, который курировал ремонтные работы, Александру Васильевичу Юцеву.

Я вкратце объяснил ему суть вопроса, после чего он подозрительно спросил, кем эта «дворничиха» мне приходится и почему я за неё хлопочу, я ответил, что абсолютно никем, просто хочется помочь человеку. Он опять же, несколько недоверчиво посмотрел на меня, потом вызвал по селектору заведующую Общим отделом, которая пришла с протоколом заседания и той самой выпиской из решения исполкома. Он ещё раз просмотрел принесённые мной документы и на заявлении Валентины наложил резолюцию о повторном выносе вопроса на следующее заседание исполкома. Как я и предполагал, члены исполкома, ознакомившись с моей справкой, утвердили полностью и смету и сумму, я послал бригаду сантехников, которая за полторы недели выполнила все работы.

Я совсем забыл об этом эпизоде, но года через три, когда я уже работал начальником Производственно-Технического Отдела Жилищно-Эксплуатационного Объединения Центрального Района, к нам пришла новая Главный бухгалтер, которая после представления её на еженедельной общей планёрке и её окончания, вдруг, прямо при всех подошла ко мне, обняла и заплакала. И именно по этому плачу я и узнал её, ту самую дворничиху Валентину из маленького домика, бывшего склада лопат и метёлок без туалета и отопления. Я помню, тогда ещё про себя подумал о том, как хорош бы я сейчас выглядел, если бы, вопреки своим правилам и убеждения, принял тогда от неё эту взятку.

Помню был такой анекдот:

«Работник райисполкома подписывает подрядчику смету на строительство общественного туалета. Тихонько спрашивает подрядчика:

– Ну, смету я вам подписал, а как насчёт отката?

– Никаких проблем! Каждый месяц самосвал дерьма!»

А в Домоуправление №1, территорию которого по ремонту домов обслуживала моя бригада, пришёл новый Главный инженер, молодой парень, лет двадцати пяти, приятной наружности, светловолосый, с небольшими аккуратными усиками, по имени Леонид Борисович Марковец. Я и представить себе не мог тогда, насколько плотно сведёт меня с ним судьба, насколько близко пройдёт он рядом со мной (или, вернее я рядом с ним) по моей жизни, и что наши производственные и тёплые человеческие отношения продлятся аж на целых сорок лет, буквально, до сегодняшнего дня…

Теперь в день подписания процентовок в конце месяца, мне уже не надо было приходить с бутылкой. Все включённые работы Леонид обходил и проверял сам. И если вопросов не было, а я старался делать всё аккуратно и добросовестно, чтобы они не возникали, подписывал всё без всякой тягомотины и распития спиртного у себя в кабинете. Как-то я, проходя вечером мимо домоуправления и увидев свет в окне, зашёл к нему по какому-то вопросу, благо домоуправление находилось рядом с моим домом и, идя по коридору, увидел в Ленинской комнате, где стоял бильярд, на его зелёном сукне аккуратно расстеленное пальто и диванную подушку. Когда я спросил у Леонида, что это за пальто с подушкою на бильярде, он сказал, что живёт за городом, заработался с бумагами, опоздал на электричку и эту ночь поспит на бильярде, что делал уже не раз. Я сказал ему, что живу рядом, что у меня есть раскладушка и пригласил его к себе переночевать. Позвонил жене, она приготовила ужин, мы с ним проговорили до глубокой ночи, потом Леонид переночевал на этой самой раскладушке, которая, конечно, была не периной, но всё-таки мягче, чем бильярдный стол. Утром мы разошлись по нашим работам и с тех пор наши отношения стали, я бы сказал более дружескими и доверительными. Вскоре он получил служебную квартиру в хорошем доме в центре Минска.

Теперь я понимаю, что работа в РСУ, пусть и инженерно-техническим работником низшего звена, мне много дала. Я получил практический опыт, потрогал, как говорится, руками, помимо своей сантехнической, все смежные строительные специальности, научился правильно взаимодействовать с рабочими, приобрёл много новых знакомых и даже друзей, а главное, я почувствовал, что могу попробовать шагнуть и на более высокую ступеньку в своей профессии.

