(Продолжение. Начало в #622)
Выкупать в собственность и оставлять после отъезда квартиры тогда было ещё нельзя, и после получения разрешения на выезд, мы по предложению нашей деловой соседки, разумеется, не безвозмездно, оформили обмен с её друзьями, с условием нашего проживания в нашей квартире вплоть до самого отъезда.
Поскольку времена уже были другие, мне устроили прощание на работе, проводили хорошо с добрыми пожеланиями. Люда, всё-таки, как работник идеологического фронта, уволилась с телевидения заранее и в общем-то тихо.
Я пришёл попрощаться с моим другом и начальником Марковцом, который уже работал в своей частной фирме. Он сказал:
– Я не знаю, Семён, правильно ты делаешь или нет, жизнь покажет. Но могу сказать одно – скоро здесь у нас начнётся очень тяжёлое время, и сколько оно будет длиться, никто не знает…
Откуда он, бывший работник ЦК, бывший крупный руководитель производства, знал тогда, или просто догадывался о крутых 90-х, я не знаю, но жизнь показала, что насчёт предстоящих в стране судьбоносных и, зачастую, трагических событий, он оказался абсолютно прав…
Мы отправляли багаж прямо на Нью-Йорк. Когда мы его паковали, а потом заколотили ящики, в доме стало пусто и грустно, и я вспомнил произведение Якуба Коласа «Разоренное гнездо». Все, что было нашей жизнью в СССР подошло к концу. А тут ещё в день, когда мы должны были везти багаж, чтобы отправлять в аэропорт, во всём нашем доме отключился свет. Поскольку лифт не работал, грузчикам пришлось сносить ящики по чёрному ходу на руках. Я им помогал, а Люда держала в руках свечи, идя впереди. Это было какое-то жуткое нереальное зрелище. Я, почему-то, вспомнил старый фильм Эйзенштейна «Иван Грозный», полумрак, свечи и жуткое ощущение чего-то горестного и страшного. Люда шла впереди и плакала…
Но багаж мы успешно отправили, и я пошёл, по блату, через женщину, с которой мы обменялись квартирами, доставать билеты на поезд до Москвы. Я купил билеты на два купе, чтобы разместиться нам четверым с тестем, который прилетел из Запорожья нас проводить, и чтобы разместить чемоданы. В день отъезда пришли нас провожать много людей. Пришли мои друзья, Людины подруги, многие её сотрудники. К нашему большому удивлению, пришла даже режиссёр новостной редакции телевидения Галина Алексеевна Корсик, которая была сватьей Министра внутренних дел Белоруссии генерала В. А. Пискарёва.
Наша соседка заказала в ресторане «Юбилейный» холодные и горячие закуски, я накупил спиртного, было шумно, трогательно, но, честно говоря, не очень весело.

