ИЗРАИЛЬСКАЯ ПАНОРАМА

ИСТОРИЯ ОДНОГО АНГЕЛА

На 42-м Иерусалимском международном кинофестивале премия “Диамант” за лучший документальный фильм была единогласно присуждена фильму Идо Багато и Ноама Демски “Малахи”. Рассказывают, когда жюри огласило решение, зал буквально взорвался аплодисментами, а многие зрители встали с мест. Впрочем, это было ожидаемо – во время фестивальных показов фильм смотрелся на одном дыхании, и даже самые маститые кинокритики Израиля признавались, что во время просмотра часто не могли сдержать слез.

С этого начинаются и все вышедшие на английском и иврите рецензии на фильм – с эмоций, с общего впечатления, и только затем начинается анализ его социальной проблематики и уровня профессионализма сценариста, режиссера, оператора и монтажера (кстати, фильм получил и особую премию за мастерство монтажа). Хотя, признаюсь, подлинно профессионального разбора фильма я пока так и не нашел.

Сам фильм, снятый при поддержке “Кинофонда Самарии” и израильской государственной телерадиокомпании “Кан”, будет показан по одноименному телеканалу в ближайшие недели, выйдет на экраны кинотеатров только в сентябре, и потому сейчас можно посмотреть только его трейлер.

Но так уж вышло, что старшие дети и многие мои близкие друзья живут в Иудее и Самарии, и потому мне часто приходится бывать в самых разных еврейских поселениях. Бывал я пару раз и в расположенном в 18 км от Иерусалима живописном поселении Мево Хорон, несколько раз в местной синагоге видел одного из героев фильма Шломо Шуба и потому хорошо знаком с положенной в основу фильма историей. И история эта, безусловно, заслуживает того, чтобы быть рассказанной – в том числе, и с теми деталями, которые по тем или иным причинам в фильм не вошли.

Началась она двадцать с лишним лет назад с того, что в больнице “Асаф а-рофе” родился мальчик с крайне редким генетическим синдромом Пьера Робина. Таких детей во всем мире всего несколько тысяч.

Синдром Пьера Робина – это врожденное состояние, характеризующееся недоразвитием нижней челюсти, западением языка назад и расщелиной нёба. Это может приводить к проблемам с дыханием, кормлением и развитием речи, а в тяжелых случаях может представлять угрозу для жизни. У родившегося в тот день малыша этот синдром накладывался на микротию – врожденное недоразвитие ушной раковины, сопровождающееся уменьшением ее размеров, деформацией или полным отсутствием, с пороками развития костей лицевого скелета. Думается, именно со страдающего такими синдромами ребенка Виктор Гюго писал портрет Квазимодо. Понятно, что если ребенок с такими синдромами выживает, то жить дальше ему будет очень непросто – в том числе, из-за отталкивающей многих внешности.

“Когда он родился, у акушерки просто вытянулось лицо, а моя мама воскликнула: “Что это такое?! У него даже нет ушей! Ничего нет! Тебе просто нельзя его даже видеть!”, – вспоминает в фильме биологическая мать Малахи Эфрат Коэн.

“Весь персонал родильного отделения был в шоке, так как раньше никто ничего подобного не видел! Это был ребенок без лица”, – вспоминает затем одна из акушерок. “Такого ребенка просто трудно было назвать человеком”, – признается в кадре биологический отец ребенка Офир Коэн.

Родственники начали давить на Эфрат и Офира, чтобы они отказались от такого ребенка, который, дескать, может искалечить им жизнь и не позволит родить других, нормальных детей. И спустя месяц Эфрат Коэн подписала отказ. С этого момента соцработники больницы должны были начать поиск для мальчика приемной семьи. Если же такая в течение нескольких месяцев не будет найдена, то ребенка следовало передать в дом сирот.

За развитием ситуации вокруг новорожденного “уродца” пристально следила одна из акушерок – Бат-Шева Шуб, находившаяся тогда на пятом месяце беременности восьмым ребенком. Возвращаясь домой, она рассказывала о всех перипетиях этой истории своему мужу Шломо, не скрывая сочувствия к странному младенцу.

“Каким бы он ни был, отказались от него родители или нет, этот ребенок все равно еврей! Сделали ли ему самое главное, что должны были сделать еврейскому мальчику – брит-милу?” – спросил Шломо спустя пару месяцев. И услышав от жены отрицательный ответ, направился в больницу, чтобы провести церемонию обрезания. Так он впервые увидел Малахи, и почему-то больше всего поразился не лицу младенца, а тому, что тот совершенно не умеет улыбаться. Сделав обрезание, Шломо Шуб и дал ему первое имя – Даниэль.