ВИП ОТДЫХ В ОДЕССЕ

На дворе 1980 Олимпийский год, нашей дочке 4 года. Дина Михайловна из Областного Дома художественной самодеятельности предложила мне съездить с семьёй отдохнуть на базу отдыха, принадлежащую какому-то крупному одесскому предприятию в посёлке Коблево под Одессой, где у неё есть хорошие и довольно влиятельные знакомые. И вот, мы всей семьёй в середине июля прилетели в Одессу на день раньше срока, я снял номер в гостинице и мы погуляли по городу.

Дерибасовская, Пушкинская улица, Приморский бульвар, Потёмкинская лестница, Оперный театр, Привоз, каштаны, акации… Для меня все это было просто легендой, слышанной сотни раз из разных уст. И именно там, на знаменитой Дерибасовской я сумел заметить, как группа одесских карманников работает по приезжим, толпящимся у разных киосков и магазинчиков. Они устраивали целый, отвлекающий внимание приезжих «лохов» или «кошельков», спектакль с вопросами к продавцам, с пробованием продуктов, с примерками товара, с торгами за его цену, с шумными спорами между собой. У меня даже сложилось впечатление, что многие продавцы киосков с ними заодно и участвуют в этих «спектаклях» и дележе выручки в конце дня… Вскоре карманники поняли, что и я их заметил, и поспешили, возможно, на какое-то время, удалиться. Мы тоже решили, от греха подальше, оттуда удалиться на всякий случай, только уже не на время, а насовсем.

Потом мы пообедали в ресторане, по-моему, гостиницы «Петербургская», переночевали, а назавтра на такси поехали на базу отдыха в Коблево, которая находилась где-то в часе езды от города.

Когда мы прибыли на эту базу, кажется «Энергостроитель», я понял, что, мягко говоря, «нас здесь не ждут». То есть, как нам объяснили, зам директора, который отъехал по каким-то своим делам в город, был как раз тем лицом, с кем была договорённость, а кроме него никто ничего не знал, и, поскольку, никаких путёвок у нас на руках не было, то нас не хотели даже покормить в столовой, не говоря уже о расселении в каком-нибудь номере.

Мы оккупировали беседку возле здания администрации и стали ждать прихода или приезда этого Виктора Ивановича, которому я должен был передать «пароль», свой конверт с «документами», а так же привет и пару сувениров от нашей «крёстной» по этому путешествию, Дины Михайловны.

Мы перекусили остатками нашего, привезённого с собой, «сухого пайка», куда входила сухая колбаса, хлеб, варенные яйца и огурцы и стали прямо в беседке «загорать» на ласковом южном солнышке. И тут какая-то девочка лет шести с плачем пришла к нам в беседку и стала жаловаться, что её обижают. Когда я спросил, кто именно, она ответила:

– Воны! – и показала на двух мальчишек такого же возраста, играющих на детской площадке.

Я пожалел девочку и пошёл разбираться с «обидчиками», сказав им, что я милиционер, специально прилетел в Одессу из Москвы, чтобы разобраться с мальчишками, которые обижают маленьких девочек и если они будут продолжать её обижать, то я пойду разбираться уже с их родителями. Не знаю, что на них больше подействовало, то ли то, что милиционер в штатском, то ли то, что он из Москвы, то ли они очень уж не хотели моей встречи с родителями, но мальчишки немного стушевались, затихли и пообещали мне больше никогда девочек не обижать. Моя «подопечная», наблюдала за моей строгой беседой с её обидчиками, а когда я закончил, прокричала мне:

– Спасибо дяденька милиционер, – и теперь уже смело побежала в сторону детской площадки. Вскоре они уже мирно и беззаботно там игрались все вместе, а я, с чувством честно выполненного долга, вернулся назад в беседку к своей семье.

