Posted by (Как Давид Бен-Гурион искал понимания у арабов)
«Я решил встретиться с одним арабом, имевшим репутацию националиста и человека, которого нельзя было купить деньгами или высокой должностью, но который не был ненавистником евреев», – писал в 1934 году Давид Бен-Гурион, занимавший тогда целый ряд именно таких должностей – главы Гистадрута (Федерации еврейских рабочих) и лидера партии Мапай (Партии рабочих Земли Израильской), а заодно и со-директора политического департамента Еврейского Агентства. Араб, о котором говорил Бен-Гурион, был, по его словам, «исключительно умен», рассудителен и достоин доверия. Его звали Муса Алами.
Вернемся ненадолго к предыстории. Прежде всего – чем был вызван этот шаг Бен-Гуриона? Вот что пишет журналист из Тель-Авива Орен Кесслер в своей недавно вышедшей книге «Палестина 1936» (Palestine 1936: The Great Revolt and the Roots of the Middle East Conflict. By Oren Kessler / Rowman and Littlefield. Lanham-Boulder-New York-London): «В 1920-х годах, пока он делал карьеру в среде лейбористов- сионистов, случаи его общения с арабами можно было пересчитать на пальцах одной руки. И только после беспорядков 1929 года этот дальновидный деятель начал раздумывать, а вдруг успех сионизма зависит не исключительно от правящей империи, но и от согласия других обитателей этой страны. Сионистскому движению, пришел он к выводу, нужны десять лет мира, чтобы набрать еврейское большинство, а это могло произойти, только если бы в ней было спокойно».
Между тем до спокойствия, чаемого евреями, в Палестине было далеко, и чем дальше, тем больше нарастали проблемы. Еще в 1918 году, через год после опубликования Декларации Бальфура о создании в Святой Земле еврейского национального очага, мэр Иерусалима Муса Казим Хуссейни от имени ста представителей местной знати направил британской военной администрации в Палестине следующее письмо: «Мы арабы, мусульмане и христиане, всегда глубоко сочувствовали преследуемым евреям и их страданиям в других странах, однако есть широчайшая разница между этим сочувствием и согласием с тем, чтобы эта нация … управляла нами». От слов арабы перешли к делу: в начале 1919 года был проведен первый Палестинский арабский конгресс, осудивший империализм и сионизм и потребовавший включения Палестины в Сирию.
В апреле следующего года 60 тысяч арабов собрались в Иерусалиме на праздник Неби Мусы. Они скандировали такие лозунги, как «Мечом мы завоевали эту страну! Мечом мы ее сохраним!» и «Независимость!» «Сочувствовавший евреям» мэр Хуссейни призвал собравшихся «пролить свою кровь за Палестину», после чего в городе начались столкновения. Пять евреев были убиты и 200 ранены, были убиты также четыре араба. «Острота неприятия евреев арабами, по всей вероятности, не осознается в Англии», – заметило тогда агентство Рейтер. Но это были только цветочки. В 1921 году кровь пролилась в Яффе.100 человек погибли, евреи и арабы в равном количестве, и 150 евреев и 75 арабов получили ранения. Теперь англичане создали комиссию для расследования, заключившую, что «ярость арабов была результатом их страха перед демографическим, экономическим и политическим господством евреев». Комиссия подчеркнула, что сионистское руководство не сумело развеять арабские опасения.
Последовали несколько лет относительного спокойствия, а потом разразился кошмар в Хевроне. Ему предшествовали демонстрации евреев против запрета молиться у Стены плача и контрдемонстрации арабов, стычки в Иерусалиме и вокруг него. А вот 29 августа в 48 километрах от Иерусалима – в Хевроне, где тогда жили 700 евреев и 24 тысячи арабов, началась резня. В этот день 67 евреев были убиты, лишь один умер от пули, остальные были зарезаны или забиты до смерти. Кровавая свистопляска продолжалась еще пять дней и охватила другие города и селения Палестины. Эти события широко комментировались в мире. Реакция на Западе была предсказуема – осуждение. Но вот что написала каирская газета Al-Ahram: «Для защиты своих интересов арабы возьмутся за оружие, и если правительство будет проводить политику молчания, то это будет молчание пламени, которое неожиданно для всех превратится в пожар».
Возвращаясь к началу этой статьи – именно для того чтобы предотвратить пожар, Давид Бен-Гурион и решил обсуждать пути к согласию с видными арабами, которые не считались «ненавистниками евреев». Здесь мы расскажем, опираясь на книгу Орена Кесслера, о его встречах и беседах с двумя из них – Мусой Алами (1897-1984) и Джорджем Антониусом (1891-1942).
