ИЗРАИЛЬСКАЯ ПАНОРАМА

ОГЛЯНИСЬ В ЛЮБВИ

Недавно в израильских книжных магазинах появился замечательный роман Лиоры Гроссман “а-Хуким” (“Законы”), рассказывающей о Ляле – девочке-репатриантке из бывшего СССР, которая в семь лет репатриируется в Израиль, поселяется с родителями в одном из кварталов, где живет не самая благополучная публика, и почти сразу же сталкивается с жестокой травлей со стороны сверстников-израильтян и волей-неволей ей приходится усваивать законы выживания в новом обществе.

Каждая глава книги написана от имени другого героя, одного из семи друзей Ляли, хотя она по-прежнему остается в центре повествования. Так в книге возникает художественная биография “полуторного поколения”, сорванного родителями с места из-за того, что в начале 1990-х рухнул Советский Союз, а вместе с ним и привычная им жизнь.

Читая книгу, я невольно узнавал в ней своих детей и себя самого. Так же, как и родители Ляли, наша семья поселилась в тель-авивском квартале бедноты Кфар-Шалем (в романе речь идет об аналогичном квартале в другом городе, видимо, в Беэр-Шеве) просто потому, что дешевле этого района на тот момент мы ничего не нашли. Так же, как и они, мы ничем не могли помочь нашим детям в учебе и адаптации в жизни, и им приходилось выживать самим. И так же, как родители героини книги, мы ничего не знали о том, что происходит с нашими детьми и как порой непросто складываются их отношения с одноклассниками и с ребятами на улицах.

Но самое главное, читая “Законы”, я невольно узнавал в ее героях своих детей. Как и Ляля, моя младшая дочь, всячески старалась скрыть, что она – “русская”, стеснялась меня и моего акцента, демонстративно отказывалась отвечать, когда я забирал ее из школы и о чем-то спрашивал по-русски, делая вид, что не понимает этого языка.

Наши дети во что бы то ни стало хотели стать “настоящими израильтянами”, даже больше, чем сами израильтяне. Вот только ни от чего их это, оказывается, не спасало, и вольно или невольно им, “чужакам”, приходилось держаться вместе и помогать друг другу.

“Когда я была маленькой, я очень боялась засыпать, так как в моих снах меня постоянно преследовали волки. Мама спешила успокоить меня и говорила, что все волки остались в России, так что я могу спать спокойно. Она просто не знала, что волки есть в любом другом месте”, – с этой пронзительной фразы начинается роман Лиор Гроссман, и ты понимаешь, что ее вполне можно применить ко всем евреям, где бы и в какое время они ни жили. Но ведь еще обиднее, когда евреи вдруг тоже оказываются “волками” друг другу.

Роман Лиоры Гроссман – это, безусловно, еще одна хорошая книга о детской жестокости – явления, которое, увы, тоже было и будет во все времена, но у автора оно преломлено через судьбу целого поколения русскоязычных евреев.

Словом, листая страницу за страницей “Законов” с прекрасными авторскими иллюстрациями, я каждый раз переживал чудо узнавания. Даже образ квартального сапожника, не только чинящего обувь местным обитателям, но и зорко присматривающего за играющими на улицах детьми и готового при необходимости прийти им на помощь, невольно вызвал у меня в памяти такого же сапожника в Кфар-Шалеме, сидевшего в своей крохотной мастерской в местном торговом центре. Как-то мы обратили внимание, что старшая дочь, учившаяся тогда, как и Ляля, в начальной школе, стала слишком поздно возвращаться домой, и обнаружили, что после школы она часами просиживает в мастерской этого старого еврея. Каюсь, у нас тогда появились нехорошие мысли, но, к счастью, выяснилось, что они совершенно беспочвенны – дочка могла часами сидеть в “будке” этого мастера, наблюдая за тем, как он работает и, одновременно, рассказывая о том, что у нее происходит в школе. Нам-то она этого рассказать не могла; мы ведь всегда были либо очень заняты, либо смертельно уставшими.

Почти уверен: это чудо узнавания, которое является одним из главных признаков хорошей литературы произойдет со многими из тех, кто приехал в Израиль в начале 1990-х – как ребенком, так и во вполне взрослом возрасте.

Как следствие, при чтении “Законов” возникает уверенность, что роман носит автобиографический характер. Но, как ни странно, это не так. Или, точнее, не совсем так. Лиора Гроссман действительно репатриировалась в Израиль из Литвы, но не в семь лет, как ее героиня, а в пять, и не в 1990-х, а в начале 1970-х, то есть принадлежит к совсем другой волне алии. Хотя, похоже, при всей огромной разнице между этими волнами, проблемы у детей репатриантов были похожими.

