АМЕРИКАНЕЦ С ЮБИЛЕЙНОЙ ПЛОЩАДИ-3

(Продолжение. Начало в #622)

Также я волей случая оказался «замешан» в ещё одном событии с русским колоритом. Дело в том, что мой сотрудник, архитектор Рид, прожив со своей супругой около пяти лет, так и не смогли по медицинским показателям завести ребёнка и как они не старались лечить и исправлять эту проблему, диагноз докторов оказался неутешительным. Тогда они, с подачи какого-то нью-йоркского агентства, поехали в Россию и в Смоленском детском доме усыновили годовалого мальчика, сироту. Я обо всём этом узнал позже, когда Рид пришёл ко мне и рассказал о том, через что им пришлось пройти в Смоленске и сколько денег, помимо официальной оплаты американскому агентству им пришлось там заплатить наличными, чтобы это усыновление всё-таки состоялось. Он сообщил мне, что они с женой хотели бы, чтобы мальчик, когда подрастёт, знал свои русские корни и кроме американской мог, в какой-то степени, приобщиться и к русской культуре. Пока мальчик рос, Рид постоянно приходил ко мне. задавая те или иные вопросы, я приносил ему русские детские сказки, иногда передавал какие-то сувениры. А позже я узнал, что они отдали его в воскресную школу при русской православной церкви, чтобы он мог изучать там и русский язык.

Однажды Рид привёл его к нам в офис, и я познакомился с этим улыбчивым светловолосым русским мальчиком, бойко лепетавшим по-английски и едва выговаривающим в разговоре со мной несколько русских приветственных слов. Он был опрятно одет, чист, ухожен и аккуратен, приветлив и доброжелателен, и его голубые глаза светились искренней детской радостью. В процессе общения со мной он прижимался щекой к руке своего, судя по всему, очень любимого «папы», а у меня подступил комок к горлу, я отошёл в сторону и тихо порадовался за своего земляка-сироту, который здесь, на чужой земле обрёл свою любящую семью и настоящее детское счастье.

И последняя из сотрудников, а, вернее, сотрудниц, о ком бы я хотел вспомнить, – это главный диспетчер отдела по имени Кэти, очень симпатичная, приветливая молодая женщина с немного грустноватыми глазами. Она не имела никакого отношения к строительству, и я был несколько удивлён тем, как она попала в строительный отдел, да ещё и на строительство тюрем. Мы были с ней в дружеских отношениях, и она мне как-то поведала вкратце свою историю.

Оказывается, она, имея диплом ПиАр Менеджмента, прошла интервью и попала на работу в сенат штата, где занималась очередной избирательной кампанией одного из сенаторов штата. Она хотела закрепиться на такой престижной работе по специальности, очень старалась, нередко оставаясь на работе после окончания рабочего времени. И вот однажды, по её рассказам, ближе к вечеру её вызвал к себе в кабинет её босс, тот самый сенатор, повернул замок двери офиса, предложил садиться, налил вина, сказал, что она ему сразу понравилась, и расстегнув брюки недвусмысленно показал, чего он от неё хочет. Она растерялась и опешила от такой бесцеремонной наглости и хамства, ведь она пришла работать в правительство штата, в сенат, а не в какую-нибудь низкопробную частную фирму. Она оторопело смотрела на уважаемого сенатора и не могла понять, что происходит, на несколько минут она словно онемела, но потом встрепенулась, встала с кресла и врезала сенатору пощёчину, потом открыла дверной замок и вышла из кабинета. В коридорах было пусто, она, как была, выскочила мимо охранника на улицу и поехала домой. Дома она ничего не сказала мужу, а утром пришла на работу. Её тут же вызвал начальник отдела и сообщил, что с сегодняшнего дня она у них не работает. Когда Кэти спросила, а, собственно, почему, тот пожал плечами и молча показал ей пальцем на потолок, то есть, дал понять, что решение принято там наверху и причины принятия этого решения он не знает.

