ТРЕНЕР БОРИС ПОСТОВСКИЙ

Борис Постовский – знаменитый шахматный тренер. Сборную России – что со звездами уровня Гарри Каспарова и Владимира Крамника, что без них – он четырежды приводил к победам на всемирных шахматных Олимпиадах. А, переехав в США, едва не завоевал медали с американской командой, на которую тогда никто не ставил. Сам он до сих пор не исключает, что тогда мог иметь место «сплав», и соперники просто не пустили американцев на пьедестал. Мы проговорили с ним больше часа, но многие вопросы у меня так и остались незаданными. Поэтому, выражаясь шахматным языком, я надеюсь, что партия отложена и доигрывание скоро состоится.

– Борис Наумович, Ваша история переезда в США оказалась связанной с шахматами. Правда, что к этому шагу подтолкнул конфликт с Российской шахматной федерацией? Расскажите, за что Вас убрали с поста тренера сборной меньше, чем через год, после победы на Олимпиаде-1998 в Элисте?

– Это не совсем точно. Конфликт действительно имел место, и очень серьезный. Но он фактически был ликвидирован, и меня, в сущности, вернули на должность тренера. Федерация была вынуждена сделать это в связи с заявлением участников сборной, которые сказали, что не будут выступать на Олимпиаде 2000 года в Турции, если меня не вернут и не закроют предыдущие долги. Тогдашний вице-президент федерации Александр Дмитриевич Жуков подключился к решению вопроса, связался со мной, и все вопросы, связанные с участием команды, были решены. В итоге я полетел с командой, мы выиграли Олимпиаду. На финише туда прилетал и сам Александр Дмитриевич.

Конечно, неприятный осадок после этого был, но это же жизнь, в ней все может произойти. Поэтому никаких обид у меня не осталось.

Что же касается моего отъезда, то мне просто представилась возможность улететь в Америку. Возможно, у меня были какие-то сомнения по этому поводу. Но, с другой стороны, я всегда подхожу к подобным вещам так: если мне не понравится, то можно вернуться. Кроме того, я считал, что это возможность для моих детей и внуков пожить в США, узнать другую жизнь.

Так что с шахматами и тем более с конфликтом мой отъезд не связан. Более того, я продолжал работать до самого последнего момента и полетел в командировку в Томск, где проходили соревнования. Кстати, там я встретился с Виктором Корчным – тоже любопытная история.

– Расскажите!

– Там проходило первенство среди сильнейших клубных команд. И вот я уезжаю, выхожу из гостиницы рано утром. Вдруг подъезжает такси, откуда появляется Корчной, который туда только приехал. Вот такое случайное совпадение. Мы с ним поздоровались, поговорили.

Я это начал рассказывать к тому, что в федерации даже до последнего момента никто не думал, что я могу уехать в США. У меня были очень хорошие позиции, я работал, хотя мне уже было почти 64 года. Я находился в отличной форме, но уже принял решение, и поэтому уехал.

– А Вам легко было принять это решение в таком солидном возрасте? Или все смягчалось тем, что Вы не жгли мосты?

– Во-первых, я действительно не сжигал мосты. У меня еще оставалась квартира в Москве. Таким образом я оставлял себе возможность вернуться в том случае, если там у меня что-то не сложится. Кроме того, у меня сохранялись хорошие отношения и с Международной шахматной федерацией, и с Федерацией шахмат России.

Просто иногда хочется поэкспериментировать, что-то посмотреть, узнать новое, другое. И я подумал так: если я не поеду, то, может быть, всю оставшуюся жизнь буду говорить себе, что не воспользовался возможностью.

В этом отъезде я не видел для себя чего-то плохого или невозвратного, что могло бы изменить мою жизнь в худшую сторону. У меня сохранялись шансы вернуться. Но если бы я отказался, то возможности поехать, скорее всего, уже не было бы.

– Как Вас приняли в Федерации шахмат США? Наверное, с руками готовы были оторвать?

