АМЕРИКАНЕЦ С ЮБИЛЕЙНОЙ ПЛОЩАДИ

(главы из книги)

(Продолжение. Начало в #577)

Перед нами выступал артист Белгосфилармонии Николай Николаевич Шишкин. Он рассказал какую-то юмореску на белорусском языке, спел какие-то частушки, потом выступили мы. Настроение после «кофе» было прекрасным, выступление прошло хорошо. В конце вечера к нам подошёл Шишкин и предложил написать для него номер. Мы что-то там написали, пришли в Филармонию. Он нас перезнакомил со всем начальством, представляя, как молодых авторов. Не скажу, что эта первая попытка авторства была очень удачной, но первый шаг мы тогда всё-таки сделали. Как говорится, «лиха беда начало».

ДИПЛОМ, ВЫПУСК, РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

А тем временем проходили мои последние недели и даже дни в стенах института, проходили наши последние лекции. На самую последнюю из них, по автоматике систем теплоснабжения с доцентом Олегом Анатольевичем Мухиным, который при хорошем чувстве юмора, обладал довольно крутым нравом, мы сбросились и принесли ящик шампанского. Никто не решался объявить Олегу Анатольевичу о наших намерениях, но я, всё-таки, решился, и минут за десять до звонка, молча подошёл к кафедре с бутылкой шампанского и начал её открывать. Мухин обалдело посмотрел на меня, на бутылку в моих руках, но от растерянности не смог ничего сказать или пошутить. Я с выстрелом открыл шампанское, налил его в стакан и с поклоном протянул нашему строгому преподавателю. Олег Анатольевич, вдруг улыбнулся, с шумом закрыл свою тетрадь с лекциями, взял из моих рук стаканчик и произнёс прощальный и напутственный тост. Все повскакали со своих мест, начали стрелять пробки, Олег Анатольевич обнял меня, а потом начал обнимать по очереди наших девушек… На этом наши пять лет учебного процесса в институте навсегда закончились. К слову сказать, некоторые мои однокурсники после окончания института из него всё-таки не ушли, а сами стали преподавателями нашего ВУЗа.

В то время я, как и мои друзья по театру, был полон творческих планов на наше прекрасное будущее, мы даже мечтали о создании Минского Театра Миниатюр, но так получилось, что жизнь внесла свои коррективы в наши радужные планы. Наш студенческий театр, как я уже говорил, выпускал новый спектакль «Сказка про Белого бычка». Было много репетиций, приближалась премьера, и оставалось мало времени до защиты диплома, а ещё и по нему было очень много работы. Мой старший брат Изя, oкончивший институт за два года до меня, очень помог мне в срок закончить мой дипломный проект, за что я ему благодарен по сегодняшний день. Помню, день защиты диплома. Я защитился хорошо, ответил на все вопросы, дипломная комиссия поставила мне оценку 4. Друг Лёня Дубов ждал меня в коридоре. Мы тут же пошли и отметили это дело. В этот раз уже я слегка перебрал, лёг на скамейку под деревом у корпуса Стройфака и задремал. Сквозь дрёму я слышал, как Лёня объявлял всем, проходящим мимо, показывая на мою скамейку: – Дипломный проект, пять баллов!

К моей большой радости, что институт я наконец-то окончил, примешивалось моё огромное сожаление, что наступило время прощания не только с институтом, но и с родным Театром Миниатюр. Об этом периоде моего прощания заядлый КВНщик Сергей Журавлев написал эпиграмму:

Мы всё делили пополам,

После дипломного проекта

В расцвете сил и интеллекта

От нас уходит Сёма Лам.

И еще одна эпиграмма, написанная им на прощание:

Если б можно было Лама

Разделить напополам –

Половина Лама маме,

половина Лама нам.

Поскольку, на военной кафедре занятия были закончены, то прежде чем присвоить нам офицерские звания, мы должны были после защиты диплома пройти трёхмесячные сборы в звании рядовых, а перед защитой диплома должна была состояться Мандатная комиссия из представителей военной кафедры и военкомата, на которой формально решалось, кто из нас после присвоения офицерского звания пойдёт служить в армию на два года. Некоторые наши ребята изъявили желание пойти сразу на военную службу, так как у офицеров были высокие оклады, несравнимые с окладами начинающих инженеров. Они и написали соответствующие заявления, или по-военному говоря, рапорты о желании пойти служить в армию.