Спустя какое-то время Бат-Шева, вернувшись с работы в приподнятом настроении, рассказала, что для Даниэля вроде бы нашли приемную семью. Но радость была недолгой – на следующий день, увидев ребенка, пара, которая хотела его усыновить, заявила, что не может пойти на такой шаг. Они объяснили, что были готовы, на что угодно, но не на такое!

“К сожалению, люди часто в первую очередь смотрят на лицо. Хотя смотреть надо в душу!” – говорит по этому поводу Шломо Шуб.

Затем Бат-Шеве пришло время рожать, и она оказалась в родильном отделении уже в качестве пациентки, а не акушерки. И когда Шломо приехал навестить жену, она снова заговорила о Даниэле, он понял, к чему та его подталкивает.

“Если Всевышний спустил его душу в мир в таком облике, значит для чего-то этот ребенок Ему нужен, и бросить его на произвол судьбы значит преступить Тору. Ну, а где восемь, там и девять!”– сказал Шломо, показывая, что прекрасно понял, о чем дет речь и давая на это свое согласие.

И все же тогда он еще сомневался. Он не знал, как встретят это решение дети, не испугаются ли они ребенка, столь не похожего на обычных детей; не примут ли его враждебно? Дома Шломо собрал “семейный совет”, на котором рассказал детям, что они с мамой хотят усыновить очень необычного мальчика, к внешнему облику которого надо будет привыкнуть. Да и затем, пока он будет расти, надо будет относиться к нему с большим терпением. А потому он хочет получить согласие всех детей на такой шаг (старшему сыну было тогда почти шестнадцать, а младшая дочь ходила в садик).

Но Шломо отнюдь не собирается давить на детей при принятии столь сложного решения. Поэтому он раздал детям листочки бумаги и объяснил, что каждый на своем листке должен написать одно из двух слов – “согласен” или “несогласен”, а затем свернуть листочек в трубочку и положить в шляпу. Потом он эти листочки перемешает, чтобы не знать, кто какое решение принял, и они подведут итоги этого тайного голосования.

Так как младшая дочь тогда еще не умела писать, она просто сказала, что согласна. Потом Шломо стал разворачивать листки, и на всех них было одно и то же слово: “Согласен!”.

В тот день он окончательно понял, что им с Бат-Шевой удалось правильно воспитать детей.

Так в их семье появился маленький Даниэль. И – о чудо! – вдруг выяснилось, что, несмотря на свой синдром, он все же умеет улыбаться – просто для этого надо его приласкать.

Вскоре выяснилось, что Даниэль не умеет разговаривать и, вообще, похоже, глухой, так что объясняться с ним приходилось жестами. Но врачи объяснили, что мальчик не глухой – просто уши у него скрыты внутри. Затем для Даниэля был сделан специальный звуковой аппарат, и он в самом деле стал слышать, а затем и заговорил. И, вдобавок, оказался необычайно музыкальным ребенком, с абсолютным слухом, да еще и с острым умом.

Прошло не так много времени, и Даниэль стал всеобщим любимцем семьи, и Шломо с Бат-Шевой стали звать его Малахи – “Мой Ангел”.

Как известно, на иврите слово “малах” означает “посланник”, и само слово “ангел” является просто буквальным переводом с иврита на греческий. Теперь Шубы воспринимали Даниэля как мальчика, посланного им самим Всевышним, а уж с какой именно целью – это уже Его дело.

Шломо и Бат-Шева продолжали заботиться о Малахи, но однажды им заявили, что для проведения очередной медицинской процедуры необходимо согласие биологических родителей мальчика (видимо, процесс усыновления все же не был проведен до конца). И Бат-Шева позвонила Эфрат для того, чтобы его получить. Та, надо сказать, откликнулась мгновенно и приехала к ним в Мево Хорон для подписания документа с кучей подарков для сына.

В один из дней Шломо решил повезти всех детей в знаменитый Библейский зоопарк в Иерусалиме, но как только они вошли, – внимание посетителей со зверей моментально переключилось на Малахи. Вокруг них собралась толпа, и все показывали пальцем на необычного мальчика.

“Пойдемте отсюда!” – резко сказал Шломо детям уже через четверть часа после того, как они вошли в зоопарк.

