СИЛА В ПРАВДЕ

Я прочел такой анекдот:

«- Ну что за дурацкий вопрос эмигрантам: “Какая страна лучше, старая или новая”? Все равно что спрашивать, кого ты больше любишь, папу или маму.

– Нет, “папу или маму” – это неправильное сравнение. Правильное – “бабушку или жену”. Бабушка тебя растила в детстве, а жену сам выбрал. С женой хочется быть каждый день, в бедности и богатстве, в горе и радости, а к бабушке приехать на недельку пирожков поесть. И то, если она еще из ума не выжила».

То есть предполагается, что то, что сейчас творится в России, та кажущаяся со стороны безумием – ненависть к другим народам и странам, – только недавно началась. Но ведь об этом уже писалось ранее, и не однократно…

Когда мы с женой были в гостях у Альберта Плакса и Анны Топоровской, то узнали, что по интернету бродят отрывки из последней повести писателя Юрия Нагибина “Тьма в конце туннеля”, работа над которой была завершена незадолго до его смерти в 1994 г.

Среди них есть и такие:

«Трудно любить тех, кого ты подчинил мечом и пулей, обездолил, ограбил. Не приходится ждать и любви от них, надо всё время быть начеку (“Не спи, казак…”), во всеоружии, в не отпускающем напряжении. Оттого и приучились русские видеть в каждом иноземце врага, непримиримого, хитрого, подлого».

«Русский народ никому ничего не должен. Напротив, это ему все должны за то зло, которое он мог причинить миру – и сейчас ещё может, – но не причинил».

«Народ, считавшийся интернационалистом, обернулся черносотенцем-охотнорядцем. Провозгласив демократию, он всем существом своим потянулся к фашизму».

«Что же будет с Россией? А ничего, ровным счётом ничего. Будет всё та же неопределенность, зыбь, болото, вспышки дурных страстей. Это в лучшем случае… С таким народом возможно всё самое дурное».

«Самая большая вина русского народа в том, что он всегда безвинен в собственных глазах. Мы ни в чём не раскаиваемся, нам гуманитарную помощь подавай. Помочь нам нельзя, мы сжуем любую помощь: зерном, продуктами, одеждой, деньгами, техникой, машинами, технологией, советами. И опять разверзнем пасть: давай ещё!

Может, пора перестать валять дурака, что русский народ был и остался игралищем лежащих вне его сил, мол, инородцы, пришельцы делали русскую историю, а первожитель скорбных пространств или прикрывал голову от колотушек, или, доведённый до пределов отчаяния, восставал на супостатов? Удобная, хитрая, подлая ложь. Всё в России делалось русскими руками, с русского согласия, сами и хлеб сеяли, сами и верёвки намыливали. Ни Ленин, ни Сталин не были бы нашим роком, если б мы этого не хотели. Тем паче бессильны были бы нынешние пигмеи-властолюбцы».

«Когда-то русофил Константин Леонтьев в мучительном прозрении сказал:

“Предназначение России окончить историю, погубив человечество”…

Врач, философ, дипломат Константин Николаевич Леонтьев был против космополитизма, либерализма, потом ушел в монастырь, где и окончил свой жизненный путь в 1891 году.

Кроме Леонтьева Юрий Нагибин цитирует любимца В.И. Ленина – непримиримого борца, если судить по роману «Война и Мир» со всем нерусским – Льва Николаевича Толстого. Вернее, его статью «Христианство и Патриотизм», написанную 17 марта 1894, за 100 лет до повести Нагибина “Тьма в конце туннеля”. В том далёком 1894 году Россия, выйдя, наконец, из дипломатической изоляции, заключила союз с Францией. И у русских политиков опять проснулись «надежды» на новый передел мира, из-за которых в эту дипломатическую изоляцию они и попали.

Казалось бы, Лев Толстой должен был бы быть, в общем и целом, на стороне «народных чаяний». Но толи он старше стал, толи под влиянием жены Софьи Андреевны ему все видится не столь радостным:

«Тогда, как и теперь, говорили только о взаимной внезапно вспыхнувшей любви между русскими и славянами… Газеты раздували возбуждение; в игру понемногу вступало правительство… газеты все более и более лгали, выдумывали, горячились, и кончилось тем, что мы знаем: погибель сотен тысяч невинных людей и озверение и одурение миллионов. То, что … и теперь продолжает делаться в газетах, очевидно ведет к такому же или еще ужаснейшему бедствию. Точно так же сначала будут … пить разные генералы и министры за Россию, за разные полки, армии и флоты; будут печатать свое лганьё газеты, будет праздная толпа богатых людей, не знающих, куда девать свои силы и время, болтать патриотические речи, раздувая враждебность».