Дочь известной русскоязычной журналистки Анны Исаковой, Лиора Гроссман давно является одним из самых известных в стране книжных графиков; на ее счету – иллюстрации более, чем к ста книгам израильских классиков и современных авторов. Роман “Законы” – это ее дебют в качестве писательницы, и следует признать, что дебют оказался удачным. Так что немного жаль, что этой книги нет на русском языке – мне кажется, что в переводе она непременно нашла бы своего читателя. Впрочем, думается, этот пробел вполне можно исправить.

ПОГОВОРИМ НА АРАБСКОМ?

Одним из самых неожиданных последствий событий 7 октября стал резкий рост числа израильтян, желающих изучать арабский язык. Мы попытались разобраться, идет ли речь о временном поветрии или о новой тенденции в настроении израильского общества, а также в причинах этого явления.

– Рост интереса к изучению арабского языка и в самом деле есть, причем многократный, – говорит создатель компании “Мидраса” Гилад Свит. – Если раньше ежедневно на наш сайт по удаленному изучению арабского языка заходило в среднем 50 новых пользователей в день, то после 7 октября их число возросло до 150, а общее количество посещений нашего сайта выросло до 150 000 человек в день, что, учитывая его специфику, довольно много. К сожалению, на протяжении многих лет преподавание арабского языка велось на очень низком уровне, можно сказать, что он всегда был самый “неуважаемый” предмет во всех еврейских школах, по которому едва ли не официально было разрешено списывать на экзаменах, чтобы получить проходной балл и забыть.

По словам Гилада Свита, сейчас израильтяне начинают понимать простую истину, что жить в Израиле и вообще на Ближнем Востоке, и не знать арабского если и не невозможно, то попросту глупо. Потому что знание арабского открывает перед любым израильтянином множество новых возможностей. Начнем с того, что оно позволяет подключиться к новым информационным источникам, начать понимать, скажем, разговор двух арабов между собой в автобусе. Кстати, известны случаи, когда это помогало предотвратить теракт.

Зная арабский, вы начинаете себя иначе чувствовать на арабском рынке или совершая сделку с арабскими партнерами, а с учетом идущей нормализации между нами и рядом арабских стран это очень важно для многих предпринимателей.

Да и что там скрывать: 7 октября были случаи, когда знание языка помогало людям спасти жизнь: услышав арабские убийцы останавливались. Они не переставали видеть в евреях врагов, но, по рассказам выживших, в этот момент сидящий в них зверь словно отступал чуть назад и вступал в борьбу с сидящим в них человеком. Возможно, в нас от рождения инстинкт, диктующий, что тот, кто говорит с тобой на одном языке – это “свой”, а “своего” убить всегда труднее, чем чужака.

Гилад рассказывает, что вот уже несколько лет, как “Мидрасса” при поддержке столичной мэрии осуществляет проект “Элем”, в рамках которого студенты-жители Восточного Иерусалима ведут в школах города кружки по изучению арабского языка. После 7 октября он боялся, что этот проект закроется: родители и директора школ потребуют запретить эти кружки, а студенты побоятся являться в школы. Но все оказалось ровным счетом наоборот: и родители, и сами ученики потребовали, чтобы кружки продолжили работу. Да и студенты заявили, что им интересно работать в еврейских школах, так как это позволяет им лучше узнать евреев.

– Чтобы вы поняли всю неординарность происходящего, я приведу только один факт, – говорит доцент Бар-Иланского университета Мор Шапира. – Я преподаю арабский язык на очень продвинутом уровне, до которого доходят немногие, и еще меньше обычно было тех, кто хотел бы на нем учиться. Так что обычно моя группа насчитывает 5-7 студентов. Сейчас их 40, и, если честно, я просто не знаю, что с ними делать. Понятно, что надо будет делить группу, как минимум, на три части; улаживать вопрос с ректоратом. Многие из моих студентов сейчас воюют в Газе, и пишут мне в “Вотсапп” о том, как им пригодились наши занятия. Но бывает, что даже они не в состоянии понять смысл тех или иных граффити на стенах и присылают их фотографии с просьбой разобраться. И это, повторю, люди, уже обладающие неплохим знанием базового языка.

А вот на вопрос, что побудило вдруг множество людей начать учить арабский, у меня однозначного ответа нет. Некоторые говорят “чтобы лучше узнать врага”, некоторые – “чтобы лучше узнать соседа”. Но на самом деле мотив в данном случае совершенно не важен. Потому, что и в том, и в другом случае, начав учиться, человек понимает, что оба посыла неверны, поскольку среди арабов есть как непримиримые наши враги, так и те, кто хотел бы быть нам добрыми соседями. И знание арабского, безусловно, расширяет наши горизонты, помогает лучше понять и тех, и других.