– Нет-нет. Здесь нет такой систематической работы со сборной командой, чтобы проводили какие-то сборы. Это стало появляться только в последнее время. А когда я переехал в США, ничего подобного не наблюдалось. Лишь только были широко распространены занятия с детьми. Во многом это связано с тем, что к тому времени здесь оказалось уже много наших шахматистов – например, прекрасный гроссмейстер Мирон Шер, ныне уже покойный, и другие гроссмейстеры и мастера. Они и занимались со школьниками.

Таким образом, занятия шахматами с детьми в то время были популярными. Но не была популярной борьба за высокие титулы, никто не ставил задачу выиграть Олимпиаду или другие крупные соревнования. Когда, например, мы со сборной США отправлялись на Олимпиаду, перед поездкой даже не было сбора, что в СССР или в России казалось невозможным: там в таких случаях порой проводились даже не один, а несколько сборов. А здесь я просто собрал команду, причем принцип формирования был формальный, исключительно по рейтингу. Но серьезных задач не было.

Сейчас, я думаю, многое поменялось, и задачи все-таки ставятся. Во-первых, у США ныне неимоверно сильная команда, если брать каждого шахматиста индивидуально. Они собрали людей со всего мира. Кроме того, когда появился фонд Каспарова, американская федерация стала больше работать с юными шахматистами, в результате чего появились новые силы. Я не могу сказать, что эти ребята готовы бороться за звание чемпиона мира, но они все-таки играют на высоком уровне.

В основном же здесь принцип такой: если ты сильный спортсмен, с тобой бесплатно работают опытные тренеры, тебя берут в университет на льготных условиях, ты становишься его украшением и гордостью. Не случайно раньше американские студенческие команды по разным видам спорта – допустим, по баскетболу или легкой атлетике – находились на уровне национальных сборных других стран.

То же самое и в шахматах. Допустим, в России был сильный молодой шахматист Григорий Опарин. Его пригласили учиться в американском университете, он туда поехал. А сейчас помогает Фабиано Каруане.

Сейчас шахматы в США стали развиваться. Во-первых, появился миллионер Рекс Синкфилд, который финансирует и проводит соревнования в Сент-Луисе, дает довольно много денег на шахматную академию, которая занимается с юными шахматистами, причем не только американскими, но и с ребятами из других стран – конечно, имея в виду, что в будущем они станут играть за Америку. Но опять-таки, все это делается не только федерацией – это инициатива отдельных меценатов.

– Чемпионат США по шахматам проводится почти 180 лет. «Наши» люди там отличались не единожды. Гата Камский становился чемпионом 5 раз, Александр Шабалов – четырежды, Лев Альбурт – трижды, Роман Джиджикашвили, Борис Гулько и Алексей Ермолинский – дважды, а Александр Иванов, Александр Онищук и Юрий Шульман – по разу. К скольким из этих 21 побед Вы приложили руку?

– Ни к одной. Не приложил абсолютно ни малейших усилий. Например, Гулько, Альбурт, Иванов одержали победы еще до моего приезда. Хотя мы с ними поддерживаем хорошие отношения и довольно часто перезваниваемся. Нет, моего участия в этих победах не было.

– В качестве наставника Вы четырежды выигрывали Олимпиады со сборной России. Но выше всех этих побед Вы ставите 4-е место со сборной США в 2004 в Испании. Чем Вас так зацепила эта «деревянная медаль», что она дороже четырех золотых?

– Дело не в том, что я ставлю выше – это не очень точная формулировка. Надо сказать как-то иначе. Все дело в том, что это команда по рейтингу была во второй десятке.

Когда я работал с командой России, то даже без Каспарова и Крамника она всегда нацеливалась на первое место. Здесь же все шахматисты были русскоговорящие, я всех хорошо знал, но особые надежды я тогда возлагал на Бориса Гулько, которого хорошо знал еще по Союзу. И вдруг он оказался в плохой форме. Другие же шахматисты были, скажем так, не самого высокого уровня. Допустим, на первой доске выступал Саша Онищук – хороший гроссмейстер, но отнюдь не «топовый». Кстати, мы с ним переехали в Америку в один год, и он сейчас в одном из университетов возглавляет шахматную кафедру, к нему едут люди. Кстати, на той Олимпиаде он обыграл совсем еще юного Магнуса Карлсена, которому тогда было всего 14 лет.