Походы по врачам продолжались; в интернете они вновь и вновь искали информацию о том, как можно помочь Малахи, и выяснили, что с помощью операции его уши можно вывести наружу, а косметические хирурги могут построить ему ушные раковины. Вот только в Израиле никто не брался за такую операцию, и семья Шуб решила в полном составе выехать в Париж, из которого Бат-Шева когда-то приехала 14-летней девочкой – там врачи были готовы попробовать…

Для выезда во Францию снова понадобилось разрешение биологических родителей, и Бат-Шеве пришлось рассказать Малахи, что она, конечно же его мама, но…

– То есть я никогда не видел маму, которая меня родила? – спросил смышленый малыш.

– Нет, на самом деле ты ее однажды видел, но просто этого не помнишь, – ответила Бат-Шева. – Когда ты был маленьким, она приезжала к нам, и даже привезла для тебя много подарков…

Ну а потом состоялась первая сознательная встреча Малахи с “мамой, которая его родила”.

Во Франции Малахи смогли построить такие же уши, как у всех, взяв для образца ушные раковины Шломо Шуба. Затем было еще очень много операций, в ходе которых косметические хирурги в буквальном смысле слова “строили” ему лицо, вставляя кости челюсти, подбородка и т.д. К 18 годам, после 17 операций, Малахи уже выглядел почти “как все люди”. То есть лицо у него осталось не совсем обычным и для стороннего наблюдателя понятно, что “с этим парнем что-то не так”, но оно уже никого не пугает. И в армии Малахи отслужил на равных со всеми.

Все эти годы крепла связь между приемными и биологическими родителями Малахи, которые признали сына, сознают, что в свое время допустили ошибку, но исправить уже ничего нельзя – Малахи носит именно фамилию Шуб, а не Коэн.

Вот, собственно говоря, об этом и рассказывает фильм “Малахи” – о судьбе необычного ребенка, о щедрости человеческого сердца, о родительской любви и ответственности, о возможности прощения… И я отдаю должное мужеству Эфрат и Офир Коэн, которые вместе с Шломо и Бат-Шевой согласились рассказать эту историю на камеру, сделать ее достоянием публики…

Одновременно фильм “Малахи”, безусловно, адресован не только израильтянам, но и всему миру – он призван показать, какие они на самом деле, эти религиозные евреи и поселенцы, которых сегодня так активно демонизируют западные и арабские СМИ.

«Фильм “Малахи” – это не просто художественное достижение. Это – яркое свидетельство огромного творческого и человеческого потенциала жителей еврейских поселений. Сам фильм, его создатели, приемная семья, и фонд, поддержавший проект – всё это выросло в Иудее и Самарии. Фильм отражает подлинную и многогранную израильскую действительность, затрагивая важные и чувствительные темы», – сказал на церемонии закрытия Иерусалимского кинофестиваля председатель “Кинофонда Самарии” и глава Совета поселений Самарии Йоси Даган.

И, думается, в чем-то он, безусловно, прав.

ФАЛЬСИФИКАЦИИ “АЛЬТАЛЕНЫ”

В последние годы мы, увы, все чаще и чаще сталкиваемся с попытками фальсификации как того, что происходит сегодня, так и дальней и совсем недавней истории. Причем историю пытаются с теми или иными целями фальсифицировать даже чаще, чем события недавних дней – в явном расчете на то, что мало кто захочет проверить представленные автором факты и полезть в интернет для их проверки. Да и в интернете искомых фактов и документов может не оказаться, а к старым добрым бумажным книгам для этой цели в последнее время прибегают все реже.

Одна из таких попыток фальсификации еврейской истории была предпринята буквально на днях, и широко обсуждалась в соцсетях.

Застрельщиком новой исторической фальшивки стал Боаз Эппельбаум – человек небезызвестный, занимавший в прошлом пост главы канцелярии лидера партии “Авода” Шимона Переса, а затем, когда он на короткое время стал премьер-министром, возглавлявший канцелярию главы правительства.

По словам Эппельбаума, в те годы он был очень близок к Шимону Пересу, и тот рассказывал ему о многих тайнах израильской политики. Один из таких его рассказов помог Боазу Эппельбауму понять, почему покойный премьер-министр Менахем Бегин так ненавидел историка Бенциона Нетаниягу и его сына Биби, и ненависть эта якобы была, безусловно, взаимной.