Остальные, как тогда было принято, должны были быть направлены на работу на инженерные должности в разные города на различные предприятия и стройки страны. Помню ту злополучную Мандатную комиссию, куда я прибежал после встречи с ребятами Лёней и Женей, которые ждали меня на выходе из военного корпуса, чтобы пойти вместе поиграть в теннис, а потом пообедать. Настроение было прекрасным, первых вызвали ребят, которые изъявили желание идти в армию. Потом дошла очередь до всех нас. Я вошёл в аудиторию и несколько стушевался. За длинным столом сидело человек шесть-семь старших офицеров – полковников и подполковников, военная хунта, как я их мысленно назвал. Я, как положено, доложил о себе. Начали задавать вопросы. Председатель комиссии задал дежурный вопрос, который они задавали всем, хотел ли бы я послужить в рядах Советской Армии. Я ответил, что это – гражданский долг каждого молодого человека, гражданина нашей страны, и, если надо будет, я конечно пойду служить. На этом мне надо было и закончить, но молодость, прекрасное настроение, солнце в окне, и ожидающие меня на улице друзья, сыграли со мной злую шутку. Кто-то или что-то «потянуло» меня за язык, и я добавил, что я только потому не написал рапорт, как некоторые наши ребята, что у меня есть некоторые другие планы.

Я, конечно, имел ввиду наши с Лёней планы с Эдуардом Михайловичем Смольным, создание Минского Театра Миниатюр и прочее, связанное с творческой деятельностью, и если бы меня попросили уточнить эти планы, я бы наверняка поделился ими с членами комиссии, но они как-то странно переглянулись, больше вопросов мне задавать не стали, и председатель комиссии, ехидно ухмыльнувшись, сказал, что я свободен. Я довольный тем, что так легко отстрелялся, выскочил из корпуса и мы с ребятами пошли дальше по своим весёлым делам.

Однако, придя на распределение, я неожиданно увидел, что моя фамилия значится в списке выпускников, идущих служить в Советскую Армию, командиром взвода сапёрных войск, причём, со всего потока в списке, кроме меня, только те, кто добровольно пошёл в армию.

Я был оглушён и раздавлен, и не потому, что не хотел служить или боялся службы, просто это шло настолько вразрез с моими планами, что выбило меня из колеи. А назавтра в военкомате я получил ещё один удар. Мои сокурсники получили назначение кто в Стройбат под Минском, кто в воинские части по месту жительства в Бобруйск или Гомель, кто в Минский Военпроект, и только я с ещё одним бывшим участником нашего театра, о котором говорили, что за последнее время он стал отъявленным разгильдяем и алкоголиком, неким Володей, не буду здесь называть имени, получил назначение в Туркестанской Военный Округ, в самую южную точку Советского Союза, город Кизыл-Арват, находящийся рядом с Кушкой.

Я думаю, что на той злополучной мандатной комиссии, (а это был 1972 год, самый разгар эмиграции второй волны, когда многие выпускники вузов, как и выпускники БПИ уезжали в Израиль), полковники решили, что это как раз и есть мои планы, отличные от службы в Советской Армии и работе на ниве народного хозяйства, бесплатно выучившей меня страны. Ну и запузырили они меня в Советскую Армию, да ещё туда, куда Макар телят, вернее верблюдов, не гонял, чтоб другим не повадно было. Надо ли говорить, что мои родители были в шоке от направления их сына, хорошего в общем-то студента, участника самодеятельности, члена команды КВН, помимо его желания, на службу в армию, да ещё в какой-то далёкий и страшный Кизыл-Арват.

Но, к слову сказать, никто отмазывать от службы меня даже не пытался, хотя у отца и были знакомые в областном военкомате. А мама вдруг вспомнила, что её двоюродный брат Иосиф Лунгин когда-то служил в тех краях. Мы с родителями захватили бутылку коньяка и пошли выяснять к Иосифу, куда это меня забросили. Правда, уже за столом выяснилось, что Иосиф служил не в туркменском Кизыл-Арвате, а в казахской Кзыл-Орде, но после третьей рюмки это уже не имело никакого значения, и уже на прощанье в прихожей Иосиф дал мне напутствие, похожее на прозвучавшее в нашей сценке «Распределение» из спектакля «Если ты инженер»: «Семён, по большому счёту – это не имеет значения, где служить. Главное и в самой дальней точке земли оставаться человеком».

В военкомате я прошёл медкомиссию, и несмотря на то, что у меня обнаружили (прошу прощения за подробности) некоторую степень плоскостопия, из-за чего тогда, как говорили, в армию призывников рядового состава не брали, меня признали годным для службы в рядах офицерского состава.