Я выходил из квартиры последним. Сел на свой, такой любимый паркетный пол, глотнул из бутылки немного оставшегося коньяка, потом оторвал по кусочку обоев в комнатах и быстро вышел, с шумом захлопнув за собой дверь. Мне показалось, что вместе с дверью я захлопнул за собой всю мою прошлую сорокалетнюю «советскую» жизнь…
Первый «осклиз» нас ждал прямо в поезде Минск – Москва. Оказалось, что наши, заранее выкупленные купе не рядом, а в разных вагонах. Что сказать, хорошие билеты устроили мне по блату… Тесть пошёл в другой вагон, а потом всё равно пришёл к нам, и мы до Москвы ехали все вместе, на чемоданах, как говорится, в тесноте, да не в обиде…
На Белорусском вокзале нас встретили Людины родственники на РАФИКе и повезли нас вместе с вещами в посёлок Монино в Подмосковье, где мы как известно, бывали не один раз. Там уже был накрыт широкий стол, опять выпивали, желали, прощались. Потом тот же РАФИК завёз меня в Аэропорт Шереметьево-2, чтобы рано утром перед посадкой на самолёт привезти туда Люду и Юлю. Я просидел в зале ожидания всю ночь, а часам к семи утра уже ожидал мою семью, так как посадка начиналась ровно в девять. Но к семи никто не приехал, не приехали они и к восьми. Телефона у родных в Монино тогда не было, я уже начал сильно волноваться, и только в 9:15, когда вовсю уже началась регистрация, показались запыхавшиеся, ещё не совсем проснувшиеся Люда и Юля. Оказалось, что водитель РАФИКа и все они элементарно проспали, и сосед, дядя Ваня посадил их обеих в свой мотоцикл с коляской, примчал их по кольцевой почти вовремя и тут же уехал. Я даже не смог его поблагодарить. Мы сдали багаж, прошли паспортный контроль и тут моя Люда вовсю разрыдалась. Я стал её успокаивать. К нам вышел из своей стеклянной будки таможенник, проверявший наши документы, подошёл к Людмиле и сказал:
– Девушка, дорогая, чего же вы плачете, у вас Советский паспорт. Вы всегда сможете без всякой визы приехать в гости, а не понравится, просто вернуться назад. Я работаю здесь много лет и вам надо было видеть, как ещё несколько лет назад отсюда уезжали наши люди, навсегда лишённые Советского гражданства…
Я не знаю, подействовали ли на супругу его слова или она просто сама успокоилась, но мы бодро вошли в самолёт, сели на наши места и через короткое время вместе с самолётом взлетели в нашу новую жизнь.
Я смотрел в иллюминатор, видел все уменьшающиеся в размерах дома Подмосковья и вспомнил, как накануне вечером я один последний раз вышел на свою родную Юбилейную Площадь, где всю жизнь прожил, где прошло моё детство, юность и молодость. Я оглядывал так хорошо знакомый мне дорогой и любимый мой скверик, старые лавочки, стоящие вдоль аллей, такие, кажется, родные кусты и деревья и поймал себя на мысли, что иду и разговариваю с ней, с моей родной Юбилейной Площадью, разговариваю, как с живым человеком:
«Ну, вот, и уезжаю я, моя дорогая… Уезжаю далеко, на край света, в далёкую и пока ещё чужую для меня Америку. Ты не обижайся, так уж получилось у меня, у нас в жизни. Но ты знай, я обязательно буду возвращаться, буду приезжать к тебе, буду гулять по знакомым аллеям твоего сквера, посижу опять на твоей удобной и ласковой лавочке, на которой ещё когда-то, давным-давно сидели мои родители. И я обещаю, что, где бы я не был, я буду помнить тебя всегда и, хоть я не писатель, может быть, когда-нибудь напишу о тебе свою книгу, которую так и назову – «Американец с Юбилейной Площади».
КНИГА ТРЕТЬЯ – МОЯ ЖИЗНЬ В АМЕРИКЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как я уже отмечал, все, что написано в этой моей книге, написано мной единолично, без помощи соавторов, потому что «иных уж нет, а те – далече»… Конечно, после многих лет коллективного творчества одному писать несколько непривычно. Ты сидишь за столом, перед тобой полумрак комнаты и компьютер. Нет рядом твоих друзей и соавторов, которые расположились здесь же на диване, пьют кофе (а то и что-то покрепче), шутят, балагурят, обсуждают, придумывают что-то вместе с тобой. Иногда восхищаются твоими шутками и находками, но чаще журят тебя и критически, но довольно доброжелательно высказываются по поводу твоего очередного, не совсем удачного предложения. Не хватает жарких споров, отстаивания своей точки зрения, состояния всеобщей радости и ликования, когда что-то действительно получилось, не хватает атмосферы дружбы и эйфории творчества…
