«ОСАМА БИН ЛАДЕН СДЕЛАЛ МЕНЯ ЗНАМЕНИТЫМ»

(Из воспоминаний Бернарда Льюиса, исламоведа)

В сентябре-октябре 2024 года американо-израильский историк Мартин Крамер опубликовал в своем блоге Sandbox статью, посвященную 50-летнему юбилею переезда в Америку из Англии крупнейшего исследователя ислама Бернарда Льюиса (1916-2018). «Когда в следующую среду новоназначенный профессор Бернард Льюис приедет в Принстон, его присутствие сделает университет “сильнейшим учебным центром в стране по истории Ближнего Востока”». Так восславила ожидавшееся 11 сентября 1974 года прибытие Льюиса университетская газета The Daily Princetonian. Забегая вперед, приведем мнение Мартина Крамера о том, что переезд Льюиса из Лондона в Принстонский университет изменил жизни многих студентов, в том числе и его самого. «Некоторые считают, – говорит этот автор, – что он изменил и роль Соединенных Штатов на Ближнем Востоке». Последнее замечание мы оставим в стороне, а обратимся к ряду примечательных моментов из жизни Льюиса в Соединенных Штатах, связанных с выдвижением ислама на видное место в мировой политике. Публикация Крамера привлекла наше внимание к мемуарам самого Бернарда Льюиса «Заметки о столетии. Размышления историка Ближнего Востока» (Notes on a Century: Reflections of a Middle East Historian. By Bernard Lewis with Buntzie Ellis Churchill / Viking, New York a.o., 2012).

И, как говорится, будем плясать отсюда.

***

Христианство и ислам, пишет Бернард Льюис, «оба верят, что они счастливые получатели финального послания Бога к человечеству, и их долг состоит в том, чтобы не хранить его эгоистично у себя, но донести до всего прочего человечества, убирая с пути любые препятствия… Они разделяли подход, выраженный в формуле “Я прав. Ты не прав. Убирайся в ад”. Обе религии играли глобальную роль и продолжают конкурировать до настоящего времени». И вот как выглядит, по мнению ученого, большая историческая картина отношений между христианством и исламом, начиная с момента основания последнего в седьмом веке.

Мусульмане быстро приступили к обращению в свою религию «всего прочего человечества». Перечень их достижений этого периода не может не впечатлять. Сначала были завоеваны христианские тогда Ирак, Сирия, Палестина, Египет и Северная Африка. Затем последовало вторжение в Европу, когда были завоеваны Сицилия, Испания и Португалия и сделана попытка захватить Францию. Через несколько сот лет христиане сумели отвоевать Испанию, Португалию и Сицилию, но не Северную Африку. Кроме того, крестовые походы, целью которых было вернуть Святую Землю христианству, потерпели неудачу.

Затем на Ближнем Востоке возникла Османская империя, и мусульмане вторично перешли в наступление против христианского мира. Пал Констинтинополь, началась экспансия в Европу, остановленная только у стен Вены. Берберские корсары, союзники османов, атаковали с моря, и им удалось добираться даже до берегов Исландии.

И снова по прошествии времени христианам удалось отбиться. В результате поражения Османской империи в первой мировой войне и ее распада в земли, контролировавшиеся исламом, двинулись европейские державы – Англия, Франция, Россия и в меньшей степени Голландия и Италия. После второй мировой войны их доминирование все же закончилось. Пришла пора для очередного этапа противостояния.

То, что происходит в настоящее время, аккуратно замечает Бернард Льюис, рассматривается некоторыми как третья попытка мусульман исполнить доверенную им свыше миссию довести Божью истину и ее финальное откровение до всего человечества. На сей раз она проводится в жизнь не вторжением и завоеванием, а миграцией и демографией. И прямая цитата: «Рост секуляризма в западном мире принес радикальную перемену. Отнюдь не разделяя самоощущение мусульман, большинство людей на Западе неспособно даже вникнуть в него и поэтому реагирует с недоумением и непониманием на те вызовы, которые оно представляет».

***

В 1976 году Льюис опубликовал в журнале Commentary статью «Возвращение ислама». В ней он откликнулся на очевидный для него, давнего наблюдателя за мусульманским миром, знакомого с его основными языками, «подъем религиозного рвения». Что означает это явление для Запада и каким должно быть его взаимодействие с ним?

