ЭВАКУАЦИЯ ИЗ АФГАНИСТАНА ГЛАЗАМИ АКЕРМАНА

«Во Вьетнаме, Афганистане и Ираке Соединенные Штаты изобрели писателя-ветерана, писателя-участника…

Демобилизованный герой – это очень американский литературный персонаж, преследуемый ужасами прожитого…

Эллиот Акерман – 42-летний ньюйоркец, который провел 10 лет в морской пехоте и в специальных операциях ЦРУ; он получил все Серебряные Звезды, Бронзовую Медаль за доблесть, Пурпурные Сердца; он прослужил последний год в обамовском Белом Доме и далее в самых престижных мозговых центрах в Вашингтоне. Он стал одним из признанных мастеров этого жанра. Его седьмая книга, изданная в Penguin, называется “Пятый акт. Американский финал в Афганистане”».

Из рецензии французского философа Бернара-Анри Леви в интернет-журнале Tablet Magazine

«Кабул пал пять дней назад, но мой телефон начал звонить еще раньше. Звонки становились все более срочными и настигали меня в течение всего давно запланированного путешествия вместе с семьей. Сегодня я с детьми посещал достопримечательности – Колизей, Форум, Термы Каракаллы. Они жаловались, что приходится много ходить. Конечно, они еще маленькие, чтобы оценивать развалины ушедшей империи, и все же я убеждаю себя, что хождение по этим руинам им запомнится».

Сюжетным центром книги Эллиота Акермана «Пятый акт» (The Fifth Act: America’s End in Afghanistan. By Elliot Ackerman /Penguin Press, New York) является трагическая эвакуация из страны, охваченной хаосом и отданной на милость «Талибана», афганских беженцев, организованная не столько даже правительством Соединенных Штатов, сколько их американскими боевыми товарищами и их друзьями-журналистами, движимыми чувством человеческого долга и стыда за предательство.

Именно так было, по мнению автора книги, расценено афганцами объявление президента Джозефа Байдена 14 апреля 2021 года о полном выводе американских войск к 11 сентября того же года, которое привело сначала к политическому, а затем и военному коллапсу. Даже если афганские силовики и обладали численным и материальным превосходством над талибами, но как только США и НАТО сообщили о прекращении военной поддержки кабульского правительства, там стало ясно, что песенка спета. (Эллиот Акерман явно не в ладах с логикой. Если после 20-летней поддержки США режим пал практически без сопротивления, то ясно, что большинство афганцев его не поддерживало – прим. ред.). Талибы перешли в победоносное наступление, между тем как афганцы, сотрудничавшие с американцами, бросились в посольство США за визами для себя и своих семей. Уже более 18 тысяч нерассмотренных заявлений накопилось там, но в июне наступил локдаун из-за ковида, и их обработка прекратилась. 4 июня президентская администрация получила письмо от 21 членa Конгресса, которые настаивали на том, чтобы проверка вьезжающих проводилась в данном случае на американской территории, а именно на острове Гуам (как было с вьетнамцами и после Войны в Заливе, с курдами). «Если мы не сможем защитить своих союзников в Афганистане, – говорилось в письме, – это окажет длительное воздействие на наши будущие партнерства и глобальную репутацию, которое повредит нашим войскам и национальной безопасности.

«Мой товарищ, журналист Ник, организовал конвой из четырех минибасов, всего зарегистрировано 109 человек. Сбор рано утром в гостинице «Серена», а оттуда автобусы должны будут выезжать в аэропорт. Еще один журналист договорился с талибами о проезде через их блокпосты. Моя работа состоит в том, чтобы обеспечить пропуск конвоя через американские блокпосты, конкретно у ворот, которые на карте помечены как Безымянные. Там стоят афганские охранники. Я звоню своему старому другу Джеку. Он сейчас курирует программу ЦРУ, которая им платит. Пока дозваниваюсь, проходит все утро. Наконец он перезванивает. Прошу его помочь. «Посмотрю, что можно сделать». А мы сейчас в Риме, сидим в отеле на террасе над бассейном. Дети гоняют голубей, которые пытаются стянуть еду со стола. Снова звонит Ник. Оказывается, посольство выпустило предупреждение о возможном теракте в аэропорту. Советуемся, не отложить ли конвой на сутки. К тому же Ник не уверен, что талибы завтра нас пропустят. Опять пытаюсь связаться с Джеком. Ник снова спрашивает, так поможет он или нет. Отвечаю, что не знаю. Все-таки решаем действовать по нашему плану.

