ИЗРАИЛЬСКАЯ ПАНОРАМА

ЛЮБОВЬ – НЕ ВЗДОХИ НА СКАМЕЙКЕ…

В последнее время среди израильских мужчин самых разных возрастов все большую популярность набирают семинары, посвященные тайнам женской сексуальности, которые проводит известный специалист по восточным практикам и сексуальной жизни Лири Амбар Деви.

Сама идея таких семинаров, по словам Амбар Деви, родилась больше года назад, когда она, расположившись в одном из тель-авивских кафе, обсуждала с приятелем, что следует предпринять для еще большего сексуального раскрепощения израильтян. Лири хотелось придумать что-нибудь революционное, что-то вроде того, что делала пионер известного феминистского движения за секс Бетти Додсон (1929-2020), считавшая, что каждая женщина должна получать удовольствие от секса, в том числе и путем мастурбации.

Бетти Додсон, по словам Лири Амбар Деви, является ее кумиром, так как именно благодаря ей она в полной степени открыла мир женской сексуальности. Сама Лири Амбар Деви является бисексуалкой, и убеждена, что каждый человек бисексуален, так как в каждом из нас есть как мужская, так и женская сексуальная энергия, и весь вопрос в том, какая в данный момент превалирует.

Как рассказала Амбар Деви на своей странице в «Фэйсбуке» во время того разговора в кафе к ней и пришла идея организации курсов о женской сексуальности для мужчин, который, разумеется, должны проводить женщины. Дело в том, объясняет она, израильские (да и, наверное, не только израильские!) мужчины просто потрясающе невежественны во всех связанных с женским либидо и оргазмом вопросах, а некоторые из них и весьма плохо представляют устройство женских половых органов. И, соответственно, многие не могут доставить сексуальное удовлетворение любимым женщинам.

Амбар Деви запустила идею новых курсов в интернет, у нее оказались тысячи пылких сторонников. Причем не только среди мужчин, не имевших или почти не имевших сексуального опыта, но и тех, кто сменил за свою жизнь немало сексуальных партнерш, а также почтенных глав семейств, многие годы проживших в счастливом браке. Оказывается, вопрос о том, что чувствует женщина во время секса, как усилить ее ощущения и т.п. тайно волнует почти каждого мужчину, и надо было просто произнести его вслух.

Теперь надо было разработать программу такого курса, и – самое главное – методику его преподавания. Как, к примеру, знакомить мужчин с устройством вагины, клитора и всего прочего? На первом этапе учебы можно было, конечно, использовать модели женских половых органов, но по замыслу Амбар Деви, в какой-то момент муляжей становилось недостаточно – надо было, что называется, продемонстрировать этот самый клитор, половые губы и все остальное, что называется, живьем, в реальности. Причем делать это должна сама Деви и ее коллега, а не, скажем, профессиональные натурщицы.

«Не буду скрывать, – пишет Деви на своей странице в «Фэйсбуке», – это было очень взволновавшее меня решение. Как это будет восприниматься – то, что две женщины сначала прочтут лекцию о сексуальности, а затем снимут трусики и дадут мужчинам посмотреть, что у них находится между ногами?! Не будет ли это профанацией идеи? Не приведет ли к потере уважения к нам как к преподавательницам? Как это вообще будет?». И в итоге я пришла к выводу, что это как раз все, наоборот, упрощает, и делает материал курса частью обыденной жизни, как это и есть на самом деле».

Затем выяснилось, что у записавшихся на курс мужчин вопросов было не меньше. «Как, – спрашивали они, – вы сделаете это прямо у нас на глазах?! На глазах у 30 мужчин? А это вас не унижает? Вы не стесняетесь? А что будет, если я в этот момент почувствую отвращение?».