Муса Алами принадлежал к одному из знатнейших родов Палестины, выводивших свою генеалогию от Хасана, внука пророка Мухаммада. Он с отличием окончил Кембридж, служил в правительстве Мандата и пользовался уважением англичан, арабов и евреев. С него Бен-Гурион и начал.
В марте 1934 года он пригласил Алами встретиться с ним на квартире Моше Шертока, со-директора политического департамента Еврейского Агентства. Шерток в детстве жил в арабской деревне и был единственным в сионистском руководстве, кто говорил по-арабски. Он и начал беседу, сравнив Палестину с «полным народа залом, в котором всегда есть место для других». Евреи не собираются причинить вреда арабам. Напротив, те только выиграют от еврейского капитала и еврейской энергии. Бен-Гурион примирительного тона не поддержал, а сразу поставил точки над i. Евреям, кроме Палестины, деваться некуда, сказал он, а у арабов есть немалые неосвоенные пространства. Мы хотим неограниченной иммиграции, мы хотим стать большинством. Есть ли шанс, что арабы с этим примирятся?
Алами ответил, что не видит резона для переговоров на этой основе.
Что если, продолжал Бен-Гурион, сионисты поддержат создание арабской федерации, частью которой будет Палестина? Алами на минутку задумался и сказал, что эта идея может обсуждаться. Он отверг предложение о равном количестве депутатов в законодательном собрании, однако не исключил равенства представителей в исполнительных органах, которые на данный момент комплектовались англичанами.
Затем слово взял Алами. Арабы сейчас на грани взрыва, сказал он. Лучшие земли переходят под контроль евреев, а из арабов от этого выигрывает только меньшинство. Основные индустриальные концессии, такие как Палестинская электрическая корпорация и фабрика поташа на Мертвом море, принадлежат евреям. Налоги, которые платят арабы, выше, чем у их собратьев в соседних странах, и вся арабская экономика выбита из колеи. На возражение Шертока, что присутствие сионизма в Палестине принесет арабам только пользу, Алами заявил, что лучше бы его страна оставалась бедной и пустынной еще сто лет, но пусть бы арабы развивали ее сами.
Бен-Гурион был озадачен. Ведь расхожим тезисом сионистов было то, что они принесут арабам всевозможные блага, и оттого те не будут сопротивляться. Но вот он услышал то, что услышал, причем из уст того, кого считал «искренним, прямым и разумным … арабским патриотом».Тем не менее Бен-Гурион был удовлетворен встречей: два его предложения – о еврейской государственности в составе арабской федерации и о равном представительстве в органах власти – не были отвергнуты на месте, а сам Алами произвел на него впечатления человека слова. В свою очередь откровенность Бен-Гуриона была оценена его собеседником, и они расстались по-дружески.
Глаза на реальное положение вещей открылись и у Мусы Алами. До этого он принимал как должное заверения сионистов о том, что обещанный им Англией «национальный дом» будет находиться внутри Палестины. И вот те на: два самых главных деятеля еврейской общины напрямую сказали ему, что их целью является государство и столько территории для него, сколько понадобится.
Во время своей второй встречи с Бен-Гурионом – она состоялась через полгода в деревне близ Вифлеема, где Алами отдыхал после болезни, – он продолжил обсуждение беспокоившей его темы. «Что насчет еврейской автономии вокруг Тель-Авива, которая была бы частью арабской федерации под опекой англичан»? – поинтересовался Алами. Это и был бы еврейский национальный дом, как предусмотрено Мандатом. Если бы на таких условиях была образована арабская федерация, то и неограниченная иммиграция евреев была бы допустима.
В этом сентябре они встречались еще дважды. Их доверительные отношения убедили Алами в необходимости сообщить о разговорах с еврейским лидером муфтию Иерусалима Хадж Амин аль-Хусейни, лидеру антисионистского сопротивления и – в отличие от самого Алами – «ненавистника евреев». Орен Кесслер пишет: «Хадж Амин встретил эту новость, как “гром среди ясного неба”, он и представить себе не мог, что евреи могут искренне желать соглашения с арабами. Он ничего не имел против продолжения переговоров и попросил только, чтобы сионистский лидер сделал публичное заявление, чтобы успокоить арабов в отношении еврейских планов. Бен-Гурион обещал подумать. И они с Алами вновь попрощались как добрые знакомые».