«Ислам уже со своего зарождения есть религия власти, и мусульманское мировидение полагает справедливым и честным, что власть должна принадлежать мусульманам и только им. Другие могут рассчитывать на терпимость, даже на благоволение мусульманского государства при условии, что они однозначно признают верховенство мусульман. То, что мусульмане управляют немусульманами, правильно и нормально. То, что немусульмане управляют мусульманами, оскорбление законов Бога и природы, и это истинно в отношении и Кашмира, и Палестины, и Ливана, и Кипра. Здесь следует вспомнить, что ислам не был рожден как религия в ограниченном западном смысле, но был единством общины, веры и образа жизни, – а также то, что исламская община все еще выздоравливает после унизительной эры, когда мусульманские правительства и империи были повержены, и мусульманские народы были насильно подчинены чуждому для них правлению неверных. Теперь же как народ Субботы [евреи], так и народ Воскресенья [христиане] страдают от последствий».

***

Одним из последствий «возвращения ислама» стала иранская революция. Это была, говорит Бернард Льюис, настоящая революция в том самом смысле, который мы придаем французской или русской революции. Полная перемена власти, приход новой идеологии, появление нового истолкования политической картины мира и судьбы в нем ислама. Весь исламский мир был затронут событиями в Иране. Вскоре после этой революции Льюис находился в Индонезии с лекционным туром. По собственным словам, он был поражен, увидев в студенческих общежитиях портреты Хомейни. И то же самое, как ему рассказывали, наблюдалось в Марокко и в странах Средней Азии.

Вспомним захват посольства США в Тегеране. Из множества иранских источников, пишет Льюис, мы знаем, что его захватчики не планировали удерживать заложников сколько-нибудь долгое время и что даже верховный лидер не одобрил саму акцию. Но ответ Вашингтона был настолько вялым, что иранцы решили и далее не выпускать заложников для пользы, так сказать, дела. «Письмо президента Картера к Хомейни, взывающее к нему как от одного верующего к другому, американское отторжение шаха и нежелание помочь бывшему другу – все это помогло убедить массы Ирана и повсюду на Ближнем Востоке, что быть врагами Соединенных Штатов гораздо безопаснее и выгоднее, чем их друзьями. Если вы сказали или сделали что-нибудь против американцев, то вас не только не накажут, но вполне возможно, что вы и поощрение получите в виде притока дипломатов, конгрессменов, журналистов и, увы, я обязан добавить, профессоров, осведомляющихся с беспокойной миной: “Ох, что же это мы сделали такое, что вас так обидело? Что же нам сделать, чтобы это исправить?”»

***

После иранской революции, рассказывает Бернард Льюис, мусульманские политические агитаторы как один заговорили о том, что американцы, дескать, ввиду своего распущенного и эгоцентричного образа жизни стали мягкотелыми и ужасно боятся потерь. Напрашивался вывод: врежь им как следует, и они побегут. И вот 23 февраля 1998 года одна арабская газета в Лондоне напечатала полученное по факсу за подписью не особенно тогда известного саудовского клирика Осамы бин Ладена объявление джихада евреям и крестоносцам (читай: американцам). Воззвание убеждало «каждого мусульманина, который верит в Бога и надеется на вознаграждение, подчиниться Его приказу убивать американцев и грабить их имущество, где бы он их ни нашел и когда бы он ни мог это сделать. И таким же образом мы призываем мусульманских улемов, и политических лидеров, и молодежь, и военных начать атаки против армий американских дьяволов и тех, кто с ними в союзе…»

Декларация войны Осамой бин Ладеном, вспоминает Льюис, потребовала осознания в новой перспективе, такой, в которой движения на Ближнем Востоке уже не рассматривались в традиционном смысле как локальные, национальные, региональные или антиимпериалистические. Новая воинствующая глобальная кампания ислама была «возобновлением конфликта, который начался с появлением ислама в седьмом веке».

Бернард Льюис был среди первых, если не первым, кто оценил важность этого документа. Но тех западных специалистов, кто читал и понимал арабский язык, было немного, а среди них немалое число предпочло промолчать. Я решил, сообщает Льюис, прервать это молчание и опубликовал в Foreign Affairs (ноябрьско-декабрьский выпуск 1998 года) описание и сокращенный перевод текста Осамы. Статья была названа им «Лицензия на убийство».

Ну и дальше что? Дальше было 11 сентября. «Как внимательный наблюдатель событий и политических дискуссий на Ближнем Востоке, – говорит Льюис, – я был потрясен, но нисколько не удивлен тем, что произошло 11 сентября. С точки зрения приверженцев воинствующего ислама, они уже завершили первую фазу пути к мусульманскому господству – изгнание неверных и их армий с земель, принадлежащих исламу. Следующим и заключительным шагом должно было стать перенесение битвы на территорию врага, что ознаменует начало последнего боя между истинно верующими и неверными за господство над миром и достижение вселенского триумфа их дела».