Большинство пассажиров на автобусах мне незнакомы. Исключение – одна семья. С моим переводчиком Али я воевал бок о бок десять лет назад в Шкине, глинобитной базе огневой поддержки у пакистанской границы. Теперь Али живет в Техасе. Его отец, мать и две сестры находятся в одном из автобусов. И вот автобусы отъезжают от гостиницы. Они едут к Безымянным воротам. От Джека пока ничего нет».

Конец нашей войны в Афганистане, говорит Эллиот Акерман, поставил точку на всех обещаниях, делавшихся на протяжении двадцати лет: местным лидерам, которые стали нашими союзниками, несмотря на больший личный риск; женщинам, которые сделали большой шаг к равенству; афганским солдатам, которые воевали, чтобы не дать их стране развалиться, и самому правительству Афганистана. Но картина на самом деле двусторонняя. Годы афганской коррупции и сделок с врагами Соединенных Штатов, такими как Иран и Пакистан, вносили напряженность в наши отношения с афганским правительством при обоих президентах – и Хамиде Карзае, и Ашрафе Гани. Да и в самой войне афганцы не были надежными партнерами. Они уворовали миллиарды долларов нашей помощи. Они участовали в тоговле опиумом. Некомпетентность на высшем уровне граничила у них с бездействием. Так что предательство, естественно, было делом обоюдным.

Одним из примеров предательства со стороны США Акерман считает мирное соглашение, подписанное администрацией президента Дональда Трампа с «Талибаном» 29 февраля 2020 года. Начать с того, что афганское правительство вообще не было частью этих переговоров. Поэтому соглашение с талибами фактически делегитимизировало действующую власть. Американские переговорщики изобрели для него нелепую формулу, начиная каждый его параграф со слов: «Исламский Эмират Афганистан, который не признается Соединенными Штатами в качестве государства и который известен под именем “Талибан”, обязуется…». Представьте себе, как прочитал бы это член правительства Афганистана. Стоит ли удивляться тому, что наши афганские союзники были так уверены в нашем двоедушии?

«Римская ночь. В соседней комнате тихо спят дети. Рядом дремлет жена. Я сижу в групповом чате с еще полудюжиной партнеров. Все они помогают вывезти из Кабула 109 афганцев – кто-то поведет автобусы, кто-то будет координировать проезд через блокпосты. Через пару часов семьи начинают съезжаться в «Серену». Им приказано иметь с собой один чемодан, не больше. Ждем еще два часа. Наконец появляется сообщение от Мэтта, журналиста, западный паспорт которого должен помочь миновать блокпосты талибов: передовая машина выезжает из «Серены». Она едет перед четырьмя автобусами, проверяя, свободна ли дорога. Еще на одном чате Али подтверждает, что его семья уже в автобусе. Он также передает имя старшего командира CTPT (контртеррористическое подразделение) у Северных ворот. Совпадение: я его знаю. Это хорошая новость. Но от Джека по-прежнему ничего. Звоню еще раз. Ответа нет. Тогда пишу: «Когда доберетесь до Северных ворот, запомните, что афганского командира зовут так-то. Можете назвать его имя. Это должно помочь. Список пассажиров послан командиру CTPT на базу в Кабуле».