За минувший год Амбар Деви провела уже шесть циклов таких курсов, и по ее словам, каждый раз наблюдается одна и та же картина. Сначала идет теоретическая часть, в ходе которой демонстрируются модели вагины, и курсанты задают самые разные, подчас и неожиданные вопросы. Но затем наступает день «практической демонстрации», в который волнуются все – и преподавательницы, и ученики. Последних в какой-то момент просят выйти из зала, затем приглашают назад, и когда они возвращаются, обе женщины уже сидят на покрывалах на полу так, чтобы всем присутствующим были хорошо видны их половые органы. И вот тут и начинается самое интересное, то, что сама Деви называет «волшебством».

«Что? – раздаются реплики. – Оказывается, все это время это и был клитор?! Вот здесь… Никогда в жизни я так близко не рассматривал влагалище! Просто не решался! Ваш инструктаж изменил всю мою жизнь!.. Мое сердце сейчас разорвется от любви! Я вспомнил, как выглядит эта штучка у моей девушки!.. Слушайте, именно так нужно учить этому в школах!.. Глазам своим не верю: 30 мужиков с таким уважением смотрят на обнажившихся перед ними женщин…».

Лири Амбар Деви убеждена, что, создав подобные курсы, она делает мир лучше и увеличивает в нем число счастливых людей, способных получать и доставлять главное наслаждение, какое только есть в человеческой жизни – сексуальное.

СИРИЙСКАЯ БАЛЛАДА

Скажем сразу: нам бы очень хотелось представить героев этой истории, супругов Р. и К. под их настоящими именами, но, к сожалению, это категорически запрещено военной цензурой. Оба они являются офицерами армейской разведки, и на любой рассказ об их деятельности наложен строжайший запрет. В то же время недавно им разрешили встретиться с журналистами и поведать историю своей жизни. Оба они родились в Сирии, их семьи знакомы много лет, но любовь между ними возникла уже после того, как они стали сослуживцами. А главное в их жизни – это, безусловно, история их алии.

– Я родилась и выросла в еврейском квартале Дамаска, – рассказывает Р. – Но это не значит, что там жили только евреи. Было и немного христиан, и очень много палестинских беженцев, которые ненавидели нас, евреев, смертельной ненавистью. Всякий раз, когда в Израиле происходила ликвидация какого-нибудь террориста или антитеррористическая операция, они выплескивали на нас свою ненависть. Например, палестинские парни поджидали, когда евреи выйдут из синагоги, и бросались на них с ножами. Сирийские власти не только ничего не делали, чтобы защитить евреев, но и всячески поддерживали эти настроения. Думаю, израильтянам это очень трудно понять, но мы жили под гнетом множества запретов. Запрещено было носить какой-либо знак, указывающий на то, что мы евреи. В то же время еврейским мужчинам нельзя было покрывать голову. Даже раввины ходили с непокрытой головой, хотя все знали, чем они занимаются. Каждый еврей находился под бдительным надзором «Мухбарат» – сирийской службы безопасности. Отличали нас просто – у всех у нас в документах было записано «мусават», то есть «относящийся к вере Мусы», еврей. Среди прочего евреям было запрещено говорить о политике и упоминать имя президента Хафеза Асада – ни в плохом, ни в хорошем смысле. На въезде в квартал был полицейский участок, и там фиксировали каждого входящего и выходящего…

В то же время, признает Р. многие евреи жили в Дамаске с материальной точки зрения совсем неплохо. Им было запрещено работать на госслужбе, но многие фирмы охотно брали их на работу в качестве менеджеров. Было немало евреев-врачей и удачливых бизнесменов. Стоматологи и зубные техники вообще почти все были евреи.

Сама Р., по ее словам, в детстве не чувствовала всех тягот диктатуры и дискриминации. Ей нравилось быть частью еврейской общины, нравились еврейские праздники, еврейская кухня. В те дни она училась в начальной еврейской школе, но затем ее перевели в среднюю государственную, где, понятное дело, одноклассницы встретили ее очень враждебно. Правда, в том, что она была еврейкой, были свои плюсы: евреев освобождали от тех уроков, на которых рассказывали о сирийской армии или правящей партии БААС, и они в это время были предоставлены сами себе.