Примерно в эти же дни состоялся двухчасовой прощальный концерт-бенефис в актовом зале института в честь выпускницы института, «примадонны» нашего театра, пришедшей к нам из КВНа, Иры Гладкой, ну и разумеется в честь меня, где я попробовал себя во всех жанрах – актерском, песенном, авторском и даже в пантомиме. В театре я ловил себя на мысли, что мне чем-то нравится Ира Гладкая. Она, безусловно, была примадонной и в команде КВН и в Театре миниатюр, нравилась очень многим, но мы остались только партнёрами по сцене и добрыми друзьями.

При подготовке к этому вечеру я обратился к моему другу детства, студенту Минского мединститута Диме Зубовскому. Он пригласил меня на какой-то их вечер в институте, на выступление их студенческого театра, которое проходило в актовом зале их главного корпуса. Было весело, зал тепло принимал своих, но некоторых их, сугубо медицинских, шуток я всё-таки не понимал. Так в известной песне Аркадия Северного:

«…Но если вам в Одессе выбьют глаз, то этот глаз «уставит» вам Филатов», они изменили некоторые слова, и позже Дима объяснил мне, почему зал просто укатывался после этой песенки. Дело в том, что, в частности, в их институте работал профессор Гнилорыбов, который занимался проблемами вживления какой-то ткани или хряща в мужской половой орган, успешно помогая тем больным, которые страдали проблемами с потенцией. Поэтому у Димы эта строчка звучала так:

«И если вам случайно выбьют глаз, то этот глаз вам вставит… Гнилорыбов».

Ещё я не понимал, почему, когда в одной из сцен, кто-то поднимал вверх два пальца руки в виде латинского V, что для всех нас означало, просто, символ «Победа», весь зал опять катался от смеха. Позже Дима мне тоже объяснил, что двумя пальцами, раздвинутыми подобным образом гинекологи начинают производить свой осмотр. Вообще, у студентов-медиков свой, довольно специфический юмор.

Скажем, такой анекдот:

– Доктор, я только что узнал, что меня будет оперировать практикант Сидоров.

– Да, голубчик, это так, операция завтра.

– Так ведь зарежет!

– А мы ему двоечку поставим…

Или ещё один:

Полночь. Морг. Дежурный патологоанатом с санитаром сидят в подсобке играют в карты и пьют казённый спирт. В прозекторской дежурит студент. Вдруг он с позеленевшим лицом вбегает в подсобку:

– Там! Там!

Встревоженные медики:

– Что, там?

– Там… покойник… ходит!!!

– Твою мать, не дал доиграть! Мы уж испугались – думали, главврач с проверкой.

Короче, после их концерта мы собрались с ребятами из мединститута, тепло пообщались, и они спели много хороших весёлых и трогательных песен. Одна из них, можно сказать, запала мне в душу, и Дима вместе со своим соавтором любезно подарил мне её для нашего с Ирой Гладкой прощального вечера. Мы и исполнили её вдвоём в конце концерта, чем вызвали слёзы на своих и зрительских глазах. К сожалению, я помню только два куплета:

Вот мы и кончаем институт,

Завтра ждут нас всех дороги дальние,

Наши встречи недавние

Скоро станут преданием…

Вот и всё, прощай наш старый дом,

Ты пять лет был добрым нам товарищем,

Эти годы чудесные

Скоро станут лишь песнями…

Но куда б судьба не занесла,

Мы сюда вернемся обязательно,

Встретим старых приятелей,

В лица взглянем внимательно…

Вот мы и кончаем институт…

К слову сказать, так оно и получилось: через три года я таки вернулся в родной институт только уже в качестве руководителя студенческой агитбригады. Но, я опять забежал вперёд…

А в этом нашем прощальном концерте мой друг Женя Слуцкий зачитал шуточный монолог, написанный им в день моего прощания с родным вузом и студенческим театром миниатюр, якобы, от моего имени:

«Любите ли вы театр? Любите ли вы театр, как люблю его я, то есть всеми силами души вашей. Со всем исступлением, к которому способна ваша пылкая молодость.

Вот смотрю в зал. Вы пришли сюда сегодня все нарядные, радостные. Девушка, вы чему улыбаетесь? Я к вам обращаюсь. У меня что, костюм не в порядке? Ах, вы не улыбаетесь, вы влюбляетесь. Тогда, пожалуйста, влюбляйтесь на здоровье. Конечно, можно в меня. Правда, я через полгода в армию ухожу. На побывку? Конечно, приеду. Так, на чем я остановился. А-а, любите ли вы театр, со всем исступлением, к которому способна пылкая молодость. Девушка, а вы чего смеетесь? Может сомневаетесь, что я такой же пылкий и молодой? Зря! Я ведь тоже раньше, когда молодой был, в этот наш пылкий институт поступил. Думал, учиться придется. А тут на тебе, как назло, в вестибюле, на доске писулька появилась: «Если тебя ещё не знает декан, иди в театр миниатюр!». Ну, меня декан ещё не знал, я его – тоже, я и пошел. Ходил месяц, потом второй, а декан всё на репетиции не приходит. Потом выступать меня назначили. С утра до вечера репетировал, а он, деканище чёртово, на концерт так и не явился. Но я все-таки с ним познакомился. Он меня к себе вызвал.