Дома она рассказала всё мужу, тот сразу позвонил их семейному адвокату, который выслушал всю историю и набрал номер телефона своего коллеги, специализировавшегося на судебных исках этого типа. Тот назначил им встречу, внимательно выслушал и сказал, что в подобных случаях, когда нет свидетелей и каких-то аудио или видиозаписей, доказать ничего невозможно, судебный иск, практически безнадёжен, но учитывая его многолетний опыт в подобных делах, а также положение сенатора, он попробует им чем-то помочь.

Как он позже рассказал обоим супругам на следующей встрече, он встретился со своим коллегой, адвокатом данного сенатора, сообщил ему о происшедшем и сказал, что судебного иска они подавать не будут, но супруги намерены предать этот случай широкой огласке, подключить прессу и добиться общественного резонанса на всё происшедшее, что в преддверии выборов вряд ли поможет уважаемому сенатору переизбраться на очередной срок. Тот пообещал встретиться со своим клиентом и дать ответ через два дня. В назначенный срок супруги со своим юристом пришли в офис сенаторского адвоката и тот поинтересовался, что на их взгляд могло бы послужить им некоторой компенсацией, чтобы не раздувать этот скандал.

На что Кэти ответила, что никакие деньги ей не нужны, она свою честь продавать не собирается, извинения от сенатора ей тоже не нужны, но несправедливое увольнение она не потерпит и желает, чтобы её восстановили на работе. А так, как в этот офис она уже ни за что не пойдёт, ей нужна равносильная должность с прежним жалованием. Через пару дней её вызвали в административный отдел штата и предложили должность в нашем агентстве с более высоким окладом, на что она с радостью согласилась.

ЛЮДИНА НОВАЯ РАБОТА

Я уже писал, и думаю, читатель со мной согласится, что иногда в каких-то событиях огромную роль играет просто везение или случай.

В конце дня Люда приехала ко мне на работу, а на Конкорсе выставка-продажа новых машин, только сошедших с конвейера. Мы как раз собирались покупать новую машину, нам обоим понравилась “Тойота Авалон” светло-зелёного с перламутром цвета, и мы решили её купить. А рядом с нами приценивалась к такой же машине начальница Отдела кадров Офиса генерального менеджмента, где я работаю, Сюзан. Представил ей супругу. Пока я ходил, разглядывая машины, женщины разговорились. Сюзан спросила, где Люда работает, та ответила, что в госпитале, потом порасспросила, где она раньше работала. Люда порассказала ей и о Телевидении в Минске и об ОТВ здесь. Та немного задумалась, но ничего не сказала. Назавтра после работы едем оформлять машину, Сюзан уже тоже там, покупает такую же. Подошла к нам, протягивает Люде анкеты и говорит:

– Заполните и принесите мне, я знаю, куда послать.

Через пару дней я принёс Сюзан заполненные анкеты, копию Людиного диплома и т.д. А через месяц Людмиле звонят из экзаменационной комиссии Министерства образования штата Нью-Йорк, говорят дату экзамена на позицию клерка среднего звена. Экзамен, как Люда позже рассказала, был не очень трудный – надо было ответить на 60 вопросов, где нужно было выбирать правильный ответ из четырёх.

Проходит ещё месяц, и тут приходит бумага, что экзамен Люда сдала и её приглашают в здание Министерства Образования штата на собеседование, по окончанию которого ей и предложили работу в Department of Comparative Education (департамент «Сравнительного Образования»). Она сразу позвонила мне. Я не очень-то понимал, что это за Сравнительное Образование и что это за работа, но посоветовал соглашаться, так как это работа на правительство штата.

И вот Людмила начала работать в отделе, где выдают лицензии по всем специальностям – врачам, медсёстрам, финансовым работникам, контролёрам, ревизорам, и т.д. Поскольку, как я уже говорил, компания тотализаторов и скачек, где она раньше работала имела привилегии штатных работников и работа там официально засчитывалась в стаж работы на штат, ей сообщают, что если она внесёт сумму $2,800, чтобы компенсировать взносы в пенсионный фонд за время, в которое она на штат не работала, а работала в госпитале, то ей засчитают те восемь лет и далее стаж будет прибавляться, а не начнётся с нуля, как у всех других, только что принятых работников. Мы вносим сумму, и сразу пошёл девятый год её стажа работы на штат.