Проходит еще час. Ждем, когда последний пассажир сядет в автобус. Моя жена просыпается и спрашивает, уехали ли они. – Нет, отвечаю я. – Что-нибудь от Джека? – Нет, и боюсь, что ничего не будет. – Не может быть. – Может. Если он прикажет открыть ворота, то ответственность за каждого из них ляжет на него. А их 109. Но он же их не знает. А если что случится? А вдруг талибы или Исламское государство захотят подослать своего агента в аэропорт? Я заставляю его пойти на служебный риск. Сообщение от Мэтта: «Отъезжаем от «Серены»». Через десять минут: «Проехали блокпост «Талибана»». Али на своем чате сообщает, что у Безымянных ворот автобусы остановлены. Всем приказано выйти и предъявить паспорта. Но мы знаем, что паспорта есть не у всех. Пишу Мэтту: «Покажи свой паспорт и список пассажиров». Он отвечает: «Здесь американец». Я: «Он помогает?». Еще текст: «Твои автобусы у ворот?» – это Джек. «Да», – отвечаю. Он: «Я просто проверяю». Через минуту текст от Мэтта: «Внутри». Ник спрашивает: «Это точно, что все четыре автобуса внутри?». Отвечаю: «Едут по аэропорту». Пишу Джеку: «Все пассажиры в аэропорту». Отвечает: «Поздравляю». Письмо от Али: «То, что ты и твои друзья сделали для меня, невозможно забыть. До конца жизни буду это помнить». Отвечаю, что он сделал бы для меня и моей семьи то же самое».

Подразделение специальных операций, в котором служил Акерман, было развернуто вблизи иранской границы. Его казарма была построена из фанерных плит, как и большинство домов для американских военных. «Можно было бы, конечно, строить с бетоном, но к чему нам это? В каждый момент нашей двадцатилетней афганской одиссеи мы всегда находились – мысленно, так сказать, – всего лишь за год или два от сокращения, а там маячил уже и вывод войск. Само собой разумеется, афганцы это заметили. Афганский подрядчик, работавший вместе с моей группой, непременно ворчал всякий раз, когда самолет доставлял поддоны с фанерными плитами для строительства. “Фанерой войну не выигрывают”, – говорил он».

В Афганистане тогда ходило присловье «У американцев есть часы, а у “Талибана” – время». Уже начиная с решения президента Буша переместить часть вооруженных сил из Афганистана для вторжения в Ирак в 2003 году, продолжает Акерман, Америка стояла одной ногой в двери на выход. Мы даже ни разу не пытались убедить наших союзников – или наших врагов, – что у нас есть и часы, и время. По иронии судьбы, это как раз и привело к тому, что мы провели в Афганистане больше времени, чем могли, если бы наша позиция была иной. «Та катастрофа, которая развернулась в Афганистане, является следствием сотен плохих решений, накопившихся за две декады. И одна из них, которую я, – признается Акерман, – никак не могу выбросить из головы, это то, что мы предпочли строить наши казармы из фанеры».

«Венеция, остров Торчелло, Базилика Успения Девы Марии. Моя семья следует за нашим гидом, а я в нескольких шагах после нее. Утром мне позвонил мой друг Ричард, ныне удачливый бизнесмен, и попросил помочь. В Кабуле застрял переводчик спецназа Шах вместе со своей женой Форозан, на седьмом месяце беременности. Сейчас они находятся в доме, охраняемом канадцами, которые уже пытались их эвакуировать, но безуспешно. На данный момент Шаху, по его словам, удалось через посредника связаться с неким членом королевской семьи, который заверил, будто если они приедут в аэропорт и скажут американским морпехам условный пароль, то их пропустят. Что ты думаешь, это надежно? – спрашивает Ричард. Конечно, нет, отвечаю. Никакой королевский пароль на морпехов не подействует, Шах должен положиться на канадцев и покинуть свое убежище, только когда они скажут. Но он не верит ни канадцам, говорит Ричард, ни американцам, ни своему правительству. А королевской семье, покинувшей Афганистан полвека назад, – верит. Отчаялся человек.