Следующий шаг не заставил себя ждать. Теперь уже Алами позвонил Бен-Гуриону и предложил ему личную встречу с муфтием. Он также подключил к обсуждению своего тестя Ихсана Джабри, проживавшего в Женеве и редактировавшего рупор арабского национализма тех лет, газету La Nation Arabe, и его со-редактора Шакиба Арслана. Встреча с Бен-Гурионом состоялась в Женеве и продолжалась три часа. Предположение своего гостя, что еврейское территориальное образование сможет абсорбировать восемь миллионов иммигрантов, женевские арабы отвергли наотрез. Делайте что угодно за английскими штыками, заявил Арслан, но арабы на это никогда не согласятся. Государство с еврейским большинством и даже в составе арабской федерации – это дурной сон. Даже если евреи получат независимость, арабы их никогда не признают. И это было не единственное разочарование Бен-Гуриона. Сразу после беседы La Nation Arabe опубликовала статью с изложением всего того, что говорилось на считавшейся конфиденциальной встрече, причем с весьма резкими выражениями в адрес гостя. Понятно, что переговорный процесс на этом прекратился, а сами контакты Бен-Гурион впоследствии назвал «опытом, который не удался».
Идея еврейской автономии в составе арабской федерации выплыла через два года, и автором ее был 43-летний Джордж Антониус, по словам Кесслера, «самый одаренный человек арабской Палестины». Он родился в Ливане, в арабской семье, исповедовавшей греческое православие, рос в Александрии, отец был богатым торговцем, а мать – ни много ни мало хозяйкой литературного салона. Как и Муса Алами, молодой Антониус учился в Кембридже, потом уехал в Париж, где примкнул к тайному антитурецкому обществу, а в 1912 году вернулся в Александрию. Во время войны Антониус работал в английской военной цензуре, а после перемирия переехал в Иерусалим и принял гражданство Палестины. Судьба свела его тогда с Чарльзом Крейном, членом американской правительственной комиссии по сбору фактов о положении на ближневосточных территориях бывшей Османской империи, который основал в Вашингтоне Institute for Current World Affairs. Впечатленный талантом и познаниями Антониуса, Крейн сделал его на десять лет стипендиатом этого института и поручил ему подготовку докладов о положении в регионе. И так получилось, что в 1936 году Антониус принял в своем шикарном особняке в иерусалимском квартале Шейх-Джарра, опять же конфиденциально, Давида Бен-Гуриона.
Антониус поддерживал арабско-еврейское взаимопонимание, однако полагал, что именно евреи, будучи «агрессором», должны сделать первый шаг. Ему были известны «все еврейские аргументы», но для арабов они были неприемлемы. Он исходил из того, что ни одна из сторон не может получить желаемого. Да, арабом следовало признать факт нахождения евреев в их стране, но те ведь хотели стать в ней большинством. Предложение ограничить иммиграцию Бен-Гурион отклонил, разве что по экономическим соображениям. Ну а на то, что в таком случае противная сторона прибегнет к насилию, он сказал, что если выбирать между погромами в Польше или Германии и погромами в Земле Израильской, то второе для него предпочтительнее.
Бен-Гуриону следовало бы прикусить язык, ибо через два дня после сказанного им в Яффе разразился двухдневный кровавый погром, в ходе которого 16 евреев были убиты, пять арабов были застрелены полицейскими, а около 150 человек с обеих сторон получили ранения. Это была первая кровь так называемого Великого арабского восстания 1936-1939 годов. Тем не менее беседы с Антониусом были вскоре продолжены.
Отчего, допытывался тот у Бен-Гуриона, вы продвигаете политический сионизм, вместо того чтобы превратить Палестину в «духовный центр» еврейского народа, что пропагандировал Ахад ха-Ам (1856-1927, известный философ и публицист). Бен-Гурион ответил саркастически: как это эксперт по арабскому миру может допустить, что еврейский «духовный центр» способен выжить в арабском окружении? Антониус поспешил выразить свое несогласие. С его точки зрения, потенциал для сотрудничества между арабами и евреями огромен. Союз между ними представит «огромную моральную силу, которая завоюет признание мирового общественного мнения», особенно в Америке. Объединивщись, они будут в состоянии отделить Сирию от Франции, причем Палестина – в которую будет включена еврейская автономная провинция – влилась бы в Великую Сирию. Будет установлена федеральная система, наподобие американской (штаты) или швейцарской (кантоны); Англия между тем будет помогать в управлении еврейским административным образованием. Еврейская энергия, знания и капиталы способствовали бы развитию всего Восточного Средиземноморья.