Работать она начала в группе сравнения американского образования с образованием других стран, включая все страны бывшего Советского Союза. И тут пригодилось Людино знание и русского и украинского и белорусского и даже, в некоторой степени, болгарского, то есть многих славянских языков. Документы подавались для получения лицензий по различным специальностям, для чего надо было подтвердить имеющееся образование, если оно было получено не в Америке, определить сумму набранных кредитов по изученным ранее дисциплинам, а затем определить, какие именно недостающие предметы надо сдать. И только после этого соискателю надо было сдать довольно трудный соответствующий экзамен по специальности.

Просители подавали документы, включая дипломы, кандидатские корочки и т.д., которые тщательно переводились на английский, проверялись, подсчитывались прослушанное количество часов и баллы, полученные по тем или другим предметам, после чего запросы посылались в соответствующие ВУЗы разных стран, России и стран СНГ. Ждать получения этой лицензии людям приходилось месяцами, а некоторым и больше. Всё зависело от скорости получения ответа на запрос и расторопности и скорости работы специалиста, к которому попали эти документы и который ведёт это дело. А многим людям получение лицензии было необходимо как воздух, от этого зависело получение или сохранение работы, должности, а так же благосостояние и благополучие семьи. Надо ли говорить, что в течении рабочего дня в отделе телефоны разрывались от звонков клиентов со всех концов штата и различных уголков Америки, образовывалась целая очередь ожидания на линии, порой до тридцати человек.

Конечно, больше всего звонили, в основном, испаноязычные представители южной Америки, потом шли русскоязычные и китайцы. Для работы с китайцами наняли отдельного консультанта-китайца, по имени Вэнк, ну а все остальные пришлись на Людмилу.

И, разумеется, что отдел не успевал рассматривать дела в положенные сроки, некоторые папки лежали на столах нерассмотренные по 3-4 месяца, что вызывало справедливое негодование соискателей на получение этих лицензий.

И «принимали огонь на себя», как правило, клерки, которые эти дела не рассматривали, а отвечали лишь по существу наличия или отсутствия в деле документов, статуса рассмотрения дела на данный момент и стадии рассмотрения этих документов.

Больше всего доставали китайцы, специалисты по акупунктуре и обезболиванию, массажисты и даже психологи, работающие в местной китайской общине, английский которых был, мягко говоря, не на самом высоком уровне, и которые, несмотря на это, вели себя очень назойливо, грубо, а порой и нагло. И когда тем, кто брал трубку и с ними разговаривал, становилось невмоготу, к телефону подходил их соотечественник по имени Вэнк. Он разражался в трубку такой тирадой из набора китайских фраз, неподдающихся восприятию обычным ухом, что потом телефон надолго замолкал.

Один из Людиных коллег по имени Боб, не мог выдерживать долгие разговоры с соискателями лицензий, периодически отнимал от уха телефон и молча показывал им фиги, потом он купил маленький карманный вентилятор, и когда нервы уже не выдерживали, включал его и подносил к трубке. Кто-то просто отключался, ссылаясь на плохую связь и человеку надо было опять долго ждать своей очереди на линии. Некоторые из работников специально брали выходной в пятницу, а выходили на работу в субботу, так как в субботу, практически, никто не звонил, да к тому же работа в субботу оплачивалась вдвойне. Многие из специалистов, работающих с давно просроченными документами, просто боялись подходить к телефону, прятались за шкафами, скрывались в туалете, предпочитая, чтобы «огонь на себя» принимали клерки среднего и низшего звена, из-за чего порой происходили просто анекдотичные случаи.

Заместителем начальника отдела работал некто Денис, которого я тоже хорошо знал, выходец из Франции, темнокожий, кандидат наук, эстет, знающий в совершенстве, как английский, так и французский языки, рассматривающий лишь самые сложные, порой судебные, случаи. Однажды Люда присутствовала при его разговоре с одной из клерков по имени Сабрина, тоже темнокожей, сидящей на телефоне и принимающей звонки от претендентов на лицензии. Сабрина недолюбливала этого Дениса, считала, что он целый день сидит на телефоне, разговаривая по-французски, чтобы никто его не понимал, ничего не делает, а только создаёт видимость важной работы. Её стол находился недалеко от стола Дениса, и поэтому она могла переговариваться с ним, не покидая своего рабочего места. Разговор их происходил, примерно, так:

Сабрина: Эй, Денис, у меня на проводе претендент на лицензию, он уже две недели звонит, не может до тебя дозвониться, хочет поговорить с тобой.