Все дело в том, якобы (именно якобы, так как ни подтвердить, ни опровергнуть это теперь уже невозможно) говорил Шимон Перес, что после смерти Зеэва Жаботинского Бенцион Нетаниягу, будучи личным секретарем последнего, видел себя новым лидером “Бейтара” и всего ревизионисткого движения. На этой почве он сильно схлестнулся с Менахемом Бегиным, который возглавил ЭЦЕЛ и всех сторонников ревизионистов в Палестине.

При этом Боаз Эппельбаум уверяет, что именно Бенцион Нетаниягу договорился в 1948 году с французами о закупке большой партии оружия и приобрел судно “Альталена” (названное по одному из псевдонимов Жаботинского) для переброски этого оружия в молодое еврейское государство.

Само это оружие якобы (увы, снова требуется употребить это слово!) было нужно Нетаниягу-старшему, чтобы устроить путч, отстранить от власти Давида Бен-Гуриона и развязать в Израиле гражданскую войну.

Этот план пришелся не по душе Менахему Бегину, и тот отдал приказ Бенциону Нетаниягу и капитану “Альталены” бросить якорь у Кфар-Виткин, выгрузить оружие на берег и передать его законным властям. Однако Нетаниягу-отцу этот приказ не понравился, и он совершил поистине страшный и предательский шаг – велел судну идти дальше, к тель-авивскому берегу. После этого у Бен-Гуриона якобы не осталось никакого другого выхода кроме как отдать приказ о расстреле “Альталены”, и так произошла одна из самых больших трагедий в новейшей         истории Израиля. При этом Бегин, умевший мыслить интересами всего народа, а не только своими узкими политическими целями, отдал приказ своим сторонникам сложить оружие, чтобы избежать кровопролития между евреями.

“Таким образом, – констатирует Боаз Эппельбаум на своей странице в “Фэйсбуке”, – именно Бегин предотвратил гражданскую войну, которую хотел разжечь, руководствуясь чуждыми и преступными соображениями, Бенцион Нетаниягу и которую сейчас пытается начать, идя по стопам отца и выполняя его духовное завещание, Биби”.

Дальше Эппельбаум утверждает, что Бенцион Нетаниягу и Менахем Бегин до конца своих дней ненавидели друг друга, и отец нынешнего премьера делал в 1977 году все, чтобы помешать Бегину одержать победу на выборах.

Политические цели, которые ставил перед собой Боаз Эппельбаум, когда писал этот пост, просматриваются очень легко: представить нынешнего премьера, а заодно и всю его семью как носителей некого генетического зла, угрожающего миру и спокойствию Государства Израиль. Однако достаточно покопаться в книгах и интернете, чтобы убедиться в том, что почти ни один из озвученных им “фактов” не соответствует действительности.

Начнем с того, что Бенцион Нетаниягу… никогда не был личным секретарем Зеэва Жаботинского. Да, об этом можно прочитать во многих книгах, но, как сообщается в статье в ивритской “Википедии”, эта версия глубоко ошибочна и была в свое время придумана… Биньямином Нетаниягу – видимо, чтобы создать себе больший вес в “Ликуде” и на равных конкурировать с “принцами” и “принцессами” партии.

Да, действительно Бенцион Нетаниягу был со студенческих лет видным деятелем ревизионисткого движения, но общался он, в основном, не с Жаботинским, а с Абой Ахимеиром и действовал прежде всего как журналист и публицист, а затем сооснователь и редактор газеты “Ярден” и журнал “Бейтар”. С 1942 по 1949 год Нетаниягу-отец был главой специальной делегации ревизионисткого движения, которая пыталась донести до мира правду о Катастрофе, добиться разрешения на прием еврейских беженцев в Палестине и поддержки идеи создания еврейского государства (но утвержденный ООН план раздела Палестины он категорически не принял).

При этом Бенцион Нетаниягу никогда официально не был членом ЭЦЕЛ, а значит, и никак не мог претендовать на пост лидера этой организации. Заниматься вопросом закупки для нее оружия он теоретически мог, но нет никаких документов, которые бы это подтверждали.