Ну, что тут поделаешь, так получилось, так распорядилась судьба, и поэтому надо садиться за письменный стол одному, включать настольную лампу, компьютер и только свои мозги и всё обдумывать и придумывать самому. Всю эту мою книгу «Американец с Юбилейной площади» я создавал сам, в одиночку, то есть, став теперь из творивших когда-то вместе «Троекумовых», одиноким в моём творчестве «Однокумовым». Писалось это все в Америке, и поэтому многое из написанного (хочешь-не хочешь) носит некий (очень не хочется употреблять это слово, но все-таки) эмигрантский колорит. Писать в Америке я начал не сразу, а несколько лет, как говорится, обживался, устраивался и, честно говоря, было не до писаний. Однако, всё это время я, безусловно, скучал по творческой составляющей моей жизни и, в конце концов, природа, а, может быть, приобретённое за долгие годы увлекательное хобби, взяли своё. Толчком послужило приглашение моим старшим товарищем и давним другом Аликом Плаксом на празднование в Балтиморе 10-летия его радиопрограммы «Звезда Давида» – наиболее «долгоживущего» в США еврейского радио на русском языке. В декабре этого же года, после посещения Минска, мной написан рассказ «Яма» о минском гетто, который затем был опубликован в ряде периодических изданий Америки – в таких газетах, как «Русский базар» и «Новое русское слово». В марте 2001 в многоуважаемой газете «Каскад» был опубликован мой первый американский фельетон «Приглашение в Балтимор». С тех пор постоянно, что-то писал, публиковался параллельно с основной своей инженерной специальностью, которая требовала много моих физических и умственных усилий, работал в своих любимых творческих областях, а потом взял и засел за описание своего жизненного пути и вот так постепенно, вместе с вами, уважаемый читатель, дошёл до третьей части моего повествования «Американец с Юбилейной площади», которую я незамысловато озаглавил: «Моя жизнь в Америке».
ПРИЕЗД
Первое наше приземление за границей 30 августа 1990 года состоялось в ирландском городе Шенон. В отличие от меня, мои девочки раньше ещё никогда не были за границей, и первый же заграничный ирландский полустанок произвёл на них ошеломляющее впечатление. Не надо забывать, 1990 год – у нас в Минске магазины с пустыми полками, многие пищевые продукты отпускаются по талонам, кругом блеклость и серость, а тут праздник, сверканье огней, блеск, изобилие… На руках у нас было всего $450, то есть, по сто пятьдесят на человека, выданных нам во Внешнеторгбанке перед выездом на ПМЖ.
Находясь в аэропорту Шенона, мы решили перекусить кое-что из национальной ирландской кухни и выпить по чашечке необычайно вкусного, как нам тогда казалось, ихнего кофе.
Приземление в Нью-Йоркском аэропорту JFK было для нас не столь праздничным. Во-первых, таможенник, заглянув в мой паспорт, почему-то назвал меня смешным именем «Самойль», что сразу вызвало у меня, да и у моих девочек, несколько неприятное ощущение. Но это, конечно, пустяки, более огорчительно было то, что из моих родных нас в JFK никто не встречал. Встретила нас только представительница агентства ХИАС, которая и доставила нас из терминала Аэрофлота в терминал «Дельта». Как она выяснила, из-за грозы наш рейс на Олбани откладывается, и поскольку гроза длилась часов десять мы всё это время, уставшие после длительного перелёта сидели и полулежали в креслах, ожидая вылета. Правда, эта девочка из ХИАСа оставалась с нами всё это время, приносила воду и какие-то сэндвичи, но мы были настолько уставшие, измотанные и разбитые, что, честно говоря, кусок в горло не лез. В очередной раз, подойдя к нам, она тихонько спросила у Люды:
– А что, у вас разве нет здесь родственников в Америке, почему вас никто не встречает?