Но еще когда Р. была во втором классе в жизни ее семьи произошла трагедия: по подозрению в пропаганде сионизма и шпионаже в пользу Израиля был арестован, а затем и приговорен к длительному сроку заключения ее отец. Правда, время от времени она с мамой и сестрой ездила к нему в тюрьму на свидания. Но после того, как они оказывались в тюремном дворе, ждать свидания приходилось часами, стоя на ужасной жаре, и однажды во время такого ожидания мама от обезвоживания упала в обморок.

– Арест отца, безусловно, не был совсем необоснованным, – признает Р. – Он и в самом деле придерживался сионистских убеждений, много говорил об Израиле, с гордостью рассказывал нам о победах Израиля в войнах, ненавидел режим Хафеза Асада, и не исключено, что позволил себе какие-то высказывания вне дома. Дело было еще и в том, что уехать из Сирии в 1980-е годы было невозможно. Не только евреям, но и всем остальным. Но евреям в особенности. С того, кто выезжал за границу требовали огромную сумму залога. Причем арабам по возвращении ее возвращали полностью, а евреям лишь частично. И еще: евреи не могли уехать из Сирии всей семьей – часть должна была остаться в заложниках.

Но в начале 1990-х, видимо, под давлением международной общественности в стране начали происходить позитивные перемены. Неожиданно досрочно освободили отца. Затем в 1992 году многие евреи получили разрешение на выезд – правда, с внесением очень большой суммы за это разрешение. И многие наши соседи стали уезжать. Только почему-то не в Израиль, а в США. И мы тоже поддались этой волне и в итоге оказались сначала в Штатах. Но отец все время говорил, что он не для того боролся за выезд, чтобы потом снова оказаться в чужой стране. И в 1994 году мы репатриировались в Израиль.

Хотя я с детства учила иврит, но здесь выяснилось, что это был другой иврит, книжный, а не разговорный, и потому на то, чтобы освоиться здесь у меня ушел почти год. Там меня называли еврейкой, а здесь я вдруг стала у одноклассников «арабкой». Это было очень обидно, но в конце концов я поняла, что идиоты есть везде, и обижаться на них не стоит.

Зато в армии мое знание арабского очень пригодилось: еще до призыва меня определили в разведку, а вскоре после начала службы послали на офицерские курсы. Как видите, я и сейчас ношу форму, и очень этим горжусь. Это великое счастье – жить в свободном еврейском государстве и служить в его армии. Жаль, что отец до этого не дожил, и жаль, что мне так и не довелось узнать его по-настоящему. И жаль, что многие израильтяне этого не понимают. Впрочем, им ведь не пришлось жить под диктатурой Хафеза Асада.

– История моей алии похожа, но все же чуть сложнее, – говорит К. – Я – восьмой ребенок в семье, а всего нас у отца с матерью девять. Все запреты, о которых рассказал супруга, вся дискриминация мне очень хорошо знакома, я испытал ее на своей шкуре, хотя в Израиль, как и она, попал в 14 лет.

Дело в том, что наша семья находилась под особым надзором, поскольку мой старший брат, когда ему был 21 год, сумел нелегально выехать в Израиль. Затем каким-то образом, несмотря на надзор, это удалось и сестре. Мой отец хорошо зарабатывал, так что мы не голодали, но сама жизнь в постоянном страхе и унижении была ужасной. Как уже сказала жена, выехать из Сирии можно было только за большие деньги. Даже для моего отца это была очень большая сумма, но он все-таки решился заплатить ее, чтобы с двумя братьями поехать в Европу и встретиться там с родственниками, с которыми не виделся почти 40 лет. Это была очень теплая встреча, а потом еще в Европу прилетел из Израиля старший брат и стал уговаривать отца репатриироваться в Израиль. Отец сказал, что это невозможно – ведь мать и другие дети остались в Дамаске.