Я пишу еще одному боевому товарищу, подполковнику Крису Ричарделле, командиру морпехов, охраняющих Северные ворота в аэропорт. Не сможет ли он провести несколько человек? Возвращаюсь к моим экскурсантам. Через некоторое время звонит Ричарделла. Нет, ни одной машины он впустить не может. Но есть маленький проход, не шире двери, и если подвести туда моих беженцев пешком, то морпехи извлекут их из толпы и проведут на территорию аэропорта. Сами мы пока что загружаемся в такси, чтобы ехать в аэропорт Венеции – Марко Поло. На моем чате появляется послание от Ричарделлы. Намечаем на 13:00. Собирайте всех, кого хотите, и пусть двигаются в направлении бокового прохода. Давайте всех, кого можно. Я хочу пропустить всех, пока этот проход не закроют. Кроме Шаха и его жены возникают еще 8 афганцев во главе с женшиной по имени Адиба – за них попросил еще один общий знакомый, Иэн. Объявляется в чате также Дэнни, воевавший вместе с Шахом и теперь ему помогающий. Но как морпехи их всех идентифицируют? Большими черными буквами Шах пишет свое имя и имя жены на листе белой бумаги. Дэнни присылает на чат фото этого листа, чтобы Ричарделла мог передать его своим солдатам. Теперь всем беженцам надо как-то встретиться.

Пока я помогаю жене выгрузить наши вещи из такси, на чате возникает Дэнни. Есть контакт Адибы с Шахом… Она недалеко от ворот… Шах ищет ее. Жена регистрирует наш багаж, получает посадочные талоны, а моего нет. Я же не дал ей паспорт! Где он? В панике шарю по карманам, наконец вспоминаю, что он в ручной клади, нахожу, отдаю жене и смотрю в чат. Ричарделла: Дайте знать, когда вся группа соберется в нужном месте. Мы готовы. Но народу у Северных ворот столько, там такая толкотня и хаос, что протолкнуться, куда тебе надо, это все равно что попасть на концерт Роллинг Стоунз. Через десять минут Иэн пишет: Адиба говорит, что она видит ворота и пытается попасть туда. Дэнни: «Там, где Шах, сейчас использовали слезоточивый газ. Это ей для ориентации». Еще десять минут. Иэн: «Адиба еще далеко». Потом Дэнни: «Шах почти у ворот, но с Адибой еще не встретился». Ричарделла: «Сколько уже готовы войти?». Дэнни: «Сейчас должны соединиться, ждите подтверждения». Ричарделла: «Вас понял. Пусть возьмутся за руки, продвинутся вперед, и мы их проведем». Для страховки я делаю репост фотографии Шаха, а Дэнни – Форозан. Ричарделла: «Видим его». И через мгновение: «Он с нами». Когда мы уже все сидим в самолете, я показываю жене телефон с Ричарделлой, Шахом и Форозан. Она читает месседжи, которыми мы обменивались. Возвращает мне телефон, и на ее глазах слезы. «Слава Богу», – говорит она. В этот момент наш сын смотрит на нас и спрашивает: «Почему вы оба плачете?».

Сын спросил меня: «Когда ты уходил из армии, мы выигрывали войну?» – «Не совсем», – ответил я. – «Значит, мы ее проигрывали?» – «Не совсем», – ответил я.

Что значит выиграть войну, размышляет Эллиот Акерман. Это зависит от историй, которые мы читаем о войне. В старших классах я впервые прочитал «Илиаду». Перевод, который раздал нам учитель, имел на обложке одну-единcтвенную фотографию: американские джи-ай штурмуют пляж Омаха в Нормандии в День Д. Тогда смысл этого сопоставления был мне неясен, я был всего лишь подростком. Гнев Ахилла, смерть Гектора и все эти греки в их черных кораблях казались имеющими мало чего общего со Второй мировой войной. Однако, замечает Акерман, после того как я прошел через две собственные войны, этот образ срезонировал у меня по-новому: «Илиада» для древних греков была такой же базовой моделью, что Вторая мировая для нашего общества. Мы по-прежнему думаем, что мы хорошие парни; мы исходим из того, что у войны есть начало, середина и конец; и мы ожидаем, что война закончена, когда бойцы возвращаются домой. Но вот это последнее ожидание оказалось неправдой – ни после Второй мировой, ни сегодня.

