Помните, в счастливом советском детстве по телевизору постоянно крутили какие-нибудь концерты народов СССР? Ну, там, где-то лихие украинские казаки крутились в умопомрачительном гопаке (к слову, только в зрелом возрасте узнал, что это не просто танец, а комплекс боевых упражнений, вроде бразильской капоэйры), отчаянные грузины размахивали кинжалами под лезгинку, многокосые раскосые таджички странно двигались под малопонятное мяуканье неизвестных музыкальных инструментов… И всегда-превсегда, обязательно-преобязательно присутствовал русский народный элемент: как правило, это был хоровод, в котором сарафанные не то матроны, а не то матрёшки в платочках либо в кокошниках плыли утицами одна за другой и изредка бормотали что-то непонятное.
Об антиалкогольной терапии
Вот это самое непонятное бормотание меня всегда сбивало с толку. Как ни крути, а русский – это, по крайней мере, один из моих родных языков и, по идее, я должен был понимать, что же поют эти дамы в сарафанах. Ан нет, не тут-то было. Попробуешь сосредоточиться, но всё равно невозможно разобрать – то ли они стонут от боли, то ли от радости, то ли у них запор, а то ли наоборот… Никак не получалось вычленить из этого всего ни словечка. Поэтому моё врождённое любопытство никак не давало мне покоя: я обязательно желал докопаться до содержания. Потратил кучу времени, здоровья, но, кажется, разобрался. Естественно, в рамках скудных возможностей моего интеллекта, ни в коей мере не сравнимого с коллективной мудростью «великого народа-Богоносца».
Но, чёрт побери, почему я должен страдать один? Я намерен нагрузить этим и вас, дорогие читатели, так что, перед дальнейшими авторскими измышлениями, прошу собрать волю в кулак и самостоятельно ознакомиться с этой великой поэзией. А то разбаловались, «панимаш», на всяких Пушкиных с Есениными… Итак, из множества вариантов предлагаю вам, так сказать, классический, написанный… ой, да кто его знает, кем. Но об этом позже.
Во поле берёза стояла,
Во поле кудрявая стояла.
Люли-люли, стояла,
Люли-люли, стояла.
Некому берёзу заломати,
Некому кудряву заломати.
Люли-люли, заломати.
Люли-люли, заломати.
Я ж пойду-пойду, погуляю,
Белую берёзу заломаю.
Люли-люли, заломаю,
Люли-люли, заломаю.
Срежу я с берёзы три пруточка,
Сделаю с берёзы три гудочка.
Люли-люли, три гудочка.
Люли-люли, три гудочка.
А четвёртую балалайку,
А четвёртую балалайку.
Люли-люли, балалайку,
Люли-люли, балалайку.
Пойду ль я на новые на сени,
Стану в балалаечку играти.
Люли-люли, играти.
Люли-люли, играти.
Стану я старого будити,
Встань ты, мой старый, проснися.
Люли-люли, проснися.
Люли-люли, проснися.
Борода седая, пробудися,
Вот тебе помои – умойся.
Люли-люли, умойся.
Люли-люли, умойся.
Вот тебе рогожа – утрися,
Вот тебе лопата – помолися.
Люли-люли, помолися.
Люли-люли, помолися.
Есть у этого шедевра и ещё один куплет, который, хоть и не входит в классический канон, но, тем не менее, часто цитируется доморощенными этнографами:
Вы, гудки-гудочки, не гудите,
Старого мужа не будите,
Старый спит с похмелья,
С великого перепою,
Люли-люли, с перепою,
Люли-люли, с перепою.
Итак, как видим (и эта картина подтверждается множеством российских этнографов), в тексте самой популярной хороводной песни матушки-России речь идёт о несчастной девушке, которую, очевидно, насильно выдали замуж за постылого, старого хрыча. Но бедная девочка – та ещё оторва и мстит ему, где может, подсовывая то помои для умывания, а то лопату вместо «отченаша». Хотя, конечно, худшая месть – это разбудить пьяного в дымину супружника с помощью народных музыкальных инструментов – трёх гудков и балалайки, самостоятельно изготовленных народной умелицей из вручную заломанной ею же на прогулке берёзоньки. Люли-люли, так сказать.
Дорогие женщины, ежели ваши мужья, паче чаяния, позволяют себе лишнее – не ругайте их, не отпаивайте антиалкогольными чаями и не отливайте воск. Просто разок сыграйте ему с утра на балалайке. Подозреваю, нужный вам эффект будет достигнут после первого же сеанса и никаких подшиваний и экстрасенсов в будущем уже не понадобится.