– Ты почему, говорит, лекции по математике прогуливаешь?

– Дак, я же из театра миниатюр, говорю, нам же можно…

– Я, говорит, тебе устрою театр в миниатюре, я тебя ни стипендии, я тебя вообще студенческого билета лишу.

Ну, испугался я, конечно, решил за учебу взяться. Так как тут возьмешься. Пока все интегралы берут, я к экзамену готовлюсь, к классическому. Сцена у нас такая в театре была, смешная. Хитрый студент и болван-преподаватель. Все уже, заданный нам, проект заканчивают, а я все задачу решаю – кто из нас с преподавателем кого пересмеет. Ну, перехохотал, конечно, всех, победил, можно сказать, преподавателя в упорной смешной борьбе. Правда, сколько потом надо мной в деканате смеху было. Декан говорит: я тебе посмеюсь над нами, профессорами и… стипендии лишил… Тут мне не до смеху стало, решил серьёзным делом заняться – в вокально-инструментальный ансамбль поступить, но вокал вроде есть, а инструмента нету. А как же без инструмента. Ну, пришлось, конечно, пробку пальцем пропихивать. Вот так и проиграл в театре все четыре года. Эх, получу через пару дней диплом этого, как его, актера, что ли, нет, кажется, инженера, вроде интергетика, нет, анаретика, точно не помню… Черт, так я ж, кажется, стройфак заканчивал. Строителем буду… Погодите, нам же что-то про тепло рассказывали. Ага, значит инженер по теплоэлектростанциям … на спирту… Не-е, надо спросить кого-то. Але, мама, ты случайно не знаешь, какую я специальность приобрел? Подожди, запишу, так. Строитель. А, я что говорил, я же помнил. Что, теплогазоснабжение? Я что, снабженцем буду? По-моему, мама, я куда-то не туда попал. Как со сцены вышел, так, видно, дверью ошибся. Ну, ладно, диплом дадут, там разберусь. Что, просишь, чтоб я хотя бы к утру домой пришел? Завтра защита диплома? Извини, мама, завтра не могу, завтра у меня репетиция, а потом спектакль, а потом… ну, сама понимаешь, отмечать будем… Как что – диплом, конечно. Так что всем, кто будет звонить, передай, что я свою специальность люблю, и диплом защищать люблю, и отмечать его люблю, ну и, конечно, театр люблю.

А вы любите театр? Любите ли вы театр, как люблю его я, то есть всеми силами души вашей. Со всем исступлением, к которому способна ваша пылкая молодость… Любите его. Приходите к нам, играйте с нами, живите в нем, умрите в нем и… окончите институт, если сможете. Я вас очень прошу! Посмотрите, пожалуйста, наш следующий номер».

…На этом бенефисе присутствовала вся моя семья. Обычно, как мне казалось, все они были довольно скупы на похвалы. Но в этот раз, хоть никто из них раньше не видел меня на сцене, отозвались о моём выступлении довольно одобрительно, а папа даже похвалил. Скажу честно, именно его похвала была для меня крайне приятной.

Ну, а после нашего прощального концерта состоялся прощальный банкет, на котором я прочёл «прощальную» поэму, написанную мной специально по этому случаю:

Если у поэта украсть жену, он будет продолжать писать свои стихи,

Если у поэта украсть перо, он будет читать свои стихи.

Если у поэта украсть стихи, он… погибнет…

В моём же случае, у меня никто не украл ни жены, ни пера, ни стихов и меня никто не обрёл на гибель. Я сам произвёл сегодня некую «кражу», и сейчас прочту вам стихи, которые «украл» у одного поэта.

Сегодня здесь, за дружеским столом,

Теперь уже без зрителей и сцены,

Хочу я низко преклонить колени

Пред всем, чему обязан этим днём.

Печален я, хоть здесь мои друзья,

С кем долгую вином залью разлуку,

Кто скоро мне пожмёт от сердца руку

И будет письма слать в песчаные края.

Ведь всё пройдёт – проказы, заблужденья.