И так получилось, что события 11 сентября совпали с выходом в свет книги Бернарда Льюиса What Went Wrong? Western Impact and Middle East Response (в русском переводе: «Что не так? Путь Запада и Ближнего Востока: прогресс и традиционализм»). Она стала мгновенным бестселлером. Та же судьба ожидала и появившуюся через год еще одну его книгу: The Crisis of Islam: Holy War and Unholy Terror (в русском переводе: «Кризис ислама: Проблемы, связанные с исламской мыслью и радикализмом в мусульманском мире»). Короче говоря, пишет Льюис, «Осама бин Ладен сделал меня знаменитым. Меня интервьюировали, цитировали, снимали, и я даже попал на передовую страницу Wall Street Journal. Мне вспоминается моя реплика тогда, что если бы бин Ладен потребовал процент от моих гонораров за рекламу этой книги, то я бы согласился, что в его претензиях есть некая справедливость».

***

«В настоящее время существует школа мысли, – рассказывает Льюис, – которая утверждает, будто история должна писаться инсайдерами: арабская история – арабами и никем другим, история ислама – только мусульманами, а история Патагонии – только патагонцами и так далее. Эта идея получила отклик на американских кампусах, к примеру в разного рода этнических исследованиях».

Гром грянул еще в 1978 году, когда профессор Колумбийского университета Эдвард Саид выпустил книгу под названием «Ориентализм». В ней он огульно обвинил ориенталистов, т.е. западных востоковедов, в причастности к империалистическому господству и эксплуатации исламского мира Западом. Лично Бернард Льюис был удостоен Саидом титула «лидера ориенталистов».

Английский писатель и историк Дэвид Прайс-Джонс, в связи с этим, заметил:

«Оставляя в стороне все, что не подходило, перевирая факты и выдвигая необоснованные обобщения, Саид совершил тот же самый грех, в котором он обвинял западников, – он состряпал «нарратив» для использования в своих целях. И вот его суммированное высказывание: «Каждый европеец во всем, что он мог сказать о Востоке, был следовательно, расистом, империалистом»… Ориенталист, расхожий термин для каждого, кто жил на Западе и имел научный, литературный или художнический интерес к Востоку, сейчас прочно угодил в альманах ругательных слов.

Интерес западников к Востоку с классической античности и далее был мотивирован интеллектуальным любопытством… Поиск знаний сам по себе является особым и всецело благодатным вкладом, который был сделан человечеству Западом…».

Несмотря на историческую абсурдность и потрясающие неточности в большинстве заявлений Саида об ориентализме и его роли в западной истории, эти идеи не только были широко приняты американскими университетскими кафедрами, где велись колониальные исследования и изучались литературы соответствующих стран. Оскорбления, которые посыпались на меня, говорит Льюис, не причинили ущерба моей карьере, но более молодые люди пострадали гораздо больше. Они оказались в ситуации, в которой им надо было либо шагать в ногу, либо уйти. Теперь сторонники Саида контролируют назначения, повышения, публикации и даже рецензии на книги, причем с таким рвением, которое и не снилось западным университетам с 18 века. Все это является частью общей перемены, каковая именуется политкорректностью, и в ней ислам пользуется таким иммунитетом от комментирования или критики в западном мире, который христианство утратило, а иудаизм не имел никогда.

Не все ученые, однако, были готовы преклонить головы перед нашествием неучей и конъюнктурщиков. В 2007 году была создана Ассоциация по изучению Ближнего Востока и Африки (ASMEA), чтобы предложить платформу и среду для обмена идеями и мнениями (https://www.asmeascholars.org). Я был счастлив стать ее председателем, говорит Бернард Льюис. Так началась битва – «не между враждебными идеологиями, но между идеологическим насилием и свободой».

***

Однажды Льюис дал интервью немецкому журналисту, в котором обратил внимание на растущее присутствие мусульман в Европе как результат иммиграции, смены веры и демографии. Если так пойдет и дальше, резюмировал он, то к концу 25 века Европа будет иметь мусульманское большинство. Это интервью Льюиса вызвало, по его словам, «на удивление большой интерес во всем мире, как позитивный, так и негативный. Насколько я мог понять, это был первый случай, когда кто-то вообще заговорил о такой возможности». И потом ему позвонил один итальянский журналист и спросил, как же мы тогда в Италии сможем себя сохранить. «Жениться рано, иметь детей», – ответил ученый. Но достаточно ли этого? В конце 1970-х годов он приехал в испанский город Кордову на конференцию исламоведов. Там была большая группа ученых из Турции, и Льюис разговорился с ними. Тут к ним подошел один местный участник конференции и пригласил посетить исламский центр в Кордове. Приглашения удостоился и бойко болтавший по-турецки профессор Принстонского университета Бернард Льюис, которого приняли за собрата-мусульманина:

«В исламском центре наши хозяева рассказали о своем восприятии ситуации и о том, как они видят свою роль в ней. Это место (т.е. Испания), говорили они со страстью, на протяжении веков была частью земель ислама. Это древняя исламская страна, но она была захвачена неверными и ее народ был насильно обращен в христианство. Все эти люди вокруг нас, говорили они, потомки мусульман, которых покорили и заставили предать свою веру. И сейчас наш долг состоит в том, чтобы вернуть этих людей в лоно истиной веры, а саму страну – в Дом Ислама, которому она принадлежит».

