НОЧНОЙ ДОЗОР МЕИРЫ САЗОНОВОЙ

24 февраля исполнилось два года с нападения России на Украину и начала войны, конца которой пока не видно. Многие беженцы и новые репатрианты из Украины, прибывшие в 2023 году в Израиль, разумеется, не ожидали, что очень скоро снова окажутся в воюющем государстве. Психологам изначально было ясно, что после пережитого в Украине, этим людям понадобится психологическая поддержка, а после 7 октября необходимость в такой поддержке, понятное дело, только усилилась. О том, в чем заключаются специфические проблемы выходцев из Украины и как с ними работают израильские психологи, мы решили поговорить с сотрудницей Общественного центра по предотвращению стресса, работающей на горячей линии психологической помощи русскоязычным жителям страны Меирой Сазоновой.

– Меира, как давно вы занимаетесь проблемой психологических травм, ставших результатом военных действий?

– Уже десять лет, причем поначалу я специализировалась именно на травмах, пережитых детьми. Все началось еще в 2014 году, когда Россия начала военные действия против Украины на Донбассе. Тогда в другие районы Украины устремились тысячи т.н. “внутренних беженцев” – тех, кого мы сегодня называем эвакуированными с юга или севера. Среди них было и немало детей, в том числе, и детей военных, отцы которых были убиты, тяжело ранены или попали в плен. Тогда мы создали под Киевом центр психологической помощи для детей, но, чтобы не пугать ни детей, ни родителей, назвали их реабилитационным лагерем – поскольку в Украине до сих пор нет такой развитой культуры психологической помощи, как в Израиле, а тогда ее не было вообще. Само слово “психология” пугало население, а направление к психологу воспринималось как чуть ли не какой-то приговор, если не ребенку, то родителю. Но в итоге за 5 лет работы в этом центре, вплоть до моей репатриации в Израиль в 2020 году, через него прошло более 6000 детей, а потом мы открыли еще один такой же центр в Николаеве.

– Странно. Представители Украины о жертвах среди детей почему-то не говорили…

– Я сейчас привела вам факты. Только через меня прошло 600 детей с психологическими травмами войны. На самом деле их было гораздо больше – потому, что Донецкая и Луганская область, а также Крым – это огромные регионы, причем с очень большой долей детского населения. Ну, а то, что вы об этом не слышали… Возможно, дело в том, что украинская пропаганда велась на недостаточно высоком уровне, да и мир просто не хотел слышать правду о том, что происходило с 2014 по февраль 2022 года в Украине. Как сейчас он не желает слышать и признавать правду о том, что произошло в Израиле 7 октября.

– Допустим. Но что стало причиной психологических травм у детей и взрослых в Украине, переехавших из Донбасса или Крыма в другие районы страны?

– Понимаете, “переехали” в данном случае не очень подходящее слово – как по отношению к тем гражданам Украины, так и по отношению к нашим согражданам, которые были эвакуированы из подвергшихся нападению ХАМАСа приграничных с Газой населенных пунктов в гостиницы в различные районы Израиля. Вы переезжаете, когда, допустим решили перебраться из Нагарии в Хайфу потому, что нашли там более интересную работу, сняли хорошую квартиру, упаковали ваши вещи и вызвали грузчиков. А там люди нередко бросали все нажитое, в течение одного-двух дней продавали квартиры и бизнесы, а иногда и просто вынуждены были отдать разного рода бандитам. И вот это уже переездом назвать сложно. Люди спасали себя и своих детей. То же самое можно сказать и о тех израильтянах, которые сейчас живут в гостиницах у Мертвого моря или на пляжной линии в Нетании. Если вы думаете, что эти люди сейчас наслаждаются открывающимися в окнах их гостиничных номеров пейзажей, морским воздухом и прочими благами жизни, то вы ошибаетесь. Они все – беженцы, и каждый из них в той или иной степени несет в себе психологическую травму войны от того, что были, по сути, принуждены покинуть привычные места обитания, отказаться от налаженной годами жизни. Такое в любом возрасте переживается очень непросто.

– В чем именно обычно проявляется то, что вы называете “травмой войны”?

– И у беженцев из Украины, и у израильтян, эвакуированных из района северной и южной границы, эта травма проявляется одинаково. Разница заключается в том, что, во-первых, как я уже сказала, служба психологической помощи в Израиле развита куда лучше, чем в Украине, а во-вторых, как ни странно это прозвучит, израильтяне психологически оказались куда лучше готовы к такой ситуации, чем украинцы. Думаю, все дело в том, что жители тех же приграничных с сектором Газы населенных пунктов в течение многих лет жил под непрерывными обстрелами, и, несмотря на весь ужас случившего 7 октября, внутренне как-то были готовы к тому, что рано или поздно война с Газой произойдет, и им придется на какое-то время покинуть свои дома. Жители Украины оказались к этому совершенно не подготовлены, поскольку до последнего момента почти никто в стране не верил, что дело дойдет до открытой агрессии России против Украины.