В общем, он вернулся, а через несколько месяцев у одного из моих братьев обнаружилась тяжелая болезнь, и надо было срочно делать операцию. Причем такую, какую в Сирии не делали. Он уже с большим трудом наскреб деньги и подал новую просьбу на выезд. Моментально последовал выход в «Мубхарат», где у него стали допытываться, откуда взялись деньги на две поездки за границу подряд. Отец начал объяснять, что у него просто нет выхода – жизнь сына дороже любых денег.

В конце концов ему разрешили выезд, и в Европе он снова встретился с моим старшим братом, который стал убеждать его, что лучше и дешевле всего операцию будет сделать в Израиле. Отец страшно испугался и стал отказываться – поскольку, если в «Мубхарате» узнают, что он был в Израиле, последствия могут быть ужасными. Но брат, который к тому времени был офицером ЦАХАЛа, сказал, что уже давно многие сирийские евреи посещают Израиль через третьи страны, и никто в Сирии об этом не знает – все уже давно отработано, и никакого израильского штампа в его паспорте не появится.

В общем в итоге он так и сделал, а перед возвращением в Сирию брат дал ему половину стошекелевой купюры и сказал, что через какое-то время к нам в дом явится человек, который предъявит вторую половину купюры, и это будет означать, что ему можно верить. Затем он поможет всей нашей семье добраться до Израиля.

Настал день – и такой человек и в самом деле появился. Он сказал, что доведет нас до самой границы с Турцией, а затем через несколько часов появится другой проводник, который нелегально переведет нас на территорию Турции, а уже оттуда нас вывезут в Израиль. Он действительно довел нас до турецкой границы и оставил там в каком-то крохотном домике, сделанном чуть ли не из фанеры. Прошел час, другой, но никакой проводник не появлялся. А вокруг – зима, горы, в этой халупе почти не было никакой мебели. Проводник появился только через три дня, и все это время мы тряслись от холода и от страха одновременно: граница была в какой-то сотне метров, но мы все еще находились на сирийской территории, и, если бы пограничники или жители ближайшей деревни узнали, что в летнем домике скрываются евреи, нам был бы конец. Но, к счастью, все обошлось. Тайными тропами нас провели через границу, а в Турции у Сохнута все уже давно было налажено. Тем более, что отец во время пребывания в Израиле уже заполнил все необходимые бланки.

Ну а дальше у нас уже началась обычная жизнь новых репатриантов со всеми ее тяготами. Должен сказать, что государство сделало для нас немало, но и брат с сестрой, а также другие родственники, которые уже давно здесь жили, тоже очень помогали. Ну, а сейчас у нас вообще все замечательно. Мы очень довольны тем, как здесь все сложилось. И, само собой, стараемся служить нашей стране не за страх, а за совесть, так как хорошо знаем, сколько у нее врагов, и что они собой представляют.

В заключение встречи Р. и К. признались, что продолжают пристально следить за происходящим в Сирии. Не только по долгу службы, но и потому, что им больно за страну, в которой они родились, и за ее народ.

– На самом деле Сирия – прекрасная страна, – сказал К. – Если бы вы только знали, какая там щедрая земля, сколько там удивительно красивых и интересных мест! И там немало добрых и хороших людей, которые вполне могли бы жить с нами в мире. Все дело в ужасном режиме клана Асад, от которого прежде всего страдает его собственный народ. В то же время в Сирии, к сожалению, все еще остаются евреи. И чем скорее они все, до единого, окажутся здесь, тем будет лучше для них.

ВСЕНАРОДНЫЙ ВОЖАТЫЙ

Умер раввин Хаим Друкман, бывший в течение многих десятилетий высшим духовным авторитетом для сторонников религиозного сионизма. В эти же самые дни мир отмечает Международный день Катастрофы, через огонь которой пришлось пройти и раву Друкману. Об огромном вкладе Хаима Друкмана в развитие системы образования и воспитания в Израиле, его любви к каждому еврею, независимо от его религиозных и политических убеждений, умению сближать политических противников и приводить их к компромиссу и на похоронах, и в первую траурную неделю было сказано немало. И все же для того, чтобы осознать масштаб личности этого человека, до 90 лет носившего форменную рубашку молодежного движения Бней-Акива, стоит рассказать удивительную историю его жизни.