У американской публики сложилось представление, продолжает Акерман, что война заканчивается, когда все солдаты приходят домой. Опять же, возвращаясь к «Илиаде», это очередная проблема, возникающая, когда мы прикладываем старые шаблоны к новым реалиям. Так и с возвращением военнослужащих на родную землю. Мы по-прежнему держим две с половиной тысячи солдат в Ираке и еще тысячу в Сирии. В этих странах до сих пор нет мира, и наши солдаты все еще расплачиваются за это своими жизнями. Тем не менее через месяц после вывода войск из Афганистана, выступая с речью в ООН, президент Байден заявил: «Впервые за двадцать лет Соединенные Штаты ни с кем не воюют».

Когда я был мальчиком, вновь вспоминает Эллиот, то был буквально заворожен войнами и героями. Шести-семи лет я часами просиживал над иллюстрированной историей войны во Вьетнаме, изучая фотографии, и это был главный военный конфликт поколения моих родителей, который запечатлелся в моей памяти. Позднее, служа в морской пехоте, а дальше будучи уже ветераном, я встречался со многими, кто воевал во Вьетнаме. Я восхищался ими. Но вот какая разница между ними и моим поколением: они увидели завершающий акт своей войны. Нередко я подмечал в их глазах некий скепсис, даже некое знание, нам недоступное, но это было отнюдь не пренебрежение, это была жалость. Они-то знали, что моя война не закончена. Они знали, что грядет и что название этому предательство. Предательство и союзников наших, и ценностей наших, и каждого американца, которого его страна просила давать афганцам любые обещания, и все для того, чтобы все кончилось так, как кончилось, – беспорядочной эвакуацией.

26 августа 2021 года во время переправки очередной группы беженцев в Кабульский международный аэропорт там взорвался бомбист-самоубийца. Погибли 15 американцев и 150 афганцев. «После теракта у Ворот Эбби, – пишет Эллиот Акерман, – наши возможности проводить афганцев в аэропорт были заморожены. При этом количество беженцев продолжало расти. По мере того, как становилось очевидным, что окно для спасения сузилось до щелочки, те афганцы, которые сначала думали подождать, пока условия улучшатся, сейчас были готовы пойти на риски, о которых неделю назад и помышлять не могли».

11 сентября 2021 года, через 20 лет после 9/11, на стадионе Американской военно-морской академии в Аннаполисе играется традиционный футбольный матч между моряками и летчиками. Там Эллиот встречается со своим старым приятелем Джошем, экс-морпехом, досрочно демобилизованным из-за ранения. Каждый привез с собой сына, в гостинице они укладывают детей спать и переходят к воспоминаниям и прочим темам, в частности эвакуации из Афганистана.

«Я сейчас больше всего занят помощью семье, которую пытается вызволить адмирал Муллен [Майкл Муллен – Председатель Объединенного комитета начальников штабов (2007-2011)], их всего девять, из них четверо детей. Патриарх семьи, которого я назову Азизом, служил в посольстве США. Его брат работал шофером для министра в правительстве страны и его убили талибы, а сам министр упорхнул из Кабула в самом начале эвакуации. Азиз общается со мной по голосовой почте. Я проигрываю для Джоша несколько его сообщений, начиная с того, которое он записал в ночь взрыва у Ворот Эбби. Азиз говорит с дрожью в голосе.