Денис: (отрываясь от своего телефона) Я сейчас занят, попроси его перезвонить попозже.

Сабрина: Хорошо. Алё, сэр, он просит перезвонить позже. – Денис, он говорит, что сорок минут сейчас ждал на телефоне, просит поговорить сейчас.

Денис: Я сейчас занят, попроси его перезвонить в другой раз.

Сабрина: Хорошо! Сэр, он сейчас занят, просит перезвонить в другой раз. – Эй, Денис, он говорит, что он и так звонит уже две недели и хочет поговорить с тобой именно сейчас.

Денис: Скажи ему, что я обязательно с ним поговорю, но только не сейчас, я сейчас очень занят.

Сабрина: Хорошо! Сэр, извините, но он сейчас очень занят. (Прикрывая трубку рукой), – Чем же ты занят, Денис, у тебя пустой стол, ни одной бумажки нет, только бублик с сыром. Чем ты так сейчас занят и что мне ему сказать?

Денис: Ну, скажи, что я готовлюсь к совещанию.

Сабрина: Хорошо. Сэр, извините, но он сейчас очень занят. Что он делает? Ничего не делает, ест бублик, говорит, что готовится к совещанию, позвоните попозже, до свидания. – Эй, Денис, он звонит опять, что мне ему сказать?

Денис: Ну, скажи, что я вышел, что меня нет!

Сабрина: Хорошо. Сэр, извините, но его нет, он говорит, что он вышел. – Денис, он говорит, что будет ждать, пока ты не вернёшься. Что мне ему сказать?

Денис: Скажи ему, что я сегодня не вернусь!

Сабрина: Хорошо. Сэр, он говорит, что сегодня не вернётся, просит завтра перезвонить. До свидания. – Эй, Денис, он говорит, что не будет вешать трубку, будет ждать до завтра.

Денис: Ну, хорошо. Возьми у него номер телефона, я ему завтра сам перезвоню.

Сабрина: Хорошо! Сэр, дайте мне ваш номер телефона, он вам завтра перезвонит. – Денис! Он говорит, что уже оставлял свой номер четыре раза, ты не перезванивал.

Денис: Кому он оставлял?

Сабрина: Сэр, кому вы оставляли? – Он говорит, что всем, кто снимал у нас трубку.

Денис: Ну, я не знаю. Скажи ему, что у меня нет его телефона.

Сабрина: Хорошо! Сэр, у него нет вашего телефона, у него на столе вообще ничего нет. Хорошо! – Денис, он говорит, что будет жаловаться.

Денис: Скажи ему, что он меня достал, пусть жалуется куда угодно.

Сабрина: Хорошо! Сэр, он говорит, что вы его достали и вы можете жаловаться куда угодно. (далее в трубку полушёпотом). Скажу вам по секрету, что теперь-то он уже точно ушёл. Не надо никуда жаловаться. Я сейчас найду у него в столе вашу папку и положу наверх, утром он её сразу увидит. Конечно, звоните. Если я с утра буду на телефоне, я с удовольствием опять с вами поговорю. С обоими!

Как я уже отмечал, этот Денис мог часами звонить по телефону в родную Францию, якобы по работе, разумеется, за деньги штата, и в трубке часто слышался громкий весёлый женский голос и смех. Как-то он подошёл к Людмиле и сделал ей какое-то замечание по работе, вроде бы, она долго разговаривает по телефону с претендентами на лицензии, мол, надо говорить короче и принимать следующего. На что Люда, закончившая среднюю спецшколу с французским языком и изучавшая его с первый по четвёртый класс, положила трубку и ответила:

– Конечно, Денис, это же не Париж. Что, звоним по личным делам по служебному телефону в рабочее время? Шерше ля фам, Денис?!

Причём, сказала Людмила «Шерше ля фам» с таким чисто парижским прононсом, которому её выучили в украинской спецшколе, что Денис тут же смутился, и молча удалился к себе, долго потом у всех выяснял, откуда она знает французский, а по телефону с тех пор говорил очень тихо и больше к ней с подобными замечаниями не подходил.