В то же время сохранившиеся стенограммы переговоров между одним из лидеров партии МАПАМ, фанатичным противником ревизионистов Исраэлем Галили и Менахемом Бегиным однозначно свидетельствует: именно Бегин руководил закупкой оружия для ЭЦЕЛ и приобретением “Альталены”, и именно он отдал приказ своим соратникам доставить его в Израиль – несмотря на резкие возражения Галили и Бен-Гуриона. Приказ плыть с грузом оружия дальше, в Тель-Авив, также был отдан лично Менахемом Бегиным после того, как в Кфар-Виткин люди Бен-Гуриона отвергли его предложение отдать созданному только что ЦАХАЛу 80% оружия, оставив 20% ЭЦЕЛю.

Но, самое главное, Бенцион Нетаниягу в это время находился в США, а потому никак не мог отдавать какие-либо приказы капитану “Альталены”, и потому версия Эппельбаума выглядит как изначально злонамеренная и не выдерживающая самой поверхностной проверки фактами.

Неверно и то, что Бенцион Нетаниягу якобы мешал Бегину во время предвыборной кампании 1977 года – напротив, есть множество фактов, свидетельствующих, что он всячески поддерживал “Ликуд” на этих выборах.

Я, как журналист несколько раз участвовал во встречах с Шимоном Пересом, а также внимательно следил за его политической деятельностью, и мне трудно поверить, что он вообще мог рассказать историю, выставляющую Бегина в положительном свете, как человека, предотвратившего гражданскую войну (хотя Бегин ее и в самом деле предотвратил, причем, как минимум, дважды). Не было для Шимона Переса более ненавистного личного и политического врага, чем Менахем Бегин. Я до сих пор помню, как он на одном из заседаний кнессета сорвался на депутата Бени Бегина с криком: “Как же меня достала ваша семейка!”.

В то же время в дни президентства Шимона Переса в 2007-14 гг. на различных совместных мероприятиях и брифингах отношения между ним и Биньямином Нетаниягу, наоборот, нередко выглядели не только деловыми, но и дружескими, без тени какой-либо “генетической ненависти”. Как известно, Шимон Перес в эти годы по прямой просьбе Биньямина Нетаниягу де-факто выполнял роль “сверхминистра иностранных дел” и министра по особым поручениям.

Думается, это далеко не единственная попытка фальсифицировать историю, и в ближайшее время нам придется сталкиваться с такими попытками все чаще и чаще. Хотя бы потому, что и в Израиле, и во многих других странах общество становится все менее образованным и все более легковерным. И именно на это и делается главная ставка.

* * *

Министерство наследия Израиля выделило миллион шекелей на проект по поиску точного местоположения остатков легендарного корабля “Альталена”, потопленного у побережья Тель-Авива в 1948 году.

Для проведения работ министерство привлекло Институт исследований морей и озер при Центре картографии Израиля. Речь идет о первичном этапе проекта, целью которого является определение района, где могут находиться останки судна.

В рамках исследований будет задействовано национальное исследовательское судно “Бат Галим”, оснащенное современными технологиями для поиска объектов на морском дне.

Министр юстиции Ярив Левин подчеркнул: “Необходимо найти этот корабль и превратить его в символ героизма ревизионистов”.

ТАЙНЫ МОЛОЧНОГО БИДОНА

Долгое время считалось, что накануне своей гибели от рук английского полицейского Джеффри Мортона легендарный лидер ЛЕХИ Авраам (Яир) Штерн уничтожил архив этой организации. Произошло это незадолго до 27 января 1942 года, когда англичане разгромили явочную квартиру ЛЕХИ на тель-авивской улице Дизенгоф.

Но вот недавно в ходе капитального ремонта этого дома на Дизенгоф, включавшего в перестройку и его двора, в земле был найден железный бидон – из тех, в которых в 1940-х годах молочники разносили по Тель-Авиву свою продукцию. А в бидоне оказался самый настоящий клад – около 300 различных документов и писем, касающихся деятельности еврейских подпольных организаций ЭЦЕЛ и ЛЕХИ в конце 1930-х – начале 1940-х годов.

Судя по всему, Штерн все же решил сохранить наиболее ценные с его точки зрения документы для потомства и лично захоронил их во дворе дома. Сегодня эта находка проливает новый свет на борьбу еврейских подпольщиков с британским мандатом.

Среди обнаруженных в бидоне документов оказалось и датированное декабрем 1940 года неизвестное ранее обращение ко всем жителям ишува, подписанное 37 узниками печально известной тюрьмы в Акко, в котором они рассказывают о своем бедственном положении. Среди прочего, они обвиняют жителей ишува в том, что те не приложили достаточных усилий для борьбы за их освобождение, вследствие чего к мукам из-за ужасных условий заключения у них добавляется ощущение, что евреи просто забыли о них, и они остались одинокими и брошенными на произвол судьбы. В письме они призывают общественность усилить давление на британские власти с целью их скорейшего освобождения, и говорят, что это следует сделать не только и не столько из сострадания, сколько во имя сохранения национальной чести.