Например, пару месяцев назад внимательно изучали сюжет, отснятый “Аль-Джазирой” в связи с освобождением Ноа Аргамани и гибелью двух заложников. И там было множество нюансов, понять которые с помощью титров на английском языке попросту невозможно – надо следить за тем, что и как говорит диктор за кадром в оригинале.

Почти то же самое по поводу того является ли арабский “языком врага” или “языком соседа”, говорит и основатель организации Blend.ar Хен Куперман. Целью Blend.ar является наведение мостов между арабами и евреями. Организация предлагает курсы по изучению арабского языка как в режиме он-лайн, так и фронтально, для чего у Blend.ar есть два учебных центра: один расположен в Абу-Гоше, а другой – в арабском квартале Хайфы. Те, кто приезжает туда поучиться, имеют возможность окунуться в языковую среду, пообщаться с арабами на улице.

– Но главная особенность нашей методики заключается в том, что мы погружаем студентов в великую арабскую культуру, знакомим их не только с языком, но и культурными кодами, ментальностью наших арабских соседей. Например, помогаем понять, когда слово “иншалла” означает “да”, а когда “нет”. Я убежден, что, не зная культуры, невозможно понять до конца и язык любого народа, а значит, и невозможно нормально вести переговоры, – говорит Хен Куперман.

Интерес к изучению арабского языка, по его словам, в израильском обществе был всегда, и после 7 октября он лишь усилился. Кстати, немногие знают, что изучение арабского сегодня очень популярно среди врачей и медсестер, работающих в различных больницах Иерусалима. В том числе, и среди русскоязычных медиков. По их словам, само желание учить язык невольно способствует сближению с коллегами и пациентами. Похоже, в меньшей мере, в Иерусалиме арабы и евреи понимают, что нравится им это или нет, но дальше придется жить вместе. И при этом было бы хорошо понимать друг друга.

* * *

Как оказалось, немало израильтян, в том числе и русскоязычных, также сейчас учит, или уже выучило арабский. Причем совершенно самостоятельно, без всяких курсов. Одна из них – медсестра иерусалимской больницы “Адаса Эйн-Керем” Марина А.

– Я начала учить арабский года три назад, то есть, как вы понимаете, вне всякой связи с событиями 7 октября, рассказывает Марина. – Я вообще люблю учить языки, и иврит, думаю, освоила на том уровне, на каком его знают не все израильтяне. Во всяком случае, очень люблю современную израильскую литературу. Арабский же я начала учить потому, что у меня немало коллег и пациентов арабов. Ну, а так как все коллеги-арабы свободно говорят на иврите, но между собой предпочитают общаться на арабском, то я подумала: “Если они выучили наш язык, то почему я не могу выучить их?”.

Но был, разумеется, и еще один стимул: у нас достаточно часто бывают пациенты и пациентки, которые не понимают иврита или не очень хорошо на нем говорят. Но налаживать контакт с ними нужно, а звать каждый раз коллегу в качестве переводчицы – замучаешься. В общем, я достала самоучитель и засела за него в свободное от работы время. И это оказалось чертовски увлекательным занятием. Говорить я поначалу не решалась, но однажды взяла и написала – по заданию самоучителя – что-то вроде школьного сочинения, и показала на работе подруге-арабке: чтобы та проверила, нет ли ошибок. А у нее аж глаза округлись, честное слово! Потом мы начали друг с другом говорить только по-арабски – чтобы отточить мое произношение, пополнить словарный запас и все такое.

Наконец, настал день, когда я перестала скрываться и стала говорить на этом языке с пациентами, а также с врачами и медсестрами. И, во-первых, явственно ощутила, как выросло ко мне уважение коллег, а во-вторых, возник совсем другой уровень отношений с пациентами. Потому, что когда ты начинаешь говорить на родном языке больного человека, то между ним и тобой словно рушится какая-то стена и возникает теплота и доверие – даже в том случае, если этот человек хорошо знает иврит.

Поэтому я убеждена, что медикам, особенно, работающим в смешанных городах, арабский язык попросту необходим. Я, кстати, продолжаю учить арабский, потому что этим можно заниматься всю жизнь. В последнее время начала читать романы на арабском, думаю, заняться переводом.

Следующим моим собеседником стал житель Лода Михаил Г., который выучил арабский… на улице, а точнее, на рынке.