Хаим-Меир Друкман родился в 1932 году в польском городке Куты, который евреи испокон веков называли на свой манер Ки-Тов («Потому что хорош»). Он был и остался единственным сыном Авраама-Мордехая и Милки Друкманов, и потому нетрудно догадаться, как тряслись над мальчиком родители, прощая все его шалости, а порой и откровенно балуя.

После начала Первой мировой войны Куты отошли к СССР, и Хаим-Меир был направлен в советскую еврейскую школу, преподавание в которых велось на идиш – таких школ в бывших еврейских местечках Украины и Белоруссии было немало, хотя год от года их число неуклонно сокращалось. Преподавание в них велось на идиш, но, разумеется, по общей для всех советских школ программе. И, само собой, эти школы работали и в субботу.

Вместе с остальными сверстниками Хаим-Меир явился утром в субботу в школу, но, когда учительница потребовала открыть тетради и записать тему урока, наотрез отказался это сделать. В классе запахло бунтом, но учительница не собиралась сдаваться. Подойдя вплотную к третьекласснику Друкману, она потребовала выполнить ее требование, а когда тот снова отказался, взяла его за руку и попыталась силой заставить мальчика вывести на бумаге нужные слова. Однако тот отчаянно сопротивлялся, в результате на листе вышли каракули.

С тех пор эта сцена повторялась каждую субботу, пока на Хаим-Меира не махнули рукой. И из этой борьбы в школе за свое право соблюдать субботу он вынес, пожалуй, самый главный для себя урок: побеждает в итоге тот, кто не сдается.

Впрочем, в советской школе Хаим Друкман проучился недолго: уже 1 июля 1941 года в Куты вошли венгры и румыны. В городе создали гетто, и все взрослые мужчины были направлены на принудительные работы. А затем до местечка дошли слухи о том, что происходит с евреями в тех местах, где появляются немцы, и Авраам-Мордехай Друкман убедил своего двоюродного брата Айзека подготовить в своем большом доме тайное убежище на случай прихода немцев. Убежище было вырыто прямо под домом, имело выход на улицу, а вход в него был скрыт под массивным, набитым вещами шкафом.

Немцы, а точнее несколько сотен эсэсовцев появились в Куте 10 апреля 1942 года, и сразу же приступили к делу: на следующий день в городе было убито и сожжено заживо 950 евреев. Большая семья Друкманов укрылась в тайнике, и еще через день его обитатели услышали, как в комнатах звучит немецкая речь, бьется посуда и крушится мебель. Голоса приближались, становились все громче и стало ясно, что немцы уже находятся в той самой комнате, на которой стоял шкаф, который ввел в убежище. И тут у бабушки Хаима начался приступ кашля, и все поняли, что они выданы, и через несколько секунд немцы их обнаружат. Но, видимо, за звуками собственных голосов и устроенного в доме погрома нацисты кашля не услышали, и спустя какое-то время ушли.

Тем не менее, главы семьи решили не рисковать, и семья просидела в подполе еще сутки. Затем на семейном совете было решено перебраться в Черновцы – там были румыны, и по слухам они, по меньшей мере, не устраивали «акции».

Поздно вечером Друкманы двинулись в сторону Черновцов и глубокой ночью подошли к реке Черемош, которую было решено переходить в брод. Вода в реке была ледяная, а брод оказался не таким уж и мелким – через какое-то время 10-летний мальчик оказался по горло в воде, а плавать он не умел. Еще через секунду он почувствовал, что тонет, вдоволь хлебнул воды, рванулся вперед – и снова ощутил под ногами землю. И это был второй важный урок в его жизни: безвыходных ситуаций не бывает.