Это еврейское административное образование, продолжал свою мысль Антониус, было бы известно как Эрец-Исраэль, его языком был бы иврит, а большинство населения составляли бы евреи. Оно бы занимало территорию от Газы к Хайфе и Изреельскую долину вдоль арабского государства Палестина, средоточием которого была бы холмистая местность от Хеврона до Наблуса. Предложение было эпохальным, но Бен-Гурион отверг его категорически. Вступать в сирийскую федерацию и без того было бы огромной уступкой, но отказываться от части Земли Израильской означало зайти слишком далеко.
Все же они решили разговаривать дальше. Но через несколько дней Антониус уехал в Турцию, и больше они не встречались. Причины этого со стороны Антониуса неясны: возможно, некоторые из его идей устарели (через несколько месяцев Франция сама признала независимость Сирии), а еще возможно, что он был занят работой над своей знаменитой книгой «Арабское пробуждение. История арабского националистического движения»), но, как бы то ни было, пишет Орен Кесслер, «для Бен-Гуриона его исчезновение, похоже, подвело черту под любыми мыслями о соглашении с арабами в ближайшем будущем. Он проживет еще четыре десятилетия, но эти встречи останутся последними, которые он имел с этим выдающимся арабом Палестины».
«Я находился в лондонском отеле, и тут звонит телефон. Говорит Тель-Авив, слышу я, и это был мистер Бен-Гурион», – рассказывал Муса Алами в единственном интервью за свою жизнь. Это был 1967 год, только что закончилась Шестидневная война. Отчего же отошедший от дел восьмидесятилетний старец вдруг бросился звонить своему собеседнику сорокалетней давности? Вот текст его телеграммы Мусе Алами: «Сейчас появился уникальный шанс заключить мир между Израилем и его соседями. Ваше участие жизненно важно. Вы – тот самый человек, который, более чем кто-либо, может помочь установить мир. Умоляю вас сразу вернуться домой. Телеграфируйте, когда вы приедете, и мы встретимся в Иерусалиме или в Иерихоне, как пожелаете. Ваш Бен-Гурион».
Алами, однако, вернуться не мог по причинам как практическим – его ферма на Западном Берегу сейчас находилась в закрытой военной зоне, – так и из гордости: он не хотел возвращаться, пока статус последнего оставался неопределенным. Через посредника он передал Бен-Гуриону, что готов разговаривать, но не будет первым арабом, который нанесет визит на захваченную Израилем территорию. На этом их тогдашнее общение и закончилось.
Но все же они встретились еще раз. Это было через два года в Лондоне, куда в то время приехал Бен-Гурион. Алами навестил его в отеле, где он остановился. Они встретились тепло и по-дружески обнялись. И у Алами был план. Сначала, предлагал он, палестинцы под эгидой ООН проводят выборы, далее им либо предоставляется автономия, либо они входят в состав Иордании. Такой конкретики и так быстро бывший премьер Израиля не ожидал, но пожелал услышать больше, и они увиделись еще дважды. По словам Алами, сам Бен-Гурион считал, что израильтяне должны вернуть завоеванные земли, за исключением Иерусалима и «стратегических» Голанских высот. Разумеется, информацию о беседах с Алами Бен-Гурион под грифом «Совершенно секретно» переслал в Израиль, в министерство иностранных дел, где оно, судя по всему, и утонуло – политическая карьера основателя еврейского государства была на излете и влияние его не шло ни в какое сравнение с прежним. Орен Кесслер подытоживает: «Переговоры Бен-Гуриона с Алами в середине 1930-х годов были его первой попыткой найти общий язык с арабами Палестины, а те, что состоялись в Лондоне, – последней».
В 1970 году Давид Бен-Гурион давал интервью израильскому телевидению, и его спросили, сделал ли он достаточно для того, чтобы завоевать сердца и умы арабов. И он рассказал, что четыре десятилетия назад встретил одного араба, «очень справедливого и честного человека», который сказал ему, что пусть лучше Палестина останется бедной и запущенной еще сто лет, но что арабы должны возродить ее сами. «Я понимал его, – заметил, улыбаясь, Бен-Гурион. – И в своем сердце я знал: “Если бы я был на его месте, то сказал бы то же самое”».
kackad.press 