На что Люда только недоумённо пожала плечами, да и я толком не знал, что ответить. Уже позже, проживая в Америке, я видел, как целыми семьями приезжают встречать в аэропорт своих родственников, приехавших на ПМЖ, как один наш знакомый, Володя Ложкин, носился у нас в Олбани по русскому магазину, скупая все продукты и сообщая всем, что взял в рент вен и едет вечером в JFK, так как его братик приезжает. Что сказать, честно говоря, мне было несколько обидно всё это наблюдать. Как оказалось, это жена старшего брата определила, что в Нью-Йорке нас будет встречать ХИАС и посадит нас на местный рейс, поэтому туда никому ехать не надо, ни к чему тратить семь часов на дорогу туда и обратно и бензин, а лучше они встретят нас уже в аэропорту Олбани. Прошло больше тридцати лет, а у меня до сих пор остался неприятный осадок, хотя откуда было им знать про 10-часовую грозу.
Когда гроза закончилась, мы наконец-то, вылетели в Олбани, где нас уже встречали мама, старший брат с женой и их друзья на двух машинах.
С первых же минут мы ощутили «радушное гостеприимство» со стороны жены старшего брата.
После обеда по случаю приезда моя невестка стала объяснять, что нам, приехав сюда, особенно нечему радоваться, так как они здесь уже одиннадцать лет, а впереди неизвестность и, чтобы обеспечить свою старость, им надо «потуже затянуть пояса». То есть, она, как бы, давала нам понять, что ни на какую материальную помощь с их стороны, нам рассчитывать не стоит.
Мы с Людмилой вышли прогуляться, и она тут же мне заявила, что поедет назад. Я её успокоил, а про себя решил, что от таких родственников, как невестка, нам надо держаться подальше.
Переночевали, сели завтракать, на столе много всего, а кусок почему-то в горло не лезет. Настроение не очень. Невестка говорит:
– Чего вы грустные такие? Вот сходите на шапинг, сразу повеселеете.
Ну, сходили, в магазине полно разных продуктов. Я, конечно, всё это уже видел, а девочки мои потрясены изобилием, хотя я вижу, они от всего происходящего с ними за последние дни в шоке. Да и у меня на душе веселее как-то не стало. Помню, когда был в гостях, от всего увиденного в первые дни были совсем другие ощущения. Про себя с некоторой самоиронией вспомнил анекдот, что не надо путать туризм с эмиграцией.
Назавтра брат повёз нас в «Имигрэйшен офис», где нам выдали карточки социальной защиты «Сошиал Секюрити», потом мы поехали в «Джуиш Федерэйшен», то есть, в офис еврейской федерации. Встретили нас две женщины лет пятидесяти. Дарим им привезённые с собой сувениры. С помощью брата заполнили какие-то бланки. Из дальнейшего разговора я понял, что они рекомендуют, когда мы будем покупать машину, не покупать автомобиль немецкого производства, так как Германия – главная виновница Холокоста. После этого они дают нам бумагу с правилами поведения вновь прибывших. Когда мы дома прочли эту бумагу на русском языке, оказалось, что кроме всего прочего, там написано, что, оказывается, женщина должна каждый день подмываться. Потом нас везут в офис Социального обеспечения – «Сошил Сервис», где нам сообщили, что мы будем получать так называемый «велфер», то есть, пособие для малообеспеченных. Нам выдали карточки бесплатного медицинского обслуживания, талоны на питание под названием «фуд стемпы» и, так называемые, «токинги», то есть, жетоны на бесплатный проезд в автобусе.
НОВОСЕЛЬЕ
Поселили нас в небольшой апартмент с двумя спальнями, стоимостью $400 в месяц, который так же оплачивает «Сошил Сервис». Район нашего проживания был «белый» и довольно спокойный. Как оказалось, это тоже было важно, где и в каком районе снимать квартиру. Рассказывали, что одна из семей, приехавших в то же время, поселилась по незнанию на границе с «чёрным» районом. Так в то время, когда муж был на работе, а его супруга была одна дома, в окно на первом этаже влез какой-то чёрный и средь бела дня изнасиловал хозяйку. Насильника так и не нашли, а семья уехала в другой город.
В нашей квартире для нас приготовили бывшую в употреблении мебель, телевизор, правда, новый, но небольшой, фирмы «Дженерал Электрик».