Юрий Нагибин в повети “Тьма в конце туннеля” приводит следующий отрывок из этой статьи Льва Толстого:

«Зазвонят в колокола, оденутся в золотые мешки долговолосые люди и начнут молиться за убийство. И начнется опять старое, давно известное, ужасное дело. Засуетятся, разжигающие людей под видом патриотизма и ненависти к убийству, газетчики, радуясь тому, что получат двойной доход. Засуетятся радостно заводчики, купцы, поставщики военных припасов, ожидая двойных барышей. Засуетятся всякого рода чиновники, предвидя возможность украсть больше, чем они крадут обыкновенно. Засуетятся военные начальства, получающие двойное жалованье и рационы и надеющиеся получить за убийство людей различные высокоценимые ими побрякушки – ленты, кресты, галуны, звезды. Засуетятся праздные господа и дамы, вперед записываясь в Красный Крест, готовясь перевязывать тех, которых будут убивать их же мужья и братья, и воображая, что они делают этим самое христианское дело.

И, заглушая в своей душе отчаяние песнями, развратом и водкой, побредут оторванные от мирного труда, от своих жен, матерей, детей – люди, сотни тысяч простых, добрых людей с орудиями убийства в руках туда, куда их погонят. Будут ходить, зябнуть, голодать, болеть, умирать от болезней, и, наконец, придут к тому месту, где их начнут убивать тысячами, и они будут убивать тысячами, сами на зная зачем, людей, которых они никогда не видали, которые им ничего не сделали и не могут сделать дурного.

И когда… наберется столько больных, раненых и убитых, что некому будет уже подбирать их, и когда воздух уже так заразится этим гниющим пушечным мясом, что неприятно сделается даже и начальству, тогда остановятся на время, кое-как подберут раненых, свезут, свалят кучами куда попало больных, а убитых зароют, посыпав их известкой, и опять поведут всю толпу обманутых еще дальше, и будут водить их так до тех пор, пока это не надоест тем, которые затеяли все это, или пока те, которым это было нужно, не получат всего того, что им было нужно. И опять одичают, остервенеют, озвереют люди, и уменьшится в мире любовь».

Но есть в этой статье и немало других интересных наблюдений. Вот например:

«Мой старый друг Д., живя зимой один в деревне, в то время как жена его, которую он изредка навещал там, жила в Париже, по длинным осенним вечерам часто беседовал с безграмотным, но очень умным и почтенным мужиком – старостой, приходившим по вечерам с докладом, и приятель мой рассказывал ему между прочим и о преимуществах французского государственного порядка перед нашим. Это было накануне последнего польского восстания и вмешательства французского правительства в наши дела. Патриотические русские газеты тогда возгорелись негодованием к такому вмешательству, так разожгли правящие классы, что положение было очень напряженное, и у нас заговорили о войне с Францией.

Приятель мой, начитавшись газет, рассказал старосте и про эти отношения между Россией и Францией. Подчиняясь настроению газет, приятель мой говорил, что, если будет война (он был старый военный), он пойдет на службу и будет воевать с Францией…

– Зачем же нам воевать? – спросил староста.

– Да как же позволить Франции распоряжаться у нас.

– Да ведь вы сами говорите, что у них лучше нашего устроено, – сказал староста совершенно серьезно. – Пускай бы они так и у нас устроили».

Или это:

«Восторги толпы большей частью искусственно приготовляются теми, кому они нужны, и степень восторга, выражаемая толпой, показывает только степень искусства учредителей этих восторгов. Дело это практикуется давно, и потому специалисты-учредители этих восторгов дошли в приготовлениях их до высокой виртуозности. Когда Александр II был еще наследником и командовал, как это обыкновенно делается, Преображенским полком, он раз после обеда приехал в полк, стоящий в лагере. Только что показалась его коляска, солдаты, как были в одних рубахах, выбежали ему навстречу и с таким восторгом встретили, как это пишется, своего августейшего командира, что все взапуски бежали за коляской и многие из них на бегу крестились, глядя на наследника. Все те, кто видели эту встречу, были умилены этой наивной преданностью и любовью русского солдата к царю и его наследнику и тем непритворным религиозным и очевидно неподготовленным восторгом, который выражался в лицах, в движениях и в особенности в крестных знамениях солдат. А между тем все это было сделано искусственно и приготовлено следующим образом: после смотра накануне наследник сказал бригадному командиру, что он заедет завтра.

– Когда ожидать ваше императорское величество?