Здравствуйте, сэр, надеюсь, у вас все в порядке. Мы только что вернулись обратно и стараемся уехать куда-нибудь. Мы не хотим, чтобы нас схватили талибы, так как они обыскивают все, дом за домом, улицу за улицей, чтобы найти нас. Мы не хотим, чтобы они нас опознали. Я был так близко к этому взрыву, вся моя одежда в брызгах крови. Все семья перепугана до смерти. Сэр, я буду очень ждать вашего звонка…

Еще одно сообщение пришло всего два дня назад. После того как последний самолет с американцами улетел из Кабула, Азиз и его семья перебрались в Мазари Шариф, на север страны. Там они укрылись в условленном месте и стали ждать, пока для них не найдется какой-нибудь другой самолет. Это самое место – всего лишь банкетный зал, оплаченный на короткий срок. Через неделю срок аренды закончится. А что потом? Талибы уже побывали в доме Азиза в Кабуле. Пожалуйста, сэр, пожалуйста. Прошу помогите мне, моей семье, моим детям. Здесь опасно. Я хочу выключить мой телефон и спрятать его. Я совсем растерян и не понимаю, что делать. Я рассказываю Джошу, что есть только одна авиакомпания, которой талибы разрешили летать, – это Kam Air. Азиз уже получил разрешение воспользоваться ее самолетом, но в последний момент летчики продали его места за двойную цену другим пассажирам. Нашелся еще один самолет, опять же формальности были урегулированы, но перед самим полетом командир талибов решил, что ему недоплатили. Наконец удалось приобрести места на ближайший рейс в Доху (Катар), но госдеп только-только ввел новое правило – у всех детей старше одного года должен быть паспорт. Конечно, у детей Азиза их нет. И много у тебя у таких посланий, спрашивает Джош. Почти каждый день, отвечаю я».

На следующий день они водят сыновей по кампусу Военно-морской академии и не говорят об Афганистане. За ланчем раздается звонок – это адмирал Муллен. Эллиот объясняет ситуацию и сообщает, что его приятель, бывший спецназовец, а ныне юрист во всемирно известной фирме McKinsey, просит госдеп сделать для детей Азиза исключение, и, кажется, это может получиться. Сейчас, говорит Эллиот адмиралу, мы ждем подтверждения. Держите меня в курсе, отвечает тот. Начинается матч, Эллиот и Джош ждут до половины, а потом уходят – день был долгий, и их мальчики устали так, что еле доползают до машины на парковке.

«Это абсурд, возмущается юрист McKinsey. Как надавить на госдеп, чтобы они с нами связались? Ни на телефон, ни на электронные письма не отвечают! Тут же читаю текст от Азиза. Когда от вас приходит письмо, ко мне возвращается надежда жить. Слышу о самолете в Катар из Мазара. Мы едем в Вашингтон, и по дороге я рассказываю Джошу о бюрократической паутине, опутавшей Азиза и его семью. Я не знаю Азиза. Никогда с ним не встречался. Просто это человек, присылающий мне мольбы о помощи, которую я не в силах оказать. Но я хочу поберечь себя. Я не хочу, чтобы меня заставили сказать Азизу, что мы опускаем руки, что деньги кончились, что он и его семья предоставлены самим себе. Не хочу жить с этим… Ночью приходит видео. Это от Азиза. Я уже знаю, что все они допущены к полету. Но сколько уже раз это было! И сколько мне приходилось ждать, чтобы убедиться в очередной неудаче! В общем я решил больше не ждать и лег спать. И тут меня разбудило это видео…

Маленькая комнатка, кровати распиханы по углам. Его дочка, ненамного младше моей, играет с мячиком. И вокруг разбросаны другие детские забавы. Самого Азиза я не вижу, он держит камеру. Слышу только его голос: «Надеюсь, у вас все в порядке. Мы в лагере в Катаре»… Тут в кадр вползает его сынишка, запускает руку в коробку, вытаскивает из нее детали от сборных игрушек и подносит к камере. Азиз смеется, и тут я понимаю, что никогда не слышал раньше, чтобы он смеялся».