Понятно, что на берегу мальчик оказался промокшим до нитки, и как он после этого не хватил воспаления легких, так и осталось загадкой. Вместе с родителями Хаим добрался до Черновцов, жизнь там оказалась куда хуже, чем им представлялось. Но спустя несколько дней после появления Друкманов в городе стало известно, что в Кутах немцы обнаружили и ликвидировали все тайные еврейские убежища, и объявили Куты юденфрай – зоной, свободной от евреев.

Почти год Друкманы прожили в Черновцах, ежедневно трясясь от страха, что вот-вот они будут схвачены и выяснится, что у них нет никаких документов, позволяющих им здесь жить. После того, как немцы бежали, стало известно, что в расположенном неподалеку Слатине еврейские беженцы из Польши могут получить сертификат на выезд в Палестину.

Авраам-Мордехай с Милкой и сыном направились в Слатин, но получить сертификат им так и не удалось. Тогда они умолили обладающих таким сертификатом бездетных супругов Крейзенбергов взять с собой в Палестину хотя бы Химку-Меира.

Вместе с Давидом и Шпринцей Крейзенбергами Хаим Друкман добрался до Констанцы, откуда отходили пароходы в Стамбул, и дальше в Хайфу. Когда они прибыли в порт, там стояли три готовые к отплытию парохода, запись на которые шла на пристани, а затем с палубы выкрикивали имена очередных пассажиров, которым разрешалось подняться на борт. Но час шел за часом, а фамилии «Крейзенберг» так и не прозвучало. Давид направился выяснить, в чем дело, и ему было заявлено, что их фамилию выкрикивали, но они не откликнулись – видимо, не услышали. А теперь, дескать, мест на их пароходе не осталось, но начальство готово смилостивиться и приютить их на третьем судне.

И это было еще одно чудо в жизни Хаима-Меира Друкмана: в пути то судно, на котором он изначально должен был находиться с Крейзерманами, было взорвано торпедой, и все, кто на нем находился, погибли, а он в итоге добрался до Земли Израиля, где его встретила давно уже живущая в Тель-Авиве младшая сестра его отца Шушана.

Начиналась новая глава его жизни.

Тетя Шушана отдала племянника в располагавшуюся в Петах-Тикве религиозную школу-интернат сети «Моссад-алия».

Хаим появился в школе сразу после праздника Рош а-шана 1944 года, и очень удивился, что никто из его одноклассников не соблюдает пост Гедальи. В том числе, и те, кто уже достиг возраста бар-мицвы. Ему самому было в те дни только 12 лет, и формально он мог уклониться от соблюдения поста, но, тем не менее, именно он его держал.

Вскоре стало ясно, что именно Хаим наиболее ревностно из всех учеников школы, включая старшеклассников, соблюдает заповеди, и его назначили старостой школьной синагоги.

Учился он, по воспоминаниям одноклассников, хорошо, но без особого блеска. Во всяком случае, никогда не выпячивал свои знания. К примеру, в тот, первый год его учебы в «Моссад алия» в его классе изучали талмудический трактат «Бейца» («Яйцо») и тот факт, что Друкман является единственным учеником в классе, который знал этот трактат наизусть, выяснилось чисто случайно.

Но школа была с сельскохозяйственным уклоном, и помимо уроков в классе, у ее учеников было немало работы в поле, птичнике, коровнике и теплицах, так что скучать особо не приходилось. Но Хаим все равно скучал – ему не хватало родителей. Поэтому он навсегда запомнил летнюю ночь 1945 года, когда директор школы рав Иехошу Бахрах вошел на цыпочках в спальню, тронул его за плечо и тихо, чтобы не разбудить других, произнес: «Хаимке, вставай! К тебе приехали папа с мамой!».

В 14 лет Хаим вступает в действовавшее при школе молодежное движение «Бней-Акива», где очень быстро проявил себя неуловимым выдумщиком и главным заводилой всех мероприятий. Затем был переход в среднюю религиозную школу «Мория» в Тель-Авиве и в школу ГЕВА («Гимнасия Бней-Акива»).