Какие только ситуации не возникали при получении этих лицензий. Было очень много подделок дипломов, подтирок, различных исправлений. Много было случаев, особенно у наших соотечественников, которые купили диплом где-нибудь в переходе метро, а после запроса в этот ВУЗ оказывалось, что студент с такой фамилией никогда там не учился, и диплома с подобным номером в природе просто не существовало. Однажды во время Людиной смены на телефоне на неё «вышел» какой-то русскоговорящий мужчина из Нью-Йорка и сообщил, что его жена нашла себе любовника, его бросила и подала на лицензию врача. Так вот, в мединституте она никогда не училась, а свой диплом купила за четыре тысячи долларов.

Не мудрено, что начальником этого Людиного отдела был бывший следователь криминальной полиции штата Нью-Йорк по имени Леонард, который, закончив службу, защитил диссертацию и со званием профессора был направлен на это место, так как речь шла о тысячах горе-специалистов, которые получив лицензии по липовым документам, могли нанести серьёзный урон штату, а «фальшивые» врачи могли нанести серьёзный ущерб его населению.

У Людмилы на столе были телефонные справочники и перечень факультетов и специальностей практически всех ВУЗов бывшего Советского Союза, а из-за разницы во времени ей неоднократно приходилось звонить в различные учебные заведения из дома, правда, стоимость всех этих звонков ей позже компенсировали. Кстати, очевидно, из-за важности их департамента у неё, в отличие от меня, был пропуск во все части офисов Губернатора и Капитолия, и она могла везде проходить свободно, минуя личный досмотр и прохождение металл-детектора.

В процессе её работы, ей неоднократно предлагали взятки. Так один соискатель лицензии из Ташкента просил всего-навсего переложить его папку наверх, а за это он, мол, привезёт ей завтра пару натуральных узбекских ковров.

Несколько раз мне пришлось возить Людмилу на суд в Нью-Йорк, куда неудачливые соискатели подавали иск на Министерство Образования нашего штата, где ей приходилось под присягой давать показания, как свидетелю, о том, что именно она связывалась с ВУЗом и получила оттуда устный и письменный отрицательный ответ. Конечно, все эти поездки ей материально с лихвой компенсировали, хотя, какая может быть компенсация за потраченные нервы и отрицательные эмоции.

Когда Люда порой могла приболеть и не выходила на работу, письма в учебные заведения в Россию, разумеется, на русском языке, направляла её начальница, Сюзан, которая пользовалась англо-русскими разговорниками, словарями, интернетовскими тогда не очень совершенными переводчиками. Однажды, придя на работу, Люда увидела запрос, подготовленный её начальницей для отправки в один из московских ВУЗов. Она принесла домой и показала мне копию этого письма. Там, в частности, были такие фразы:

«Пожалуйста, подтвердите, ли является приложение документация достоверной в Вашем архиве. Мы также требуем дополнительного разъяснения Гвоздя мандатом образования Алакбаровы. Сообщите, просим, каковы даты обслуживания этого в Вашей грудной школе. Пожалуйста особо расследуйте возложенные для вас документы и очень особенно советуйте относительно страницы 2. Ваш наискорейший ответ пожалуйста принесёт очень дорогую пользу нашему заявлятелю и всему народу нашего всего штата Нью-Йорк».

Конечно, эта петиция в таком виде никуда не пошла.

Что было особенно радостно для нас обоих, так это то, что мы с Людмилой работали теперь, практически, рядом. Ей, как новому работнику, выделили парковочное место на некотором удалении от комплекса штата, однако оттуда специальный автобус, следующий по маршруту каждые пятнадцать минут, доставлял работников штата к офисам, и отвозил назад после работы. Мне теперь не надо было мотаться по району вокруг всего штатовского комплекса, а мы парковались на её парковочном месте и на этом автобусе штата подвозились до наших с ней офисов. Наши здания разделяла Центральная Плаза с бассейном, о которых я уже писал раньше. На этой плазе в скверике мы встречались с Людой каждый обеденный перерыв, перекусывали, гуляли, что-то покупали в киосках, просто обменивались новостями, радостями и переживаниями, в конце работы вместе ехали домой и так продолжалось целых восемь лет, пока Людмила по состоянию здоровья не ушла на пенсию.