«Не забывайте, – говорится в письме, что мы оказались за решеткой не за какие-то те или иные наши личные действия, а как ваши представители, выполняющие общенациональную миссию. Теперь мы ждем от вас, чтобы на любом общественном мероприятии, во всех людных местах вы вновь и вновь вспоминали наши имена и требовали выпустить нас на свободу. Даже если ваши усилия не принесут ожидаемого результата, по меньшей мере ваша совесть будет чиста, и вы сможете с полным правом сказать, что сделали все возможное для заключенных сыновей своего народа”.

В другом уникальном документе, также пересланном из тюрьмы в Акко, рассказывается о длившейся пять дней голодовке, объявленной еврейскими заключенными.

“Мы выдержали очень трудный экзамен, – говорится в письме. – Муки голода нам помогала преодолеть уверенность в нашей силе и моральной правоте. И нам было важно знать, что наша борьба не была напрасной – нас поддержали извне”.

Из дальнейшего текста письма становится понятно, что причиной голодовки была борьба еврейских узников за соблюдение их религиозных прав, и в первую очередь – за право на получение кошерной пищи. В частности, они требовали, чтобы тюремная кухня была откошерована, а затем специальный представитель главного раввината осуществлял бы постоянный надзор за соблюдением на ней кашрута. Ну и, само собой, чтобы на кухню доставлялось только кошерное мясо, имеющее соответствующий сертификат.

Одновременно с борьбой за кашрут заключенные требовали, чтобы их товарищи на воле попытались привлечь к борьбе за их освобождение различные правозащитные организации за рубежом и поднять широкую международную волну в их поддержку.

Завершается письмо прямым резким обращением к правительству Великобритании: “Знай правительство: тебе вряд ли стоит испытывать наше еврейское терпение дважды. Борьба евреев не останется незамеченной. В первый раз мы ограничились непродолжительной голодовкой. Но если понадобится, мы повторим эту попытку, и на этот раз она будет куда более долгой”. Другой документ отражает те моральные дилеммы, с которыми еврейские узники сталкивались в тюремных стенах. В этом письме один из заключенных призывает товарищей действовать в соответствии с главным принципом национального движения – даже в тюрьме предпочитать продукты и товары, изготовленные только евреями. В частности, он призывает их отказаться от курения сигарет арабского производства и требовать, чтобы им в тюрьму поставляли сигареты еврейских табачных фабрик, а реализацию этой задачи возложить на “Фонд Тель-Хай”.

Еще одно обнаруженное в молочном бидоне письмо было написано в ночь перед тем, как большую группу заключенных переводили из тюрьмы в Акко в концентрационный лагерь в Црифине.

Разумеется, этот лагерь нельзя было сравнивать с нацистскими – условия содержания там были более-менее сносными. Однако узники терялись в догадках, какая участь ждет их дальше, а также тревожились за судьбу остающихся в тюрьме товарищей. Само это письмо является свидетельством того необычайно высокого морального духа, который царил среди подпольщиков даже в тюремных стенах.

«Еврейский дом, – говорится в нем, – породил новый тип детей Израиля, которого не было прежде (в галуте) – тип мятежника, революционера, готового ради общенационального дела пожертвовать не только своей свободой и оказаться здесь, в этой камере, но и самой жизнью, переместившись отсюда в карцер для ожидающих исполнения смертного приговора”.

И дальше идут почти стихи: “Эти стены хранят память о всех тайных желаниях, надеждах и мечтах многих молодых парней, которых разлучили с их семьями, оторвали от привычного образа жизни, лишили свободы и возможности выполнить свое предназначение”.

Найденный во дворе дома на Дизенгоф молочный бидон сейчас хранится в Музее ЛЕХИ.

“Я думаю прежде, чем положить их в бидон, Яир Штерн тщательно отобрал документы, которые хотел сохранить для истории. Все они были призваны свидетельствовать о величии духа и силе сионистских убеждений, входивших в ЭЦЕЛ и ЛЕХИ представителей еврейской молодежи того времени. И свидетельства эти поистине потрясают”, – говорит директор Музея ЛЕХИ Орен Кабабия.