В общем, у нас была команда не самого высокого уровня, а с другой стороны – еще и игра не пошла с самого начала. Я даже думал: ну как же так?

Где-то после третьего тура, когда мы выступали очень плохо, я собрал ребят и сказал: «Игра у нас не идет. Давайте что-то поменяем в нашем образе жизни: после партий будем гулять, плавать в прекрасном море и больше быть на свежем воздухе».

У меня тогда было несколько хороших решений. В частности, наиболее опытного шахматиста, Гулько, я снял с игры на несколько туров и попросил его: «Боря, ты за нас молись, и начинай готовиться к партии с Александром Халифманом, когда жребий сведет нас командой с России».

Каждый вечер мы все вместе стали ходить на пляж, по утрам занимались спортом – короче говоря, начали вести другой образ жизни. И игра потихоньку стала поправляться, мы начали неплохо играть и за три тура до конца, после прекрасной победы над очень сильной сборной Испании во главе с Александром Шировым в 11-м туре, вышли на чистое третье место. И хотя у меня нет твердых доказательств, но как мне кажется, в последнем туре был договорной матч. Но это только мое предположение. Армения и Грузия играли друг с другом. В то время деньги имели большое значение, жизнь в этих республиках в 2004 году была уже не самой лучшей. В общем, они сделали нужный им результат, и мы оказались без медалей на четвертом месте.

Но в данном случае важен сам факт того, что нам удалось переломить ход борьбы, мобилизовать команду, и она значительно прибавила. Именно поэтому для меня ценно то выступление.

– Ту сборную США Вы раскрепостили, отправив ее купаться в море, а Бориса Гулько – очевидного лидера – усадив на скамейку запасных с просьбой молиться о победах. Вроде бы это все мелочи, тонкости. Расскажите, как они работают?

– В спорте высших достижений вообще нет мелочей. Важно, чтобы у людей появилась уверенность, чтобы они видели, что что-то меняется, что-то становится по-другому. Когда они вечером плавают, то потом ночью, как правило, хорошо спят – это же выстраивается целая цепочка. Мы вместе завтракаем, что-то еще делаем – появляется настрой. Таким образом, возникает уверенность и возрастает энергия – энергия команды. Это очень важно.

В принципе, зачастую решающим становится создание хорошего настроения у всех участников команды.

Ведь бывали случаи – даже в советские времена, когда команда очень сильная, но не побеждала. Взять, к примеру, Олимпиаду 1978 года в Аргентине – когда наша сборная СССР не заняла первое место, хотя за нее играли Борис Спасский, Тигран Петросян, Лев Полугаевский, Олег Романишин, Рафаэль Ваганян и тот же Борис Гулько. Венгры выиграли. Казалось бы, состав у нас сумасшедший, но позитивного настроя не было. Понимаете, для победы нужно, чтобы все детали паззла сложились в единое целое: если что-то идет не так, то подчас даже сильная команда не может выиграть, возникают шероховатости, кто-то говорит: «Почему тот сделал быструю ничью, а я должен пахать». Необходимо единое стремление к цели, когда все трудятся на равных.

– За много лет до этого родители учеников в знаменитой всероссийской школе Василия Смыслова, кажется, спросили Вас: будут ли их дети чемпионами. А Вы ответили: «Я могу Вам пообещать, что Ваши дети будут вечером чистить зубы и мыть ноги прохладной водой». Мне кажется, эта история из той же серии. Почему эти вещи так важны?

– Было такое, да. Помню, это произошло в доме отдыха в подмосковном Звенигороде, в президиуме сидели Василий Смыслов, Нана Александрия. Я объяснил родителям то, что мы можем гарантировать: «Вот за этим мы проследим, и ребята будут это делать». И мы на самом деле следили, я этому придавал значение.

Крайне важно привить подобные вещи с детства. Когда ребенку 3-4-5 лет, он легко воспринимает это. Человеку необходимо понимать, что в жизни есть такие вещи.