«Пожалуй, будь ты хоть татарин»
После такого вот лирического отступления стоит вернуться к вопросу авторства этого народного хоровода и его происхождения – ибо, на самом деле, русских народных песен в мире попросту не существует, у каждой есть свой автор – как правило, интеллигент благородных кровей, трудившийся на этнографической ниве где-то в промежутке между XVIII и XIX веками – именно тогда усиленно творился миф о русском народе, как о чём-то цельном и едином.
Упомянутые выше этнографы многомудрыми рассуждениями связывают данный конкретный хоровод со старославянскими временами и традициями. Конечно, они имеют право на любые версии, но возникает один вопрос: господа и дамы, вы где-нибудь видели хоть одного-единственного древнего русича с балалайкой? Впрочем, есть и более конкретные данные: искусствоведы утверждают, что впервые эта песня упоминается в 1790 году в сборнике фольклористов Львова и Прача. Очевидно, с древнерусских времён её тщательно скрывали от автора – то есть, от народа, ибо она несла слишком глубокий, свободолюбивый контекст, доступный лишь посвящённым, высшим умам. Ну, хорошо – поверим на слово, потому как вот ей-Богу, скудным своим умишком ещё и сборник Львова с Прачем не осилю.
Вроде, всё понятно. А вот никак нет-с. С этого момента начинаются традиционные для московских условий разброд и шатания. Оказывается, главную песню русских хороводов, глубинную древнеславянскую сагу об алкогольных страданиях старого мужа, написал… татарин. В Казани, кстати, от этого факта по сей день ловят глубинный, древнетатарский кайф.
В 1815 году профессор Казанского университета Николай Михайлович (он же – Нигмат Мисаилович) Ибрагимов издал собственный вариант песни о берёзоньке. Этим он, следует заметить, натворил немалых бед и испортил жизнь куче этнографов, которые теперь, мягко говоря, любят выносить мозги себе и окружающим – какой же из хороводов более исконный?
Подлил масла в огонь и русский поэт с украинской фамилией Евгений Евтушенко, умудрявшийся быть в оппозиции одновременно ко всем, кого восхвалял. Восхвалил он и Нигмата Ибрагимова, написав:
К сожалению, мало известно,
Но достоин тот факт пьедестала,
Что татарином создана песня
«Во поле берёзонька стояла».
И за это, мой названый брат,
Честь тебе, Ибрагимов Нигмат.
Вот такая этнография. Поэт в России, как заявлял Евтушенко, больше, чем поэт, и Евтушенко поверили больше, чем высоколобым исследователям. По крайней мере, в Казани. В 2002 году Казанское общество любителей словесности поставило памятник Ибрагимову – автору великого творения о берёзоньке, лопате и трёх гудочках. Правда, монумент сей оказался весьма своеобразным: перед проходной завода «Электроприбор» на одинокую берёзоньку присобачили табличку. Причём оцените мотивацию избранного для этого места: на месте этой самой проходной когда-то имелась настоящая берёзовая роща, в которой якобы любил прогуливаться поэт и которая, видимо, вдохновила его на шедевр.
Впрочем, шутки в сторону. Уважаемый читатель, у меня имеется для вас домашнее задание. Предлагаю самостоятельно разобраться в тексте второго по популярности русского народного хоровода (правда, он такой же народный и древнеславянский, как и «Берёзонька») – «Барыня». Лично автор, прочитав несколько разных (абсолютно разных!) вариантов этого творения, которые объединяет разве что туповатый рефрен «Барыня-барыня, сударыня-барыня», решил принести нижайшие извинения авторам «Берёзоньки», которая на этом фоне в самом деле выглядит весьма содержательной. Простите меня, хоть «исконный русич» Николай Львов, хоть татарин, а хоть онемеченный чех Иоганн Прач с русским этнографическим уклоном! Вы создали умнейшую вещь. По сравнению вот с этим вариантом Сударыни-барыни из изданного министерством культуры российской федерации в 2012 году сборника «Чухломский фольклор»:
А мы сударушку Варварушку
Пойдём и запоём,
Мы сумеем её вчетвере,
Сумеем и вдвоём!
Барыня, барыня,
Сударыня-барыня!
Вейся, вейся, чубчик мой,
Пока у матери родной,
Замуж выйдешь – чуб забудешь
У свекрови лихой!
Барыня, барыня,
Сударыня-барыня!
Ну вот. Желаю дорогим читателям спокойных снов и пусть вам никогда не приснится сударушка Варварушка с чубчиком.