ЮРИЙ ГЕРИЧ: ПУТЬ В США

(Это вторая статья Дмитрия Преображенского для Каскада об известном американском музыканте из Мэриленда Юрии Гериче – прим.ред.).

Юрий Герич Вторую мировую не помнит – война закончилась, когда ему было чуть больше года. Но она сопровождает его всю жизнь. Опасаясь советских репрессий, семья вынуждена была уехать из родной Латвии и долгое время странствовала по Европе, пока, наконец, не осела в Америке.

– Юрий Андреевич, Вы родились в 1944 году в Латвии, которая тогда была оккупирована фашистами. Когда война закончилась, Вам был год с небольшим. Вы что-то помните из военного детства?

– Я родился в марте, а уже через три месяца, летом, мы всей семьей сели на поезд и уехали из Риги (битва за Ригу шла с 14 сентября по 22 октября 1944года – прим. ред.). Куда отправлялись, не знаю, но в итоге оказались на границе Италии. Там граница тоже была закрыта, и тогда поезд поехал в Германию, и мы очутились в Дрездене. Вскоре после этого город начала бомбить американская авиация. В детстве родители мне ничего не рассказывали об этом. Только потом, уже в возрасте, я узнал, как все было. Слава Богу, мы жили на окраине, поэтому нас эти удары не затронули.

– Правда, что бомба попала в тот дом, где Ваша семья должна была получить квартиру? Чудо спасло?

– Да-да. Вот об этом они мне потом рассказывали. Знаете, в войне кому-то везет, а кому-то нет. Нам повезло, слава Богу. В Дрездене мы потеряли друг друга. Мама рассказывала, что кто-то постучал в дверь. Она открыла и увидела моего папу. Таким образом мы нашлись. Это так трогательно, я до сих пор не могу говорить об этом без слез.

– А как обустраивались потом?

– Потом, когда война закончилась, мы оказались в лагере для перемещенных лиц (DP, displaced persons), которых сейчас называют беженцами. Нас отвезли в американскую зону, в пригород Мюнхена – Шляйсхайм, где мы жили в течение года в бывших нацистских казармах, а затем в бараках. Помню длинные коридоры, комнаты…

В этом лагере было много русских, была православная церковь, Мой отец преподавал русский язык, дедушка работал пожарным. Помню, как по субботам мимо проезжали американские солдаты и бросали нам, детям, шоколад. Потом я увидел это в фильме.

Таким образом мы прожили там пять лет, а в 1950 году нашли спонсора в США. Я помню, как мы, когда получили визы, плыли на пароходе в Америку. На борту провели две недели, приехали в Нью-Йорк. Часть иммигрантов остались там, а остальные продолжили путь в Новый Орлеан. Там мы сели на поезд и поехали в Сан-Франциско.

Правда, поскольку у всех нас были разные спонсоры, мы приехали в Америку порознь и только потом семья соединилась в Калифорнии.

– Сложно было жить в этих лагерях DP?

– Очень хорошо.

– А я от других слышал, что было очень непросто.

– Мне было всего 5-6 лет. Я не помню, чтобы были какие-то особенные сложности. Все жили как могли, помогали друг другу. У дедушки и бабушки даже имелся огород. Помню, они предлагали хлеб с маслом и зеленым луком – это был деликатес.

– Вы войну не помните, но говорили, что она Вас не отпускает всю жизнь. В чем это проявляется?

– В рассказах, которые я слышал от папы и от дедушки. Самое интересное, мама никогда об этом не говорила. Хотя она рассказывала, что мой дядя видел, как в поле расстреливали русских солдат. Я тоже до сих пор не могу спокойно говорить об этом.

Но фактически наша семья напрямую не подвергалась тяжелым испытаниям во время войны, нас как-то это обходило стороной. Хотя, как мне говорили, поезд, в котором мы ехали, бомбили. Но какого-то особенного страха у нас в семье не ощущалось.

– Вы рассказывали, что поезд скрывался от бомбежек в туннелях и у Вас от этого на всю жизнь осталось ощущение, что туннель – это безопасность.

– Конечно, я этого не помню, но знаю по рассказам старших. Когда начинались бомбежки, все выбегали из поезда. У нас для таких случаев все было заранее распределено, и меня хватала моя тетя Ира. Действительно, в Италии мы тогда часто скрывались в туннелях.

