ОГЛЯНИСЬ В ЛЮБВИ

Недавно в тель-авивском издательстве “Артикль” вышла совершенно удивительная книга Анны Степанской “Время летающих рыбок”, ставшая своеобразным продолжением вышедших ранее в московском издательстве “Текст” ее книг “Ласточкино гнездо”, “Порядок слов”, “Долгая дорога в Назарет” и “Старый альбом” и, судя по отзывам, нашедших признание у читателя.

Немногие при этом знали, что Анна Степанская – это псевдоним Ольги Линник, супруги известного поэта, барда, прозаика, историка и литературоведа Даниэля Клугера (автора газеты «Каскад» – прим. ред.), ушедшей из жизни через несколько месяцев после мужа. Судя по всему, в окончательном варианте эта книга виделась автору несколько иначе. По имеющимся в ней лакунах и встречающихся то там, то здесь вопросительных знаках, она планировала многое дописать и переработать, но тяжелая болезнь помешала ей это сделать, и книга была подготовлена к печати писателем Яковом Шехтером, с которым Степанская-Линник обсуждала различные её главы.

Шехтер же из уважения к памяти Ольги решил ограничиться корректурой и самым поверхностным редактированием и издать всё так, как есть. Любой разбирающийся в издательском деле скажет, что это было весьма рискованное и даже непрофессиональное решение, но, думается, в итоге оно оказалось верным. 

Книга, повторю, получилась удивительной, читаемой на одном дыхании, и, уверен, многие израильские читатели, особенно приехавшие с алией 1990-х годов, проглотят все триста ее страниц за один день, а то и за несколько часов. Особенно, если учесть, что Ольга Линник многие годы была директором школ системы “Мофет” (позже – “Мафтеах”) в Реховоте и Нес-Ционе, а затем вместе с Лилей Маркович создала собственную уникальную школу по развитию творческих способностей ребенка. Благодаря этой деятельности, Ольга Линник хорошо знала все, что происходило в кулуарах этой школы, а также в системе израильского образования в целом. А поскольку “Мофет” не раз становился предметом политических игр, то ей пришлось хорошо познакомиться и с нравами, царящими в израильской политике как на общегосударственном, так и на местном уровне, и всему этому посвящено немало страниц “Времени летающих рыбок”.

Сам жанр последней книги Анны Степанской определению не поддается. Это, безусловно, не художественная, а скорее мемуарная проза, в которой рассказ о перипетиях жизни автора перемежается с глубокими размышлениями о воспитании, об истинных целях образования, роли педагога и восприятии русской классики современными подростками, поскольку по основной специальности Ольга Линник была учителем-словесником и продолжала многие годы давать частные уроки по русскому языку и литературе как русскоязычным подросткам, так и их сверстникам-сабрам.

Книга начинается с приезда в 1994 году главной героини вместе с младшим сыном восьмилетним Федей, с пожилой матерью и рано овдовевшей сестрой и двумя её детьми в Израиль, в то время как старший сын героини, Леонид, остается в Симферополе доучиваться в мединституте.

Переписка матери со старшим сыном, переживающим тяжелый душевный кризис и проходящим через все трудности, обрушившиеся на постсоветское пространство в мрачные 1990-е годы, составляет немалую часть книги, и сама по себе представляет прекрасный урок о том, как родителям следует общаться со своими взрослыми детьми, чтобы сохранить с ними душевную близость и поддерживать их в особенно тяжелые минуты. И все же главной проблемой главной героини становится Федя, которому очень тяжело дается иврит и которому никак не удается стать своим среди израильских сверстников, так что учителя объявляют его совершенно неспособным к учебе. Начинаются походы по соцработникам, психологам и психиатрам, борьба с попытками отдать мальчика в спецкласс для детей с отставанием в развитии, хотя на деле по своему интеллектуальному уровню он намного опережает сверстников.