Как заметил сирийский ученый Садик аль-Азм, единственным вопросом относительно будущего Европы остается: «Будет ли это исламизированная Европа или европеизированный ислам?» Ответ на этот вопрос, комментирует Льюис, может быть получен очень скоро.

Приведем также очень личный отрывок из статьи Мартина Крамера:

«Льюис восседал на Олимпе. Институт перспективных исследований (Institute of Advanced Studies), отделенный от университета, был окружен лесопарком в 300 гектаров. Он занимал офис с блестящими белыми стенами размером в большую квартиру-студию в потрясающем здании стиля модерн. Его офис имел рабочее пространство и место для отдыха, и со всех сторон были окна. Часть книг из его огромной библиотеки [всего в ней было 15 тысяч томов] занимала стеллажи у стен… Здесь его никто не мог потревожить, и он мог полностью отдаться работе – подальше от любопытствующих коллег, шумных студентов и надоедливых туристов, которые болтались по кампусу.

Я очень хорошо узнал этот офис. Я не только приходил к Льюису, который был моим консультантом по диссертации, чтобы выпить с ним чаю после полудня или погулять в лесу. Он также нанял меня каталогизировать присылавшиеся ему оттиски [статей и т.п.] и дал мне ключ от офиса. Когда он был в разъездах, я проводил там много вечеров и уикендов, работая с книгами из его библиотеки и иногда даже заглядывая в его открытую почту.

В [Принстонском] университете действовало обязательное для всей профессуры правило – в 70 лет отставка. Уход Льюиса на пенсию в 1986 году автоматически означал его уход из Института. Даже если бы он ничего больше не написал, его короткий американский эпилог все равно считался бы потрясающим успехом.

Но тут возникли два новых фактора, ни один из которых нельзя было предсказать. Во-первых, Льюис не вписывался в статистику продолжительности жизни, сохраняя завидное здоровье и энергию далеко за 90 лет. Во-вторых, Ближний Восток продолжал каждое десятилетие выдавать новые сюрпризы, все глубже втягивая Америку в регион. Это началось с иранской революции в 1979 году, еще до ухода Льюиса на пенсию, и было продолжено впоследствии нападением Ирака на Кувейт в 1990 году и трагедией 11 сентября в 2001 году. Вслед за каждым шоком американские политики и общественность хотели понять контекст происходящего и искали объяснений – и все это Льюис мог предоставить в изобилии».

«Если бы Льюис не пересек океан в 1974 году, – дополняет затем Крамер, – его голос все равно был бы слышен в Америке, но остался бы далеким и неотчетливым. Но эти десять с лишним лет в его комфортабельном принстонском офисе преобразили его из английского академика в американского публичного интеллектуала, авторитет которого был признан повсюду – от телестудий до Белого Дома».

И в заключение еще одна цитата из мемуаров Бернарда Льюиса:

«Мы живем во время, когда очень много энергии посвящается фальсификации истории – тому, чтобы льстить, обманывать или обслуживать интересы какой-либо группы. Ничего хорошего из подобных искажений не получится, даже когда они вдохновлены бескорыстными мотивами. История – это коллективная память, и если мы рассуждаем о социальном организме в терминах болезней человеческого тела, то никакая история не допускает амнезии, но искаженная история означает неврастению.

Те, кто не желают изучать прошлое, останутся неспособными понять настоящее и неподготовленными к жизни в будущем. Тем большая ответственность возложена на историков, чей моральный и профессиональный долг состоит в том, чтобы выявлять правду о прошлом, рассказывать о ней и объяснять, как они ее видят. Именно в этом я и видел смысл своей деятельности».

ОТ РЕДАКЦИИ: Бернард Льюис сделал свою карьеру на исламофобии и, хотя ряд политиков, как из мусульман, так из не мусульман с ним согласятся, в целом его учение противоречит реальности.

А реальность такова, что люди с различным мнением не обязательно должны друг друга ненавидеть. Это проверено историей, настоящей, а не искаженной в пользу политических интересов.

И Испания, где евреев и мусульман насильно заставляли переходить в христианство, была и будет страной не правой, чтобы там не писали политически ангажированные профессора и журналисты.

А беженцы из мусульманских стран в страны Запада больше готовы к межкультурному диалогу, чем к радикальному противостоянию.

Конечно, ксенофобия помогает политикам прийти к власти, и яркий пример этому Адольф Гитлер. Но ксенофобия никогда не помогает тем народам, среди которых процветает.