– Получается, если хочешь стать чемпионом мира, начинать нужно с чистки зубов и прочей самодисциплины?

– На этом пути не бывает мелочей. Еще Михаил Ботвинник говорил, что каждый матч за звание чемпиона отнимает год или два жизни – с учетом того, что месяцами нужно не только непрерывно готовиться, а затем длительное время восстановиться. Сейчас в этом плане все то же самое. Например, тот же Ян Непомнящий, что, мало готовится? И не просто готовится: там действует целый тренерский штаб, и многих из этих людей мы даже не знаем.

В свое время точно так же много людей работало на Карпова: там, можно сказать, почти все трудились на него. Конечно, тогда было другое время, сейчас все иначе. Но все равно, те, кто ставит задачу стать чемпионом мира, делают ради этого все возможное.

Правда, многие даже очень сильные шахматисты не придают подобным вещам большого значения. Например, такой замечательный гроссмейстер, как Давид Бронштейн, говорил: «Зачем быть чемпионом мира, что это такое?» Он старался это звание не возвышать. Но все-таки, любой спортсмен стремится к установлению рекордов, к тому, чтобы стать сильнейшим – это наивысшее достижение.

– С темой высших достижений мы как раз подошли к следующему вопросу. Борис Наумович, Вы пересекались со столькими шахматными гениями, что проще пойти методом исключения: с кем Вы не сотрудничали? Стейница, Ласкера, Капабланку и Алехина в расчет не берем – Вы родились слишком поздно, чтобы пересечься с ними.

 – Я очень сожалею, что мало был знаком с Паулем Кересом. Хотя в школьные годы болел за него, мне он казался тогда наиболее интересным шахматистом, нравился его стиль. Мы с ним общались очень мало, хотя мне много о нем рассказывал тот же Смыслов. И так получилось, что я, возможно, стал одним из последних, кто видел Кереса живым.

– Расскажите, как это было?

– В 1975 году отмечалось 30-летие Победы в Великой Отечественной войне. В те времена по поводу подобных дат проводились различные крупные мероприятия. В Центральном шахматном клубе (ЦШК) 9 мая по такому случаю устроили блиц-турнир, где выступали многие сильнейшие. Я там был арбитром. Вдруг к концу турнира появляется Керес. Я обратил внимание, что у него был землистый цвет лица, мне как-то не понравился его вид.

После турнира я звоню Смыслову, рассказываю, что видел Кереса. А тот отвечает: «Да, он был у нас на обеде». Я спрашиваю: а зачем он в ЦШК пришел? Оказалось, за документами, потому что на следующий день должен был улетать в Канаду.

К тому времени уже объявили, что на следующий год, в 1976, будет торжественно отмечаться 60-летие Кереса, в Эстонии готовили планы на правительственном уровне, собирались проводить международные турниры и конференцию.

Но Керес улетел в Канаду, и живым уже не вернулся. Он играл в турнире, давал много сеансов. Видимо, не выдержал напряжения, и на обратном пути ему стало очень плохо в самолете. Лайнер даже специально посадили в Хельсинки, чтобы оказать ему помощь. Но это не помогло: через несколько дней он скончался.

В 1981 году я был на его могиле в Таллинне, положил цветы. Он лежит рядом с Георгом Отсом, гениальным певцом.

Кроме того, я практически не знал Леонида Штейна – конечно, колоссальный самородок был. Мало кто знает, что после его кончины Роберт Фишер прислал телеграмму соболезнования. Наверное, больше никого из крупных шахматистов назвать не могу.

– Вы уже упоминали в ходе нашего разговора Корчного. Наверняка, Вы с ним очень плотно общались и в Союзе, и потом на Западе?

– В Союзе я с ним практически не общался. Он уехал в 1976 году, а я полностью перешел в шахматы в 1977. В 1976 же мы виделись в последний раз перед его отъездом на Кубке СССР среди добровольных спортивных обществ (ДСО) и ведомств в Тбилиси – вот тогда как раз было некоторое общение. Я там был с командой «Буревестник», а Корчной – с командой «Труда». Причем он находился там в трех ипостасях: естественно, был лидером команды, ее капитаном и тренером. То есть, занимал все должности. И кроме того, еще играл с одноклубниками в преферанс до полуночи, если не позже.