И вот тут мы как раз подходим к тому, что такое “травма войны” – речь идет о случившемся в ходе боевых действий некоем травмирующем событии, которое в итоге переросло в травму. То есть не все, что случается на войне, может привести к травме. Более того – такая травма нередко возникает как результат обострения каких-то других травмирующих событий предыдущей жизни человека. Скажем, если у вас было замечательное детство, прекрасные отношения с близкими и т.д., то и травмирующие события, пережитые в дни войны, затронут вашу психику куда меньше, вам будет куда легче “держать удар”. А вот если вы и в прошлом пережили немало потрясений, потерь и разочарований, то все это в итоге снова всплывет в сознании и подсознании наложится одно на другое, усилится – и такому человеку переживание новых потерь и других тягот войны дастся, естественно, куда тяжелее.

– И все же как именно проявляются такие травмы у взрослых и как – у детей?

– В принципе, похоже проявляется и у тех, и у других. Начинается все с того, что у человека возникает и на поведенческом, и на физиологическом уровне боязнь вновь столкнуться с тем или иным явлением, напоминающем ему о пережитом. Он начинает не переносить определенные звуки, запахи, ситуации. Может возникнуть страх темноты, неприемлемость тех или иных видов пищи, а затем и вообще отказ от нее; у детей может возобновиться энурез, который вроде бы давно прошел, или возникнут заикание. И если ничего с этим не делать, то все это может перерасти в нечто куда более серьезное – скажем, различные виды фобий. Но если оказать человеку психологическую помощь уже на самом раннем этапе травмы, то таких тяжелых последствий можно избежать. И то, что в Израиле развита система такой ранней психологической поддержки, то, что здесь годами велись исследования в данном направлении и разрабатывались новые методики и протоколы, которыми сегодня пользуется весь мир, на мой взгляд, просто замечательно. Все эти процессы у нас проходят куда менее болезненно, чем в других странах, и израильтяне гораздо быстрее возвращаются после окончания войны к нормальной жизни, в том числе и в психологическом плане. Да и во время войны продолжают в целом жить нормальной жизнью. В той же Украине, к примеру, все иначе.

– В чем именно заключается та психологическая поддержка, которую вы оказываете?

– Больше всего человек, переживший травму войны, обычно боится повторения травмирующего события и, более того, уверен, что оно обязательно повторится. И вот с этим я как раз работаю: мне важно убедить его, что, хотя и в самом деле вероятность повторения такого события и в самом деле есть, вовсе не обязательно то, что оно должно повториться и мир далеко не так “абсолютно опасен”, как ему кажется, а значит, в этом мире можно и нужно жить дальше.

– С кем вы работаете в Израиле?

– В основном, с репатриантами и беженцами из Украины. И, может быть, самое печальное заключается в том, что те истории, которые мне казались в 2014 году ужасными и исключительными, которые глубоко засели у меня в памяти, после 2022 года уже такими не кажутся. Первой группой беженцев из Украины, с которой мне довелось работать, были беженцы из Мариуполя. Думаю, вы понимаете, сколько им пришлось пережить во время бомбардировок города, да и дорога в Израиль оказалась долгой, трудной и достаточно травмирующей. И вот здесь в Израиле их действительно окружили теплом и заботой, оказывали всемерную помощь. И вот меня направили в отель, где они остановились для оказания психологической помощи. Я приехала чуть раньше назначенного времени, остановилась у входа покурить, и тут как раз вышли после обеда те самые люди, с которыми я должна была работать. Так как внешне я на уроженку России или Украины никак не похожа, то они приняли меня за коренную израильтянку и продолжили громко говорить между собой. И вот я слышу: “Сейчас придет какая-то “мозгоправка”, начнет опять спрашивать про войну, ковыряться… А если я не хочу об этом говорить?! Кому это, на фиг, надо?! Зачем это вспоминать, если я хочу об этом забыть?!” – и все такое прочее. И дальше они сами начинают рассказывать о тех ужасах, которые пережили. И тут я подошла к ним и сказала: “Послушайте, но ведь вы и так все время только об этом и говорите друг с другом! Так давайте поговорим об этом правильно, чтобы был результат. Я не обещаю вам, что после нашего разговора вы обо всем забудете, так как это невозможно. Но вы, по меньшей мере, научитесь не вспоминать об этом постоянно. Я не обещаю, что избавлю вас от травмы, но я научу вас, как с этим продолжать жить нормальной жизнью”. “А вы кто? – говорят они мне. – Тоже психолог?”. “Я, – отвечаю, – как раз тот самый мозгоправ, с которым вам назначили встречу. Давайте попробуем. Хуже, больнее, чем есть от разговора с психологом точно не будет”.