В 1947 году, сразу после того, как ООН приняла решение о создании в Палестине еврейского и арабского государства, Друкман вступает в ряды Хаганы, но одновременно остается активным членом движения Бней-Акива, и в 1949 году вместе с другими его членами отправляется в Негев для укрепления созданного там молодыми религиозными сионистами киббуца Саад. Затем, не дождавшись, пока ему исполнится 18 лет, он призывается в ЦАХАЛ, где вместе с группой сверстников из «Бней-Акива» создает первое ядро бригады ЦАХАЛ, бойцы которого сочетают армейскую службу с сельскохозяйственной и поселенческой деятельностью.

После демобилизации Хаим Друкман собирался продолжить учебу в ешиве, но в Бней-Акива его убеждают согласиться какое-то время побыть координатором коммунаров (старших вожатых) движения сразу в двух городах – Нетании и Бней-Браке.

Вскоре его избирают в состав руководства организации, а в 1953 году он задумывает создать в Явне новую ешиву «Керем». В том же году от рака, не дожив до 49 лет, умирает его отец.

Будучи одним из членов руководства Бней-Акива, молодой Хаим Друкман обратил внимание на юную секретаршу движения Сару Эпштейн, и вскоре понял, что влюбился в девушку. Однако он был твердо убежден, что нельзя смешивать личную жизнь и работу, а потому решился признаться Саре в своих чувствах только после того, как приступил к учебе в ешиве «Мерказ а-рав» и стал ревностным слушателем уроков своего кумира рава Цви-Иегуды Коэна Кука, а Сара приступила к учебе на медицинском факультете Еврейского университета.

Чувство оказалось взаимным, влюбленные вскоре поженились, а затем им на какое-то время пришлось отправиться в США, так как матери Хаима понадобилась операция, которую могли сделать только в Нью-Йорке. Впрочем, и там Друкман времени не терял, а активно занимался делами местного отделения Бней-Акива, и присоединился к числу учеников великого раввина Хаима Барлина, преподававшего тогда в ешиве рава Ицхака Гутнера.

По возвращении в Иерусалим Хаим Друкман получил звание раввина и вскоре был назначен главой недавно созданной ешивы «Ор Эцион».

Итоги Шестидневной войны рав Хаим Друкман воспринял так же, как и многие другие приверженцы религиозного сионизма: как приближающуюся поступь «шагов Машиаха». Спустя месяц после окончания Шестидневной войны рава Друкмана пригласили в кибуц Явне на «диспут» между религиозной и светской молодежью о будущем иудаизма. Чутко уловив настроения присутствовавших на митинге, он спустя месяц стал давать по всей стране лекции об иудаизме для светского населения, следствием чего стало возвращение сотен, а то и тысяч евреев к исполнению религиозных заповедей и значительное, ставшее очень заметным сближение светского и религиозного населения страны, более терпимое отношение тех и других друг к другу.

Одновременно рав Друкман активно включается в начавшуюся поселенческую деятельность и принимает активное участие в возрождении еврейских поселений в Гуш Эционе, Иорданской долине и в других местах.

В 1968 году он вместе с женой, тремя детьми и престарелой матерью принял участие в знаменитом пасхальном седере хевронской гостиницы «Парк», с которой началось возрождение еврейского присутствия в Хевроне. Все это постепенно выдвигало рава Хаима Друкмана в лидеры поселенческого движения и религиозного сионизма в целом.

Одновременно он очень много занимался развитием системы образования и воспитания нового поколения религиозных сионистов. Именно с его «легкой руки» в стране резко возросло число ешив, в которых с равной серьезностью преподавались религиозные и общеобразовательные предметы. Именно рав Хаим Друкман является, по сути, создателем «ульпанот» – сети религиозных школ для девочек, по праву считающихся одними из лучших в стране. Это он стоял за идеей военных ешив и ее продвижением, а также «мехинот цваим» – подготовительных курсов религиозных ребят, желающих служить в элитных боевых частях и военных школ-интернатов для вязаных кип.

