ОТ ДЕТДОМА ДО ФЛОРИДЫ

Детство Владимира Беркуна опалила Великая Отечественная война. Сын репрессированного офицера Красной армии, он бежал из детдома, несколько лет скитался по поездам, пока не встретил возвращавшихся из госпиталя военных моряков, которые позвали его с собой. 13-ти лет он стал сыном полка, но боевой путь у него получился недолгим: корабль, где служил юный матрос, попал под страшную бомбардировку у Севастополя. После этого был госпиталь, а в мирное время – возвращение в армию, учеба, десять лет «отказа» и, наконец, Америка. В конце июля ему исполнилось 95 лет.

– Владимир Аркадьевич, еще до войны Вы оказались в детдоме, поскольку родителей арестовали. Как там жилось сыну врагов народа?

– Я родился в Одессе в семье военного. Отец был начальником военного училища, потом его перевели в училище в Сумы. Мама работала бухгалтером. В 1937 году, когда мне еще не было 7 лет, отца репрессировали, а мама во второй раз вышла замуж. Но вскоре посадили и ее. А меня отправили в детдом в Сибирь, в Иркутск.

Я был самым обычным еврейским мальчиком, и, хотя внешне не был похож на еврея, все, конечно, об этом догадывались. Обстановка в детдоме была сложная, ребята были вынуждены отвоевывать место под солнцем и бесконечно дрались друг с другом. С одной стороны, у нас были еврейские дети, чьих родителей репрессировали, а с другой – дети кулаков из Сибири. Однажды меня привязали к дереву и стали издеваться. Но я сумел развязаться и укусил зачинщика за нос. Мне делали «темную», били, приходилось постоянно носить с собой гвоздь, чтобы защищаться.

Конечно, я несколько раз убегал из детдома. Милиция меня все время находила и возвращала в детдом. Но я снова убегал. Кстати, фамилия у меня в то время была другая – Буховер, по отцу. И когда я понял, что милиция находит меня по ней, решил взять фамилию отчима и стал Беркуном.

– Когда Вы, наконец, убежали, то долго скитались по поездам, где однажды и встретили моряков, которые позвали Вас с собой. Как эта встреча изменила Вашу жизнь?

– Я убежал в 1942-м и два года ездил в поездах, пел песни, рассказывал стихи – может, кто что-то и подаст. Помню, одна еврейская семья поделилась со мной текстом песни «Купите папиросы» о мальчике-беспризорнике, который зарабатывал на жизнь, продавая папиросы. У меня был неплохой голос, но не было слуха. Но люди помогали, давали деньги.

По ночам я прятался в ящиках под вагонами, которые называли «собачьими». Таким образом почти за два года побывал и в Ташкенте, и в Крыму, и на Севере. А в конце 1943-го в одном из поездов повстречал моряков, которые возвращались из госпиталя на фронт, в Крым. Они говорят: «Пацан, поехали с нами, будешь нашим сыном полка». И в 13 лет я стал сыном полка. У меня до сих пор есть маленькая фотография: мне 14 лет, и я в морской форме.

– Ну и каково было Вам в 14 лет на флоте?

– Мы охраняли суда, которые снабжали наши войска на Черном море. Выходили на маленьких торпедных катерах, которые были уязвимы. Торпедные аппараты у них располагались сзади, и выстрелив все торпеды, они при отходе были вынуждены поворачиваться боком к противнику. Вот тут-то их и накрывали.

Временами нас обстреливали не только с вражеских кораблей, но и с берега, и с воздуха. Ровно за год до Победы, 8 мая 1944 года, наш торпедный катер попал под очень сильную бомбежку в районе Севастополя. У нас были специальные бушлаты, которые позволяли удерживаться на воде до 18 часов, будь ты живой или мертвый. Как мне рассказали потом, из нашего экипажа выжили всего двое. Я был без сознания, и на буксире, который вылавливал всех, меня положили к погибшим. Но один знакомый юнга, увидев меня, позвал по имени, и я зашевелился. В себя я пришел только в госпитале, и война для меня уже закончилась.

– А как Вы встретили 9 мая 1945 года?

– Конечно, это особенный день для меня. Правда, многие детали уже стерлись в памяти. В то время я служил на корабле, и нас, даже несмотря на праздник, на берег не отпустили. Естественно, мы радовались, даже выпили немного. Капитан корабля собрал весь личный состав, были поздравления. Мы, мальчишки, отмечали больше в своем кругу, не со взрослыми. Так прошел первый день мира. А потом продолжилась обычная служба. Мы стояли в Севастопольской бухте, и в город нас не отпускали. Но через некоторое время уже стали награждать отпусками.

– А чем Вы занимались после войны?

– Служил мотористом на эсминцах «Огневой» и «Озорной». Когда корабль находился в море, я был заряжающим на пулемете. А во время стоянки, отвечал за освещение корабля с помощью электродвигателя. Но на дежурствах я не сидел сложа руки, а учился. Однажды на корабле один офицер сказал: «Тебе надо учиться. Сколько классов ты окончил?» Отвечаю: «Четыре». Тот принес мне учебники. Я быстро все выучил и вскоре окончил 7-й класс. А потом сразу пошел в 10-й и в 1948 году окончил школу с серебряной медалью. В аттестате у меня была только одна «четверка».

– Ого!

– Так я же занимался целыми ночами, во время ночных дежурств читал учебники. Кроме того, мне очень повезло со старшими офицерами: они буквально пичкали меня литературой и различными учебниками.

После школы поступил в военно-морское училище, которое окончил в 1952 году. Затем получил звание лейтенанта и назначение на подводную лодку. Но там прослужил всего два года: в 1954 Хрущев сказал, что флот не нужен, и уволил 640 тысяч военных моряков. В том числе и меня.