Когда я был уже в возрасте, мне всегда нравились туннели. Я не мог понять почему, пока тетя Ира не рассказала мне, как мы скрывались в туннеле. Видно, что-то осталось у меня с тех пор.

– Вы можете объяснить, почему многие русские бежали в ту самую Германию, которая их уничтожала? На родине их и по сей день порой считают пособниками фашистов и предателями, но ведь это далеко не всегда так.

– Нет, это совсем не так. Дело в том, что русские эмигранты, которые жили на окраине России, как мы в Латвии, или, скажем, в Шанхае или на восточном побережье, были антикоммунисты. Поначалу многие думали, что Гитлер хочет уничтожить коммунизм.

Да, на время мы поверили фашистам, но потом поняли, что они из себя представляют. Мы ничего не знали о тех жестокостях, которые они творили. В доступных нам газетах – прежде всего, немецких – об этом ничего не писали, не рассказывали о лагерях, где уничтожали евреев и других узников. И даже американцы ничего не подозревали: они были в ужасе, когда увидели эти лагеря. Никто не мог даже представить себе, что такое может быть. Все эти данные стали доступны только потом, а тогда мы о них не знали.

Еще не забудьте про 1930-годы и те ужасы, которые происходили тогда. Русские, которые жили на окраине России, как мы, знали об этом. И мы должны были как-то спастись. Немцы хорошо обращались с нами. Мы не были евреями, и потому немецкие солдаты не делали нам ничего плохого. Более того, многие знакомые моего отца служили у генерала Власова. Один из них даже был его секретарем. Понимаете, это те русские, которые были за Россию, но против советской власти. 

В 1950-е годы в Сан-Франциско приехали русские эмигранты из Европы и из восточной Азии – Китая и филиппинского острова Тубабао. И все они были большими патриотами России. Мы все были патриотами! Но советская власть была очень жестокой и безбожной, особенно в те времена. Как мы могли быть согласными с нею?

Да, я знаю, многим в России это не понятно. Но мы всегда оставались патриотами своей страны и выступали не против России, а против советской власти. Когда Хрущев в 1960-е годы впервые приехал в Америку и посетил Сан-Франциско, я помню, как мы вышли на главную улицу, Market Street, с большими плакатами “USSR Is Not Russia”.

– Ваша мама рассказывала мне, как еще в Латвии летом 1941 года они приютили подростка, который был там на каникулах и из-за войны не смог вернуться домой в Москву. Он так хотел увидеть свою маму, что потом специально ради этого поступил в немецкую армию. Признаться, мне бы очень хотелось узнать, что затем произошло с ним. Вы не знаете?

– Нет. А как? У нас нет никакой информации о нем. Война – это очень сложная вещь, в ней нет черного и белого. Сейчас, когда мы далеко от нее, нам легко судить других, почему они сделали так или эдак. А нужно «читать между строк».

В свое время я не понимал, как революция в России могла случиться так быстро. А когда дедушка объяснил мне это на собственном примере, как солдат просто вошел к нему в комнату и сказал, что его власть закончилась, я понял, что такие вещи случаются.

– Вы не помните войну, но зацепили ее, и она зацепила Вас. Какие уроки Вы уяснили из того времени, что мы все должны понять?

– Для человека важна культура. А война часто разрушает ее и разделяет людей. Это видно даже сейчас, когда идет война с Украиной. Я не знаю ни одного русского, который ненавидел бы украинцев. У нас так все завязано. Фамилия моего дедушки была Моцный. В переводе с украинского это «мощный». Да, он был из Белоруссии, но просто случайно попал туда. А фамилия – украинская. И у половины русских такие же фамилии. Как мы можем их ненавидеть? Рано или поздно эта война закончится, и как-то нужно будет восстанавливать отношения. И я считаю, что мы, русские американцы, должны в этом помочь, как можем.

– То есть урок из войны такой – не ненавидеть?

– Да, конечно! Ведь это ничего не дает. И злопамятность тоже ничего не дает. Сам Христос говорил, что врага нужно любить. Любовь – на первом месте. Кто меньше, кто больше, но мы все делаем вещи, которые могут быть неприятны другим. Важно быть выше всего этого и понимать, что человек так поступает по каким-то причинам, что ему не хватает знаний или силы. И важно помогать друг другу.