Об очередном этапе этой борьбы рассказывается в главе “Сын специалиста”: чтобы достать вожделенную справку от психолога, что ее мальчик может посещать обычную школу, героиня отправляется в “Иерусалимский институт психологии”, созданный сыном известного в СССР специалиста по детской психологии, по учебникам которого училось не одно поколение советских педагогов. Но ребенок отказывается зайти в кабинет сына этого светилы психологии, а когда тот пытается затащить его туда силой, вдруг говорит ему: “Уйди, дурак””.

“Эти слова малолетнего пациента неожиданно для меня привели психолога в бешенство.

Так не ведут себя нормальные дети! – заявил он, вернувшись в кабинет и с трудом сдерживая ярость. – Не может девятилетний мальчик сказать взрослому человеку “дурак”.

“Еще как может!” – подумала я. Это больше зависит от взрослого, чем от ребенка. Московский психолог не знал еще, по-видимому, что в Израиле нет поколенческого разрыва между взрослыми и детьми, что уважать принято всех, а не только старших, и поэтому если взрослый ведет себя как дурак, то дети ему об этом непременно скажут со всей непринужденностью…

Ему нужен психиатр, а не психолог, – продолжал свою обличительную речь специалист по детской психологии. – Как можно быстрее покажите его психиатру”. Таким образом, оказывается, что быть сыном выдающегося специалиста еще не значит самому быть выдающимся специалистом. И хотя в итоге после того, как Федя успешно проходит тяжелейший тест, самопальный “институт” выдает необходимую справку, но выдает… на русском языке, и потому никто в израильской школе прочесть ее не в состоянии, а сделанному матерью переводу справки не доверяют.

Не секрет, что через подобные хождения по мукам в первые годы жизни в Израиле прошли со своими детьми тысячи и тысячи родителей-репатриантов, и потому эти страницы книги будут для них легко узнаваемы, вызывая воспоминания о собственном горьком опыте. Ну а Федя, кстати, как и многие его оказавшиеся в схожей ситуации сверстники из “полуторного поколения” в итоге успешно окончил начальную, а затем и среднюю школу, служил в Иудее, Самарии и Газе в качестве бойца спецподразделения ЦАХАЛа “Орев”, а затем сделал блестящую карьеру в науке и хай-теке.

Но узнаваемо в книге не только это. Рассказы о съеме первой квартиры, покупке электротоваров, экономии каждого шекеля, готовности работать бесплатно или за гроши, лишь бы “поближе к любимой специальности” полны таких точных деталей, так здорово передают то, что испытывали, чувствовали и думали новые репатрианты, что “Время летающих бабочек” превращается в своего рода летопись алии 1990-х годов, и думается, многие будут читать эти страницы и с горечью, и горькой грустью о времени, когда им было так тяжело, но которое все равно было прекрасным, поскольку мы все были тогда относительно молоды.

Не менее увлекательны страницы, рассказывающие об истории создания школы “Шевах Мофет”, а затем и системе школ “Мофет” – о том, как главную героиню принимают в штыки молодые талантливые учителя только потому, что они приехали “из самой Москвы”, и она для них – глубокая провинциалка; о том, как тяжело было достать деньги на этот проект; какие  жалкие гроши получали учителя школы этой системы; какие интриги плелись и внутри “Мофета”, и вокруг него, так как для политических партий родители учеников этих школ были прежде всего электоратом, который надо было перетянуть на свою сторону; о том, как в итоге систему школ “Мофет” “отжали” у ее гендиректора Якова Мазганова…

Безусловно, очень талантливой, но одновременно крайне неоднозначной фигуре Мазганова посвящена немалая часть последней книги Анны Степанской.