– Должно быть, вечером. Только, пожалуйста, чтобы не было приготовлений. – Как только наследник уехал, бригадный командир созвал ротных командиров и распорядился, чтобы на завтрашний день все солдаты были в чистых рубахах, и как только завидят коляску наследника, которую должны были ждать махальные, – чтобы все бежали, как попало, навстречу и с криками “ура” бежали бы за коляской, при этом, чтобы каждый десятый человек в роте бежал и крестился. Фельдфебеля выстроили роты и, считая по одному, останавливались на десятом: “раз, два, три… восемь, девять, десять, Сидоренко крестится; раз, два, три, четыре… Иванов крестится…” И все было исполнено по приказанию, и впечатление восторга произведено было полное и на наследника, и на всех присутствующих, и даже на солдат и офицеров, и даже на бригадного командира, который сам все это выдумал. Точно так же, хотя менее грубо, делается это и везде, где есть патриотические манифестации…

“Но если люди народа не испытывают чувства патриотизма, то это происходит оттого, что они не доросли еще до этого высокого и свойственного всякому образованному человеку чувства. Если они не испытывают этого высокого чувства, то надо его воспитывать в них. Это самое и делает правительство”. – Так говорят обыкновенно люди правящих классов с такой полной уверенностью в том, что патриотизм есть высокое чувство, что наивные люди из народа, не испытывающие этого чувства, признают себя виноватыми в том, что они не испытывают этого чувства, стараются уверить себя, что они испытывают его или хотя бы притворяются в этом.

Но что же такое это высокое чувство, которое, по мнению правящих классов, должно быть воспитываемо в народах?

Чувство это есть, в самом точном определении своем, не что иное, как предпочтение своего государства или народа всякому другому государству и народу, чувство, вполне выражаемое немецкой патриотической песней: “Deutchland, Deutchland uber alles” ( Германия, Германия выше всех”), в которую стоит только вместо Deutchland вставить Russland, Frankreich, Italien или N.N., т.е. какое-либо другое государство, и будет самая ясная формула высокого чувства патриотизма. Очень может быть, что чувство это очень желательно и полезно для правительств и для цельности государства, но нельзя не видеть, что чувство это вовсе не высокое, а, напротив, очень глупое и очень безнравственное; глупое потому, что если каждое государство будет считать себя лучше всех других, то очевидно, что все они будут не правы, и безнравственно потому, что оно неизбежно влечет всякого человека, испытывающего его, к тому, чтобы приобрести выгоды для своего государства и народа в ущерб другим государствам и народам, – влечение прямо противоположное основному, признаваемому всеми нравственному закону: не делать другому и другим, чего бы мы не хотели, чтоб нам делали».

Конечно, Лев Толстой не был бы Львом Толстым, если бы не упомянул: «Между христианскими народами уже давно нет и не может быть никаких причин раздора». То есть, у христиан есть и могут быть причины для раздора с нехристями. А так как я – один из этих нехристей, мне слышится в словах Льва Толстого лозунг русских патриотов-черносотенцев: «Бей жидов, спасай Россию!»

Лев Толстой повторяет в этой статье популярные в то время доводы теоретиков анархизма:

«Правительства уверяют народы, что они находятся в опасности от нападения других народов … Всякое правительство объясняет свое существование и оправдывает все свои насилия тем, что если бы его не было, то было бы хуже».

А вот, что он говорит о патриотизме, помещённом в название его статьи:

«Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых – отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти».

И Толстой приходит к выводу:

«Патриотизм есть рабство».

Лев Толстой считает, что он знает, как заставить правительства действовать по-другому:

«Власть правительств держится теперь уже давно только на том, что называется общественным мнением…

Для изменения же общественного мнения не нужно никаких усилий мысли, не нужно опровергать что-либо существующее и придумывать что-либо необыкновенное, новое, нужно только не поддаваться ложному, уже умершему, искусственно возбуждаемому правительствами общественному мнению прошедшего, нужно только, чтобы каждый отдельный человек говорил то, что он действительно думает и чувствует, или хоть не говорил того, чего он не думает. И только бы люди, хоть небольшое количество людей, делали это, и тотчас само собой спадет отжившее общественное мнение и проявится молодое, живое, настоящее. А изменится общественное мнение, и без всякого усилия само собой заменится все то внутреннее устройство жизни людей, которое томит и мучает их. Совестно сказать, как мало нужно для того, чтобы всем людям освободиться от всех тех бедствий, которые теперь удручают их: нужно только не лгать. Пускай только не поддаются люди той лжи, которую внушают им, пусть только не говорят того, что они не думают и не чувствуют, и тотчас же совершится такой переворот во всем строе нашей жизни, которого не достигнут революционеры столетиями, если бы вся власть находилась в их руках.

Только бы верили люди, что сила не в силе, а в правде».

И не надо ждать, что всё переменится само собой, а начать с себя, и как советовал граф Толстой, говорить то, что вы действительно думаете и чувствуете. Но, с другой стороны, как можно быть уверенным, что то, что мы думаем, и то, что мы чувствуем есть истина в последней инстанции? Мне кажется, что только уважение к чужому мнению, что только право каждого человека на индивидуальность и есть дорога к светлому будущему всего человечества. Впрочем, в нашей стране, на мой взгляд, все это и так есть, хотя и не все с этим согласны.