К середине 1970-х рав Друкман превратил Бней-Акива в нечто куда большее, чем просто молодежное движение, можно сказать, в своеобразную империю. Все это с учетом его роли в поселенческом движении и делало Друкмана самой популярной и влиятельной фигурой в религиозном сионизме. Новое поколение лидеров партии МАФДАЛ во главе со Звулуном Хаммером после Войны Судного дня было убеждено, что пришло время разорвать традиционный союз МАФДАЛа и Рабочей партии и пойти на сближение с «Херутом» Менахема Бегина, а также для увеличения количества мандатов поставить на второе место в списке рава Хаима Друкмана.

Как выяснилось, самым трудным было уговорить начать политическую карьеру самого Хаима Друкмана.

Потом был политический переворот 1977 года, в рамках которого правый лагерь впервые пришел к власти. Наступил день присяги нового правительства, и тут на заседании фракции МАФДАЛ новоиспеченный депутат раввин Хаим Друкман заявил, что он, к сожалению, не сможет присутствовать на приведении правительства к присяге, так как в это самое время должен проводить в киббуце Кешет свадьбу одного из учеников своей ешивы с девушкой, которая «вернулась к ответу», посещая кружок по изучению иудаизма в его доме. И он, собственно говоря, и познакомил молодых друг с другом.

– Я все понимаю, – сказал Хаммер. – Но ситуация чрезвычайная, так что тебе надо пропустить свадьбу, извиниться, попросить провести брачную церемонию кого-то другого, а самому находиться в кнессете.

– Если бы твоя дочь выходила замуж, ты бы тоже пропустил свадьбу? – спросил рав Друкман.

– Разумеется, нет. Но в данном случае речь не о дочери! – ответил Хаммер.

– Но для меня она как дочь. Все они – мои дети…

В итоге было решено, что специально для рава Друкмана будет задействован обычно закрытый по вечерам самый северный аэродром страны «Маханаим». Сразу после церемонии хупы рав Друкман на такси отправится на аэродром, откуда легкий самолет доставит его в Иерусалим, а церемонию присяги задержат до его появления в кнессете.

С перерывами Хаим Друкман был депутатом до 2003 г. При этом из-за своей огромной занятости он так и не удосужился научиться водить машину и сдать экзамен на права. Многие годы он ездил в общественном транспорте, а со временем у него появился личный водитель Эфи Аюби. 7 ноября 1993 по дороге в Кирьят-Арбу его машина попала под обстрел, в результате которого Аюби был убит, а рав Друкман получил ранения. Связь с семьей Аюби он сохранял до конца жизни.

Судьба советского еврейства, возможно, никогда не была на первом месте в списке приоритетов рава Хаима Друкмана, но и никогда не исчезала из этого списка. Еще в 1970-х годах он принимал определенное участие в поддержке борьбы советских евреев за право на выезд, а в конце 1980-х годов, как только рухнул «железный занавес» объявил алию и пробуждение еврейского самосознания советских евреев «задачей номер один».

Десятки воспитанников Бней-Акива появились в различных городах советских республик, создавая с «нуля» еврейские школы и филиалы движения. В 1990-м году рав Друкман лично провел в Киеве пасхальный седер в первый и второй день праздника, и в каждом седере участвовало свыше 400 человек. А в полупраздничные дни он с семьей посетил Куты и прошелся по улицам своего детства.

По возвращении в Израиль рав Друкман стал одним из тех, кто закладывал создание государственной системы прохождения гиюра – с тем, чтобы его смогло пройти как можно больше людей. Вслед за этим рав Друкман интенсивно занялся интеграцией в израильское общество юных репатриантов из Эфиопии, вовлекая их в деятельность Бней-Акива и в число учащихся армейских ешив. Что и привело в итоге к появлению в ЦАХАЛе первых офицеров-выходцев из этой общины.

Рав Друкман был фигурой национального консенсуса, не раз выступая в качестве третейского судьи как в спорах между видными раввинами, так и в конфликтах между светским и религиозным Израилем.