А чуть позже наша Юля устроилась работать в расположенный прямо в центре города главный офис банка HSBC. Это было рядом с нами, и теперь в обеденный перерыв мы втроём могли гулять по Плазе. И порой нам даже как-то не верилось, что мы здесь, в Америке, и снова можем, как раньше, вот так, в обычный рабочий день проводить какое-то время, пусть даже и довольно короткое, все вместе, всей семьёй.

ДОЧКА ЮЛЯ

А наша Юля окончила четырёхгодичный Siena College, получила диплом бакалавра и поступила в Нью-йоркский PRATT институт для получения звания «мастер» или «магистр» по специальности «Маркетинг, менеджмент и связи с общественностью». А так как она только недавно начала водить машину и добираться до Нью-Йорка надо было минимум три с половиной часа, а потом ехать по самому Манхеттену, где движение было просто сумасшедшим, то я сам, как я уже рассказывал, отвозил её туда в воскресенье, а забирал в пятницу. А в самом начале учёбы у них была первая установочная сессия, которая длилась неделю. Я взял на работе отпуск на неделю и повёз её на сессию, чтобы возить на занятия каждый день.

Институт этот находился в нижней части Манхеттена, недалеко от Чайна Тауна, так называемого, китайского города и его многочисленных китайских базаров. Помню, как однажды, пока я ждал окончания занятий, я прошёлся по многочисленным торговым рядам этого базара, и чего только я там не насмотрелся. Во-первых, меня всё время не покидало ощущение страшной антисанитарии, тесноты, скученности, постоянного шума и гвалта. Чаще всего в воздухе разносится звонкое «Ни-хау!», что, очевидно, означало что-то, вроде, здравствуйте. Мне даже показалась, что китайцы знают русский язык, причём, не лучшую его составляющую.

Я ошалело шёл по рядам и смотрел на развалы странных, диковинных, непривычных моему глазу, товаров и продуктов. Чего там только не было. Огромное количество китайской техники и электроники, дешёвого ширпотреба, одежды, обуви, повсюду пестрели ряды разноцветного фарфора, горы косметики, кучи бижутерии, всевозможные китайские лекарства и снадобья от всего на свете, и как меня убеждал один из продавцов, даже от смерти. Ещё там огромными горками лежали и валялись тысячи сортов разных чаёв, печенье с грибами, с картошкой, непривычные для нас сладкие семечки. А из живности разнообразные китайские деликатесы – распотрошённые и подвешенные на крюках гуси, поросята и даже собаки, и, конечно, те самые, пока ещё не с приветом от Ковида, летучие мыши, морские ежи, огромные хвостатые крысы, а так же уйма всяких контейнеров и ванн с водой, в которых плавали, лежали и доживали свои последние часы морские твари и всё, что могло шевелится, попискивать и дурно пахнуть морем. Были тут и миллионы каких-то невиданных разноцветных ракушек, и живые крабы, туго перевязанные верёвками, чтобы они не расползлись по сторонам, и перебирающие лапами морские черепахи, и пучеглазые жабы и длиннющие, толстые черви, и какой-то их деликатес под названием гуидак, так называемый, «морской пенис», (который, когда берёшь его в руки, твердеет), и гадкие, кишащие в огромных чанах змеи, и отвратные скорпионы, и что-то вообще непонятное для людского воображения.

Я помню, я отошёл чуть в сторону от этого рынка, и меня тут же сильнейшим образом затошнило. В этот район старался больше никогда не заходить.

Дочка выходила с занятий, мы шли с ней перекусить в какое-нибудь уютное манхэттенское кафе, могли зайти в какие-то магазины, а потом четыре часа ехали вместе домой. Не знаю, как у неё, но у меня остались самые лучшие воспоминания о наших с ней совместных поездок на учёбу в Нью-Йорк.

Так, благодаря Юлиной учёбе, хотя мы с Людой и раньше многократно здесь бывали, я сумел неплохо познакомиться с главным городом нашего штата – легендарным Нью-Йорк сити.

(Продолжение следует)