По идее «Труд» должен был занять 4-е место в лучшем случае, но в итоге они стали вторыми – после нас. Даже опередили армейскую сборную во главе с Анатолием Карповым и Нонной Гаприндашвили. Вот что значила энергия Корчного: как он настраивал шахматистов, как сам боролся. Для меня до сих пор остается загадкой, как им удалось подняться так высоко.

Кстати, тогда многие лидеры отказывались играть с Корчным на первой доске: не пришли Тигран Петросян из «Спартака», «армеец» Карпов. Многие не хотели играть с ним.

– Почему?

– Потому что он жесткий в борьбе, бьется до конца. У Петросяна с ним в 1974 году был конфликт, когда они чуть не подрались. А Карпов просто не хотел: видно, понимал, что предстоит большая борьба, зачем ему столько сил и энергии тратить. У нас в «Буревестнике» даже Василий Васильевич Смыслов, которому предстояло играть с Корчным черными, сказал: «Ну ребята, освободите. Он же будет меня мучить, будет играть до конца. Я уже пожилой человек». И предлагал Юрию Разуваеву: «Юра, Вы же хорошо его знаете: ну сыграйте с ним».

Но все-таки нам удалось уговорить Смыслова, и он сделал ничью: уровнял позицию, и даже получил чуть лучшее положение, после чего предложил разойтись миром. И Корчному уже ничего не оставалось, кроме как согласиться.

До этого мы общались с Корчным в 1975 году на турнире, где я работал арбитром, но близкого знакомства не было.

Спустя несколько лет я приехал на турнир в Лугано – вижу, там Корчной, который тогда жил в Швейцарии. Мы поздоровались, он обрадовался, поскольку советские люди его игнорировали. Тогда мы как-то сблизились с ним. Более того, он помог мне приобрести очень редкий двухтомник со всеми партиями Ласкера. Денег у меня не было. Я говорю ему: «Единственное, что у меня есть – баночка черной икры». Я дал ему эту баночку, он передал ее продавцу, и так я стал обладателем этого раритета, который до сих пор иногда открываю.

Позднее мы, конечно, уже многократно встречались с Корчным. Конечно, он был непростой человек. Например, в 1996 году состоялась целая серия крупных международных турниров, посвященных 1000-летию Вены. Австрийская федерация пригласила меня в качества арбитра одного из них. Там я встретился с известным немецким гроссмейстером Лотаром Шмидтом, который был главным арбитром основного турнира и предложил мне стать его заместителем. Кстати, он же работал и главным арбитром матча Карпов-Корчной в 1978 году.

В общем, я стал арбитром этого турнира. А соревнования были отменные: там выступали и Карпов, и Корчной, и Владимир Крамник, и Борис Гельфанд. И вот, играется партия Корчной-Крамник. Корчной играл белыми и изо всех сил развивал инициативу. Позиция Крамника, на мой взгляд, была довольно опасной. Корчной пожертвовал пешку – в общем, действовал со всей своей мощью. Наступил цейтнот, и вдруг Корчной предложил ничью. Но Крамник подумал несколько минут и сделал ход, то есть не принял предложение. Они совершили еще пять-шесть лишних ходов. Короче говоря, из атаки Корчного ничего не вышло – видимо, где-то он сыграл не лучшим образом, и через какое-то время сдался.

Вдруг Корчной начал в буквальном смысле кричать на Крамника: «Молодой человек, Вы что, не понимали, что у Вас плохо? Почему Вы отказались от ничьей, у Вас же было худшее положение». Крамник смущенно отвечает: «Я сразу не видел, что где-то проигрываю».

Потом они сели анализировать партию, и провели так часа два – после такого конфликта. Это показывает, насколько Корчной любил шахматы. Характер у него был, может, и не самый лучший, но шахматы и борьбу в шахматах он любил безмерно.