Для всех чужой, бездомный сирота,

О, бедный я! Без капли вдохновенья

Мой ум завянет там… и красота…

Как я любил поток рукоплесканья,

Играл для зрителя и для души.

Свой инженерный дар, оставив без вниманья,

Актёрский «гений» свой воспитывал в тиши.

Не воспитал, но я не огорчаюсь.

Я приобрёл здесь большее, друзья,

Любовь к искусству, к театру,

Вам признаюсь, теперь без этого

Мне жить никак нельзя.

А ну-ка, Львович, водки всем разлей.

И всю до дна в честь нашего союза.

Благослови ж, родная наша муза,

Благослови меня и всех друзей…

Двум Аликам, хранившим верность нашу

Неистощимым, вечно молодым,

К устам подняв признательную чашу,

За театр благодарность воздадим.

Мы пожинаем их заботливый посев:

Ум, доброту, культуру, вдохновенье.

В любом краю, в любом уединенье

Я буду ждать тебя, мой друг и милый шеф…

Приди, Эпштейн! Огнём волшебного рассказа

Сердечные преданья оживи.

Поговорим о «Братьях Карамазовых»,

О Гамлете, о славе, о любви.

Наш Товстоногов, наш «отец по сцене»

Нам по крупицам роли в головы вбивал,

Твоё упорство все мы очень ценим.

Да, ты не зря Дзержинского играл.

А-ну, налейте все до одного,

Опять до дна, до капли выпивайте.

Но за кого? О, други, угадайте.

Ура, наш Плакс! Так выпьем за него.

Он в сессию «понахватает» двоек*,

Потом иди, расхлёбывай, проси,

Спасай его от исключенья, драк, «хвостов», попоек.

Ох, этот Плакс, с ним больше всех возни.

Он наш мотор, и он всегда в движенье

Он диссертации давно не защищал.

Простим ему отдельные гоненья –

Он наша мать, – театр наш рожал…

И ты, кто сохранил в строительной судьбе

Прекрасных лет мальчишеские нравы,

Весь школьный шум, все школьные забавы,

Спасибо, Женя Слуцкий и тебе.

Играй, пиши, и занимайся «самбой»,

Ключ от театра бережно храни,

Пой гимн строителям с своей весёлой бандой,

Дружи с деканом, … три рубля верни.

И Ира Гладкая, кто «ничего не может:

Ни петь, и ни играть, ни танцевать»,

Пусть бросит «привод» свой, и может быть поможет

Ей театральный вуз актрисой стать.

Вам, «Дубовы», я пожелаю счастья.

Готовьте роли, шашлыки в лесу.

Жаль расставаться, мы ж теперь как братья.

Ты, Лёня, приезжай, я в армии местечко припасу…

Ну, молодежь, и вам скажу два слова:

Чего душой кривить, завидую я вам.

О, как хотелось бы, начать все это снова,

Но, ваш черед, вам доверяет Лам…

Служенье муз не терпит суеты.

Прекрасное должно быть величаво,

Пусть не затмит вам взор успех и слава,

Не падай духом, коль не сбудутся мечты.

Пусть вам искусство прибавляет силы,

Побольше страсти мыслям и делам,

Чтоб как при нас, чтоб еще лучше было,

Чтоб даже Райкин попросился к вам…

Пора кончать, пируйте же, друзья.

Предчувствую я скорое свиданье,

Запомните Семена предсказанье:

Пройдет два года – с вами буду я.

Исполнится завет моих мечтаний,

Срок отслужу, и вновь приеду к вам.

О сколько слез, и сколько восклицаний,

И сколько чаш, поднятых к небесам…

Пируйте же, пока еще мы тут,

Увы, наш круг час от часу редеет –

Кто замужем, кто служит, кто… сидит,

Но наш Театр жив, ростя и молодея.

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен,

Непобедим, свободен и беспечен –

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

В среду каких обычаев, культур,

Все те же мы, нам целый мир – чужбина,

Отечество нам – ТЕАТР МИНИАТЮР.

Семён Лам и А. Пушкин

Кстати, выпускной вечер курса в ресторане «Каменный Цветок» мне запомнился гораздо меньше, чем наш прощальный концерт в театре и банкет после него. Помню только, что на выпускном вечере Зав. нашей кафедры, доцент Михаил Игнатьевич Курпан сказал тост, где, в том числе, пошутил: «Если вам дали хорошее образование, это еще не значит, что вы его получили». Мне тогда показалось, что в первую очередь, он имел в виду меня…

*А.Плакс помогал многим студентам БПИ пересдать “двойки” – прим. ред.

(Продолжение следует)