В общем, они все пришли на встречу, и мы работали, что называется, по полной программе. Помню, среди них была супружеская пара с уже довольно взрослой дочерью, и я видела, как им трудно возвращаться к прошлому даже в общении друг с другом, и в результате каждый совершенно замкнулся в себе. Но мне все-таки удалось разговорить их и вывести из этого состояния. Не последнюю роль сыграло то, что я сама в прошлом часто бывала в Мариуполе, хорошо знаю и люблю этот город, и мы словно вместе бродили по его улицам. В общем, эту первую группу я буду помнить всегда.

– А когда вы начали работать с людьми, травмированными событиями 7 октября?

– 7 октября. В тот же день были собраны все работники нашего центра, был разработан план работы и уже вечером заработала горячая телефонная линия, в том числе, и на русском языке. И работает до сих пор. Сейчас, когда мы с вами разговариваем, относительное затишье: первый вал звонков обычно бывает с шести до семи вечера, а потом затихает где-то до десяти. После десяти вечера начнут звонить те, кто не может заснуть, успокоиться, избавиться от каких-то черных мыслей и т.д. Официально мы работаем до полуночи, но всегда за минуту до полуночи кто-то обязательно позвонит, и вот этот разговор может затянуться уже надолго.

– Много обращений?

– Волнами. В октябре было множество звонков, так что порой с трудом справлялись. Потом количество звонков пошло на спад – люди как-то свыклись, успокоились, те, кому была нужна постоянная психологическая помощь, нашли для себя группы поддержки. Затем начали поступать сведения о павших на войне ребятах, это вызвало у многих острую боль, и количество звонков снова резко увеличилось. Сейчас больше всего звонков поступает от жителей Севера страны. То, что они живут в постоянном ожидании, когда же начнется война с “Хизбаллой”; сама неопределенность их будущего, безусловно, изматывает душевно и психологически, и является, по сути, травмирующим фактором. Фраза о том, что нет ничего хуже неопределенности, банальная, но очень верная. И все ж таки сказать, что население Израиля и его русскоязычная часть подавлено, находится в состоянии депрессии, безусловно, нельзя – и по числу звонков, и по характеру самих разговоров. Бывают те или иные обострения и повышенная потребность в психологической поддержке на фоне тех или иных конкретных событий, но не более того.

Знаете, что любопытно? Первыми после 7 октября на нашу линию стали звонить, в основном, пожилые люди, пережившие Вторую Ливанскую войну – они сразу же вспомнили пережитое в те дни и успели испугаться. Жители Сдерота, Офакима и других населенных пунктов, непосредственно, подвергших нападению, в первые дни после 7 октября вообще не звонили – они, видимо, на тот момент еще пребывали в шоке. Зато спустя какое-то время стали звонить родственники тех, кто жили ли случайно оказался 7 октября на юге страны. Звонили и просто знакомые таких людей – чтобы узнать, как правильно говорить с теми, кто потерял близких или они оказались в заложниках, попытаться их успокоить и т.д. У некоторых тревожное состояние вызывало затруднение дыхания, аритмию и другие чисто физиологические симптомы.

– Можно ли выйти из этого состояния без помощи психолога? И если да, то как именно?

– Безусловно, можно. Вообще, если бы люди не умели бы самостоятельно справляться с последствиями стресса, то человечество давно бы вымерло, и мы с вами сейчас не говорили. Сама природа заложила в нас защитные механизмы и научила самостоятельно преодолевать психологические травмы, и у каждого есть для этого свой индивидуальный способ. Кто-то начинает ходить по комнате туда-сюда, пока не успокоится, кто-то начинает слушать любимую музыку, есть те, кто овладел теми или иными способствующими этому техниками дыхания и т.д. Но бывают случаи, когда эти привычные способы не срабатывают из-за того, что масштабы травмирующего события оказались куда больше, чем те, с которыми он сталкивался прежде. И вот тут, я думаю, без помощи психолога он просто не справится. И чем раньше он обратится к психологу, тем лучше.