– Я знаю, вам сказали, будто я говорю по-арабски, но это не совсем так, – смущенно говорит Михаил. – То есть я говорю, но немного. Дело в том, что я родился и вырос в Грузии, а там у нас было принято знать и говорить на нескольких языках. И это, на мой взгляд, правильно, так как это сближает людей и делает их лучше. Я до приезда в Израиль говорил, понятное дело, на грузинском, на русском и армянском. Почему на армянском? Потому что у нас соседями были две армянские семьи, и я как-то само собой схватил этот язык. В Израиле это тоже произошло само собой. То есть сначала, понятно, я выучил иврит для работы. Но у меня есть еще увлечение – я дома делаю из серебра и разных полудрагоценных камешков серьги, кулоны и другие украшения. И раз в неделю выхожу продавать это на рынок Рамле-Лод, где каждый может недорого купить место для столика. И вот там таких еврейских кустарей, как я, очень часто “прессуют” местные арабы – стараются тебя согнать, требуют “долю” от продажи и все такое прочее. Ну, я начал прислушиваться к их разговорам, и схватывал то одно выражение, то другое, то третье. В конце концов научился “посылать” их по-арабски, и это произвело эффект холодного душа. От меня и еще от пары евреев, которые выставляли свои изделия рядом со мной, отстали.

Но если у вас язык пошел, то главное, не останавливаться. Сейчас я на рынке спокойно торгуюсь на арабском, могу даже обсудить какие-то другие вопросы. И отношение ко мне торговцев-арабов теперь совсем другое. Этим все и ограничивается. Но я убежден: с арабами надо говорить на их языке. В прямом смысле этого слова. Но верить им до конца все равно не стоит даже в этом случае.

Даниэль Р., репатриировавшийся в Израиль в пятилетнем возрасте, выучил арабский в армии, попав в арабский отдел разведслужбы.

– Это была не самая приятная работа, но меня убедили, что знание арабского и служба в этом подразделении откроет передо мной большие перспективы в будущем, в том числе, и на дипломатическом поприще, и я согласился, – вспоминает Даник. – С дипломатией пока ничего не получилось, но я сейчас заканчиваю учебу на первую степень по арабистике, так что все еще может быть. Что я могу сказать? Великий язык, великая литература, великая философия… Но если вы послушаете, о чем лидеры ХАМАСа говорят между собой, если вы почитаете их прессу, то ужаснетесь тому, насколько они нас ненавидят.

Поэтому события 7 октября меня, в отличие от многих, к сожалению, не удивили. Но, с другой стороны, мы живем среди арабов. В Акко, Лоде, Афуле, Яффо арабский часто звучит на улице, и знать его, безусловно, полезно с любой точки зрения.

Еще один разговор у автора этих строк произошел с Эли М., являющимся переводчиком с арабского. Правда, место работы он почему-то назвать оказался, лишь сказал, что очень доволен зарплатой.

– Самое смешное, что арабский я выучил только в армии, на специальных курсах, – с улыбкой поведал Эли. – Почему это смешно? Потому что мои бабушка и дедушка со стороны матери репатриировались из Марокко, со стороны отца – из Ирака, и дома между собой, понятное дело, и те, и другие, говорили на арабском. Но, как ни странно, мать и отец почти не говорят на этом языке, а уж о нас, внуках, и говорить не приходится. Как это они могли – слышать язык каждый день, и усвоить из него лишь пару десятков слов и выражений, для меня до сих пор остается загадкой. Думаю, все дело в том, что они просто этого не хотели. И очень-очень напрасно. Знание арабского, кстати, 7 октября многим спасло жизни. Достаточно вспомнить нашумевшую историю Рахель с её печеньем. Но были и другие, пусть и не столь эффектные, и известные.

В заключение хочется привести результаты опроса, проведенного среди потомков репатриантов из арабских стран. На вопрос, понимают ли они арабскую речь, среди детей репатриантов утвердительно ответили 40.2% респондентов, среди внуков – 29.8%, правнуков – 9%. Вместе с тем только 23.8% детей репатриантов заявили, что могут свободно поддержать беседу на арабском языке, среди внуков таких оказалось 16.7%, а среди правнуков – 3.8%. На вопрос “Можете ли вы читать на арабском?” утвердительно ответили 4.9% детей, 3.1% внуков и 3.8% правнуков (думается, две последние цифры многих удивят, но мы ничего не перепутали – таковы результаты опроса). Наконец, писать на арабском могут лишь 3.7% детей и по 2.3% внуков и правнуков.

Почему-то подумалось, что почти такую же картину даст опрос представителей второго, третьего и четвертого поколения русскоязычных израильтян. Но арабский язык в Израиле, безусловно, куда более важен, чем русский – хотя бы потому, что речь идет о наших соседях, которые никуда не денутся.