– И чем Вы занялись после демобилизации?

– К этому времени я уже был мастером спорта по дзюдо и по самбо, выступал на различных соревнованиях, был судьей. Это помогло мне вернуться в армию, меня взяли в пограничные войска, а потом во внутренние войска под Архангельском, где я дошел до должности командира полка. Поскольку мало кто из офицеров хотел туда ехать, командиры там менялись довольно часто и полк был расхлябанным. А я поехал. Мы скосили всю траву на поле, устроили там плац, трибуну, создали оркестр. И каждое утро начинали под гимн Советского Союза.

У нас служили призывники со всей страны, много ребят было из Средней Азии, которые не говорили хорошо по-русски. Я требовал, чтобы к ним относились достойно, и солдаты за это меня любили. А их матери присылали мне посылки в знак благодарности. В итоге получилось так, что к нам стали приезжать из других полков – перенимать опыт работы с солдатами.

Под конец моей службы нас направили на поимку сбежавших заключенных. Они спрятались на лесосплаве и устроили нам засаду. Многие из наших погибли, а я получил ранения ног и был госпитализирован. Мне тогда уже было далеко за 40 лет, и после выздоровления я демобилизовался и уехал в Запорожье. Там меня поставили руководить местным Дворцом культуры, в котором был огромный зал на тысячу зрителей. Благодаря этому мне довелось познакомиться со многими советскими и зарубежными артистами, которые там выступали – Светланой Светличной, Георгием Юматовым, многими другими. К нам приезжали чехи, болгары.

Потом мы с семьей переехали в Донецк. К тому времени я уже окончил физкультурный факультет Ленинградского пединститута и Симферопольский мединститут и стал педагогом по анатомии, физиологии и лечебной физкультуре, овладел массажем.

Уже в 1980-е годы многие наши друзья и близкие уехали в Израиль, и мы тоже решили последовать их примеру. Но мне тут же отказали в выезде, поскольку еще не прошло достаточно времени после демобилизации. В итоге 10 лет я был в отказе.

– И чем же Вы занимались все это время?

– Тогда мы уже жили в Донецке. Я участвовал в создании еврейского культурного общества «Алеф», где мы проводили встречи, приглашали раввина, читали Библию. Но кто-то донес на нас. Так я оказался в тюрьме, а затем в психбольнице, поставили диагноз – вялотекущая шизофрения.

Но моя жена поехала в Москву, встретилась с диссидентами, вышла на западных правозащитников, к нам приехала делегация из Флориды. Благодаря этому меня освободили, но не разрешили работать по прежней специальности и заниматься преподаванием. Жена, знавшая пять языков, тоже не могла работать. Мы не могли нормально общаться с друзьями. Даже просто сходить в кино, и то не могли: тут же к нам присоединялись агенты и шептали на ухо, что нас убьют.

В то время меня выручил массаж. Поскольку я был инвалидом Великой Отечественной войны 2-й группы, то имел право открыть частный кабинет и работать из дома. Ко мне пошли клиенты. А после того, как я поставил на ноги одного из руководителей местного КГБ, никто уже не запрещал мне трудиться и жене снова разрешили преподавать языки в институте.

– Та делегация из Флориды сыграла ключевую роль в том, что в итоге Вы оказались в США, а не в Израиле, как изначально хотели?

– Мы с женой действительно сначала собирались в Израиль. Однако жена знала пять языков – английский, французский, итальянский, немецкий, украинский, но не знала иврита. И я тоже не знал его. Поэтому, приехав в Италию, мы решили ждать разрешения отправиться в США. Это было лет 35 назад, мне уже было под 60.

– Но здесь жизнь у Вас была не такой уж простой. Расскажите о ней.

– Жену взяли профессором в Университет Майами. Мы купили квартиру. Но чуть больше, чем через год, она умерла. У нас была плохая медстраховка, ей поставили неправильный диагноз и не смогли вовремя определить тромбоэмболию легочной артерии. Через неделю ее выписали из больницы, но домой довезти не смогли: она начала задыхаться. Мы вернулись в госпиталь, но операцию сделать уже не успели: тромбы прошли в легкие. Ей было 45 лет.

Оставшись один, я стал думать, что могу делать, чтобы заработать на жизнь. И вспомнил про массаж. Сделал одному, тот порекомендовал меня другому, и так постепенно собралось довольно много клиентов. Это позволило заработать хорошие деньги.

Конечно, я очень скорбел по поводу ухода жены. Дочери тогда было 19-20 лет, ей тоже пришлось трудно, помимо учебы ей пришлось подрабатывать, чтобы мы могли платить за квартиру. Мы все зарабатывали своим трудом.

После смерти жены я 10 лет прожил один, работал. А уже больше 20 лет мы живем с моей второй супругой.

– Как Вы отметили юбилейный день рождения?

– Пришли наши друзья, которые немного моложе меня. Конечно, раньше мы с женой сами готовили стол, но сейчас с этим сложнее, так что воспользовались услугами кетеринга.

К сожалению, не смогли приехать дети жены. Они живут в Нью-Йорке, но сейчас отправились в Баку. Говорят, сейчас этот город ничем не уступает Дубаю.

– С каким настроением встретили 95-летие? Юбилей-то серьезный.

– Я воодушевлен. Но в целом отношусь к этому спокойно.

– Вы сказали, что до 100 лет собираетесь прожить?

– Да, это моя задача. И я надеюсь, она выполнима, исходя из здоровья. Конечно, сил не так много, но я стараюсь держаться. Например, регулярно читаю. У нас хорошая библиотека, и это замечательно.