К примеру, читателю предстоит узнать, что в поисках путей увеличения зарплат учителей и расширения проекта Мазганов решил сыграть собранными с родителей деньгами на бирже, подчистую их проиграл и в результате учителям несколько месяцев вообще не платили зарплату. Фанат идеи создания физматшкол для одаренных детей, он оказывается в итоге очень авторитарным руководителем, не терпящим инакомыслия и избавляющимся от всех, кто его проявляет.  Нетрудно догадаться, что дружба и сотрудничество главной героини с Мазгановым в первой части книги в итоге оборачиваются конфликтом, что и приводит ее к созданию собственной школы.

Но одновременно автор не скрывает и почти сразу появившихся у нее сомнений в том, насколько целесообразно было воссоздавать советскую систему образования в Израиле, где все построено на других принципах.

“Израильская школа удивила не отличием, а полной противоположностью принципов и установок. За основу здесь взята американская система свободной педагогики. В центре внимания оказывается не учитель, как было у нас, а ученик. И главная задача школы – не подавить его личность, что виделось мне вполне благородным. Нам трудно было поверить, что личность может развиваться без заучивания таблицы умножения. Теперь я вполне допускаю, что может…

Для наших детей такая резкая смена ценностей и основополагающих установок могла обернуться, да и оборачивалась нередко катастрофой. К естественной постоянной ситуации выбора были не готовы не только дети, но и взрослые, что усугубляло ситуацию. Можно сказать, что система наших дополнительных школ родилась на волне родительской паники”, – пишет Степанская в главе “Другие школы системы”.

И далее, через несколько десятков страниц: “Я уже неплохо представляла устройство израильской системы среднего образования. Она мне нравилась больше по сравнению с прусской системой обучения. Прусская система все еще царила у нас на родине, будто с восемнадцатого века ничего существенного в науке педагогики не произошло. В том числе, система прославленных физматшкол вызывала теперь у меня большие сомнения…

Жаль, что я тогда не знала об идеях профессора Азуана, и не могла подкрепить свое мнение утверждением известного ученого. Возможно, и Азуан тогда еще не успел стать профессором и не задумывался о всеобщем образовании.  Но много лет спустя он сказал: “Спецшколы – это снятие ренты. А ренториентированное поведение приводит к отставанию общества в целом”. Убийственный довод. Спецшколы – снятие сливок, снижающее качество молока…”

И вот таких внутренних мини-эссе, посвященных актуальным проблемам педагогики и органично интегрированных в текст, в книге очень немало.

И, как уже было сказано, подлинно увлекательное чтение представляют собой главы, рассказывающие об общении автора с подростками, которым она давала частные уроки. Тут, как говорится, еще неизвестно, кто кого учит. К примеру, одна из учениц была категорически несогласна с тем, что Онегин является “лишним человеком”, и в итоге автор приходит к выводу, что она права: это знакомое нам всем мнение Белинского, по меньшей мере, безнадежно устарело, да и вряд ли было верным с самого начала. Другой ученик отказывался увидеть в Чацком положительного героя, и, начиная анализировать, понимаешь, что Чацкий действительно то и дело нарушает частное пространство других людей, пытается навязать им свое мнение, даже не спрашивая интересно им это или нет, то есть с точки зрения современного израильтянина является весьма странной фигурой. И в то же время другому ученику-сабру неожиданно приходятся по душе “Бесы” Достоевского и “Воскресение” Толстого. И на вопрос, согласен ли он с “невнятным” финалом “Воскресения”, понимает ли, о чем говорит Толстой, ученик неожиданно отвечает: “Мне интересно, как идет его мысль, мне интересен ее путь, и какая разница, согласен я с ним или нет?”.

“Понятно, Я плохо объяснила. Иногда это лучшее, что может сделать учительница”, – констатирует автор.

И вот такой, совершенно иной взгляд на знакомые с юности произведения поистине захватывает. И, кстати, невольно вызывает в памяти литературоведческие работы Даниэля Клугера, бывшего мастером вот такого нестандартного подхода к классике.

Теперь они снова вместе, Ольга и Даниэль, оба безумно талантливые и бесконечно светлые. Да будет благословенна их память.