Мы просидели в этой беседке почти до конца дня, все работники администрации уже разошлись, мы чертовски устали, и я уже, честно говоря, решив, что отпуск не удался, начал подумывать о возвращении домой. Но тут, наконец-то, появился наш Виктор Иванович, который с извинениями за то, что продержал нас почти весь день без отдыха, сказал, что у него всё подготовлено и решено и что жить мы будем в люксе то ли Председателя Профсоюза, то ли Директора производственного объединения, который, так как никто из них в это время не приедет, две недели будет в нашем распоряжении, а питаться мы всё это время будем в ВИП зале с трёхразовым питанием. Мы оказались в шикарном для СССР двухкомнатном номере с кухней, ванной и балконом на море, с велюровой мягкой мебелью, цветным телевизором и огромной двуспальной кроватью.

Я передал Виктору Ивановичу все привезённые гостинцы и сувениры, а так же конверт с заранее оговоренной далеко не маленькой суммой, и мы наконец-то начали наш не очень хорошо начинавшийся отпуск.

Утром я услышал, как кто-то тихонько открыл дверь нашего номера, вошёл в прихожую и так же осторожно «на цыпочках» удалился. Когда я настороженно выглянул, то обнаружил на столике кофейник с горячим кофе, кувшинчик со сливками и поднос с какими-то плюшками. И так потом происходило каждое утро, пока мы жили в этом номере. Обедали мы в отдельной комнате столиков на пять, на пляже лежали и купались в огороженной зоне с мягкими лежаками. Все принимали нас, по меньшей мере, за родственников высокого начальства производственного объединения и иногда очень робко просили пустить их посмотреть по телевизору трансляцию Олимпийских игр, что мы с удовольствием и делали.

КРЫМ

От Запорожья было рукой подать до Крыма. Поэтому, приезжая в гости к Людиным родителям и погостив неделю-другую, мы зачастую садились в поезд и ехали в Симферополь, а оттуда в Ялту. С лёгкой руки моего троюродного брата Виталия, который почему-то любил Гурзуф, мы чаще всего останавливались именно в этом посёлке, несколько раз в Ялте и один раз в Евпатории, как правило, всегда дикарями, находя какую-нибудь комнатку недалеко от моря. Питаться устраивались в какой-нибудь пансионат, заплатив за трёхразовое питание. Помню какой-то шахтёрский санаторий «Донбасс», где мы питались после «законных» отдыхающих, во вторую смену. Так, то ли потому, что наготовлено было больше чем надо, то ли шахтёры в ту пору, действительно, жили с размахом, но кормили нас прямо на убой так, что трудно было после столовой дойти до пляжа. Правда, иногда нам не хотелось уходить с пляжа и мы питались в многочисленных забегаловках прямо там, но это, как правило, не вызывало никакого повышенного аппетита. Почему-то вокруг всегда была тьма воробьёв, которые всё время норовили клюнуть еду в твоей тарелке.

Мой кузен Виталий вместе со своей девушкой Милой, впоследствии ставшей его женой, частенько заходил к нам в гости. А, идя на пляж, мы иногда встречали его одного у винного ларька, где продавали очень дешёвое крымское вино, и где он иногда стрелял у нас «чирик» или «файфик» (чирик от червонца 10-рублевая купюра красного (червонного) цвета, файфик от английского 5 – five, 5 рублей – прим.ред.). Он был большой поклонник всего западного и безмерно восхищался группой каких-то отдыхающих молодых людей, которые все были одеты в заграничные майки, шорты и полувоенные кепи. Их Виталик, да и многие другие, с восторженным пафосом называли «7-й американский флот». А когда он однажды, идя вслед за ними, где-то на скамейке нашёл похожую на ихнюю полувоенную шляпу с загибающимися полями, радости его не было конца. Конечно, это были никакие не американцы, а возможно просто группа московских гомосексуалистов.