В нашем апартменте жарко, душно. Брат приносит два б/у кондиционера, устанавливаем их в окна в спальнях, спать уже лучше, но в остальной части квартиры – пекло. Ждём наступления осени.
Рядом с нами живёт несколько таких, как мы семей. Мы подружились с одной парой из Ленинграда, где также муж еврей, жена русская и дочка, одногодка нашей Юли. Они люди хорошие, как бы, опекают нас во всём, так как приехали на пол года раньше и уже оба работают. Вот только одна напасть, муж Игорь довольно своеобразно борется со стрессом. У него под кроватью, чтобы жена не знала, как он сказал, стоит ведро с водкой, накрытое крышкой. Он после работы ложится в кровать, включает телевизор, потом, не вставая с этой кровати, кружкой черпает «успокоительное» и понемногу пьёт до тех пор, пока всё с той же кружкой в руках, постепенно не засыпает…
Пока мы были на занятиях, по изучению английского, у нас из кухонного шкафа пропал хрустальный стакан, из которого мы пили воду, соки и т.д. Я в недоумении, кому понадобился наш стакан, может быть каким-нибудь местным спецслужбам или полиции понадобились отпечатки пальцев вновь прибывших, и они тайно проникли в дом. Чуть позже приходит работник офиса, сантехник Джим, у которого есть ключи от всех квартир, приносит стакан и говорит, что проверял у нас систему отопления к зиме, захотел пить, налил воды и с этим стаканом ходил до конца рабочего дня. Мне всё-таки трудно привыкнуть, что в твоё отсутствие кто-то может вполне официально и довольно свободно проникнуть в твоё жилище.
В телевизоре идут всего три программы местного телевидения. Оказывается, чтобы смотреть НВО, Синемакс и другие популярные развлекательные и новостные программы, надо покупать, так называемый «Кэйбл» и платить примерно $60 в месяц. У нас пока таких лишних денег нет. Но вспоминаю откуда я приехал и выражение «Голь на выдумку хитра». Обследую подвал и нахожу места подключения кабеля к соседям – американцам. В точке соединения подсоединяю двойник и к нему подключаю кабель от нашего телевизора. Спокойно смотрим все платные программы до самого нашего съезда из этой квартиры. Правда, мы мало что понимаем, но как нам кажется, фильмы все несколько однообразные и какие-то на наш непривычный глаз примитивные.
К нам прикрепляют преподавателя английского языка на дому. Это мужчина лет 70, находящийся на пенсии, доброволец, «тютор» или, как здесь говорят, «волонтир».
Пытаемся на нашем небогатом английском немного общаться с этим нашим преподавателем и соседями-американцами. О Советском Союзе, о России все они знают очень мало. О существовании Беларуси многие вообще не в курсе.
Познакомили нас с местным «миллионером из Одессы». Он пригласил нас на пари в бассейн. Шикарный дом, огромный бассейн, на территории пруд, у которого стоит вывеска «Чёрное море». Публика в основном русскоязычная, но есть и американцы. Дамы в купальниках, но в туфлях на каблуках, мужчины с огромными золотыми цепями на шее. Барбекю, шашлыки, напитки, закуски, вот богач так богач – подумал я – он наверное тот, кто деньги не считает, но жена хозяина жалуется:
– Представляете, сына отправили в колледж, билет на автобус, аж 40 долларов стоит.
АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК
Конечно, мы сразу поняли, что в первую очередь нам надо постичь английский язык, хотя бы в минимальном объёме, необходимом для общения и возможности хоть что-то сказать. Дело в том, что так получилось, что и я и Люда ходили в школы, где единственным иностранным языком преподавался французский, потом я в институте, а Люда в театральном училище продолжали изучать именно французский язык, ну и наша дочь, которая пошла в мою же школу, расположенную рядом с домом, когда никто ещё и не помышлял об отъезде, тоже изучала французский. Конечно, когда мы решили уезжать, мы пошли на платные курсы английского языка при Доме Офицеров, наняли преподавателя для частных уроков и начали изучать язык с «Эй», «Би» и «Си». Мы даже узнали, что есть какие-то очень продвинутые курсы изучения английского языка при Академии Наук, которые обучают языку по какой-то новой методике, пошли и туда. На первых занятиях нам сразу раздали какие-то тексты и сказали их читать, но мы заметили преподавателю, что ничего прочесть пока не можем. Тогда преподаватель спросила, какой язык мы изучали. Мы оба ответили, что французский.
– Ну, что ж, тогда читайте этот текст по-французски.
Мы сложили наши тетрадки, и пошли домой.
Короче, по приезду в Америку лично у меня была тетрадка-словарь, составленный мной из слов, которые я успел выучить перед отъездом, и хорошо помню, что в нём было 240 слов. Располагал я их там не по алфавиту, а по мере их изучения. Удивляло то, что порой слова говоришь правильные, а они, американцы, тебя всё равно не понимают. Так однажды мы пошли прогуляться по молу и решили поесть мороженное. Я подошёл к стойке и заказал два шоколадных мороженных. И как я только не произносил и «чоколат» и «шоколайт» и «шоколэйт», девчонка за стойкой так и не поняла, чего именно я хочу, так что пришлось выругаться по-русски и уйти без мороженного.
Кстати, этот мой самодельный словарь не раз сыграл со мной злую шутку. Так через пару дней после приезда мой племянник повёз нас на почту отправить тестю телеграмму о нашем благополучном прибытии. И там мы встретили ещё одну работницу еврейской федерации, с которой меня познакомили накануне. Ну, а, поскольку я человек воспитанный, и уже знал почти пару сотен слов по-английски, многие из которых, правда, путались в голове, я решил, как и положено, по-английски представить ей все мое семейство, включая и племянника. Вот, говорю, моя «вайф», то есть жена, вот моя «дотер», то есть дочка, а вот это мой… Я хотел сказать – племянник, то есть «нэфью», а из запасников «выcкочило» похожее слово «фьянсэ», то есть невеста… Моя новая знакомая тут же в испуге ретировалась подальше от странной семейки, где все вместе, с женой и невестой, ходят на почту…
Этот мой племянник – доктор по ногам, он лечит все, что ниже колена. Так вот однажды одна из его пациенток, тоже американка, поискав номер в телефонной книге и желая с ним поговорить, не разобравшись в телефонной книге, позвонила не к нему, а к нам домой – фамилия-то одинаковая. Я с ней, конечно, поговорил по-английски и на вопрос, кем я прихожусь доктору, я гордо ответил, что я – его «энкл», то есть голень, щиколотка, тогда как дядя по-английски звучит почти так же – «анкл», что для меня тогда было в общем-то одно и то же.
Теперь о школе. Там мальчишки стали дразнить мою дочь – рашен гёрл, рашен гёрл, ну и ещё как-то, (думаю, что это они просто с нею так заигрывали). Но дочери это не нравилось, и я решил ее защитить. Оделся поприличней и пошел к директору школы. Разговор получился, на мой взгляд, плодотворный (ведь я знал уже почти 250 слов). Я ему всё объяснил, как я думаю, очень доходчиво, директор пообещал взять ситуацию под контроль. Ну, а я в конце беседы «распустил хвост», захотел закрепить результат моего прихода и сказал ему, что вы не забывайте, что мы «беженцы». Из моего небогатого словаря опять «выскочило» не то слово. Директор оторопело встал, слегка попятился и стал прощаться. И тут до меня дошло, что я под занавес сообщил директору, что бы он не забывал, что мы еще и «котлы». Не знаю, что у него отождествлялось с этим термином – железный русский характер или пресловутая «русская мафия», но с тех пор никто мою дочь не обижал. Вот что значит «великий английский язык».