Мы же много ездили по побережью, съездили в Никитский ботанический сад, в Ливадийский Дворец, где в 1945 проходила Ялтинская конференция на высшем уровне, в Ласточкино гнездо, много гуляли по набережной Ялты, где в один из вечеров местный художник одним карандашом нарисовал Людин и Юлин портреты с почти фотографическим сходством.

Было легко, весело и «отдыхательно». Правда, лично у меня некоторые развлечения не вызывали большого удовольствия. Так, когда мы поехали кататься на маленьком катере вдоль побережья, а в этот день был небольшой шторм, меня так укачало, что я, свесившись с борта катера, просто не мог обращать внимание на красоты крымского побережья. И Люда, не имевшая по этому поводу абсолютно никаких болезненных ощущений, (а она вообще мечтала стать стюардессой и летать по всему миру туда-сюда), вместе с дочкой ухаживала за мной, пока мы, наконец, не прибыли в конечную точку этого нашего «весьма приятного» путешествия.

А в один из дней мы решили впервые в жизни прокатиться на канатной дороге. Скажу честно, что так как читатель знает, я ещё с детства боюсь высоты, то для меня стоило большого труда согласиться на этот рискованный эксперимент. Но всё-таки, набравшись храбрости, я решил не ударить лицом в грязь перед женой и пятилетней дочкой и, выстояв огромную очередь, взял билеты на две отдельные люльки.

Людмила, этакий космонавт, легко переносящий любые высоты и перегрузки, села в первую, я же, решительно по-мужски взяв дочку на руки, смело шагнул во вторую. Вначале всё было весело и приятно, набережная Ялты уходила под нас, вокруг открывался красивейший пейзаж города, моря и гор, на который мы все втроём восторженно любовались. Но постепенно канатная трасса начала набирать высоту, ялтинские домики уходили всё ниже, ветер начал раскачивать люльку во все стороны, и мне немножко слегка поплохело. Ветер сорвал дочкину панамку и стремительно унёс её куда-то вниз, но я даже не пытался её поймать на лету, мне просто было не до панамки, моя голова «кружилась», спазм в горле перехватывал дыхание, руки «задеревенели», ноги лихорадочно тряслись. Моим единственным желанием было не упустить дочку, чтоб она не улетела вниз вслед за панамкой. Я закрыл глаза, стиснул зубы и обхватил дочку так крепко, что она даже попыталась высвободиться, но не тут то было. Я зажал её, словно в тиски. С одной стороны, стараясь удержать её от падения, а с другой стороны, честно говоря, я сам держался за неё, как за спасательный круг. Дочка, очевидно, это почувствовала, так как начала гладить меня по голове и успокаивать:

– Не бойся, папа, мы уже скоро приедем.

Я не помню, как дорога в самой верхней точке сделала петлю и наша люлька спасительно поползла назад, вниз, как я, открыв глаза, с облегчением увидел приближающиеся строения набережной, как сошёл «на берег», всё ещё железной хваткой прижимая к себе дочку, как увидел взволнованное лицо жены, утирающей мне пот носовым платком и пытающейся высвободить дочь из моих железных объятий.

Во всём моём теле я ощущал радость и эйфорию от того, что я выстоял в этом смертельном опасном путешествии до конца, спас от серьёзной опасности нашу дочь и себя, и что, наконец-то, могу уверенно ступать по неподвижной, не качающейся из стороны в сторону, твёрдой земле. Мы сели на лавочку, я постепенно отошёл и пришёл в себя, после чего всё порывался побежать в ближайший бутик и купить дочке панамку, но потом остыл, успокоился, мы пошли к месту нашего отпускного пребывания, а назавтра уехали назад в Запорожье. С тех пор ни в Союзе, ни в Америке, я на канатной дороге никогда не «катался».

Один раз мы с Людиной подругой и её мужем отдыхали в Евпатории. Они привезли нас на какой-то дикий пляж недалеко от отдельно стоящего маяка, где кроме нас никого из отдыхающих не было. Там была зеркально чистая, прозрачнейшая вода и у берега золотистый, рассыпчатый, словно сахар, песок.

(Продолжение следует)