Posted by (Продолжение. Начало в #622)
А нога у Людмилы постепенно расходилась, боль ушла, так что я подумал, что доктор, видимо, был прав, и может зря его упекли в психушку.
Вспоминая свои проблемы со здоровьем, помню, как ещё в бытность работы в РСУ, сильно простудился. У меня начался сильный гайморит, голова над правой бровью просто раскалывалась, и я «по направлению» своего кровельщика Федоровича, пришёл на приём к врачу «ухо-горло-носу» по фамилии Садовская, которая была его тёщей. Она осмотрела меня, сказала, что болезнь сильно запущена и сейчас она меня будет очень сильно лечить. Позвала медсестру и сказала ей готовить прокол. От одного этого слова «прокол» я едва не потерял сознание, а когда увидел ещё и шприц, который она собиралась вогнать мне в ноздрю, я вспомнил ялтинский институт имени Сеченова, доктора Халилова с его гигантскими шприцами и решил, что нос – это всё-таки не какая-то там ключица, а моя голова. Я поблагодарил доктора Садовскую, сказал, что я не думаю, что за два года совместной работы я сделал её зятю что-то настолько плохое, чтобы он попросил меня убивать, потом встал и сказал, что, наверное, я приду как-нибудь в другой раз. Однако врач позвала на помощь ещё одну медсестру, они втроём уговорами и почти силой усадили меня назад в кресло, пристегнули ремнём и, используя шприц, словно вакуумный насос, всё-таки проделали эту процедуру сразу после которой я, буквально, освободился от спазмов и болей в лобных пазухах и, действительно почувствовал себя лучше.
А тут у меня, как назло, опять случилось воспаление лёгких, которым я уже давно не болел.
Районный врач рекомендовал лечь во 2-ю Советскую больницу, как раз в ту, где много лет назад мне, ещё школьнику, делали операцию аппендицита. В палате, как и много лет назад, 12 человек, колют антибиотики по три раза в день, через несколько дней сидеть уже несколько трудновато. Хожу на дыхательную гимнастику и на массаж. Лежу в больнице уже две недели, температура потихоньку спадает, кашель тоже. На дворе уже осень, пробую выходить на улицу в больничном халате и каких-то, извините, кальсонах, найденных мной среди чистых наволочек под подушкой. Навещает моя семья, друзья, родственники. Постепенно всё становится на свои места, меня, наконец-то, выписывают. Однако по возвращении домой я вдруг обнаруживаю огромные нарывы на теле, в основном, в районе, извиняюсь за подробности, паховой области.
Расположение этих нарывов меня очень озадачило и даже испугало, посоветовавшись с супругой, еду в единственный в городе кожно-венерологический диспансер, расположенный, как было известно всем, на улице Прилукской. Попадаю на приём к какому-то пожилому, в огромных с диоптриями очках врачу, еврею. Он осматривает меня и почему-то радостно и ехидно смеётся прямо мне в лицо:
– Ну, что ж, батенька, я вас поздравляю. Нечего было по всяким шлюхам шататься, вот сифилис и заработали.
– Да, по каким шлюхам, я только что из больницы, с воспалением лёгких лежал!
– Не знаю, не знаю, с чем или с кем вы там лежали, а вот сейчас придётся с сифилисом полежать. Вот направление на анализ крови, как результат получите, сразу ко мне, будем решать, что с вами делать дальше.
Вышел, как очумелый на улицу, звоню я из телефона автомата жене, говорю всё как есть, та конечно, в шоке. Поплёлся в процедурный кабинет, жду очереди и гадаю, где это я мог этот чёртов сифилис подхватить, не иначе как во Второй Советской больнице. Стоп, а что это за кальсоны я нашёл под подушкой. Никак, в них, очевидно заразных, всё дело, но что теперь кому докажешь. Да, и теперь не это главное, а главное, как теперь жить дальше, да и жить ли вообще.
Зашёл в процедурный, молоденькая симпатичная девушка посмотрела на моё направление, то есть на диагноз, указанный там, потом, как-то сочувственно посмотрела на меня, взяла кровь на анализ и сказала ждать результата рядом, в комнате ожидания.
Вышел я в эту комнату «томительного ожидания», а там на стене плакаты один другого краше, даже чьи-то портреты без носов красуются. Инстинктивно скосил глаза на свой нос.
– Ну, вот, Сёма, скоро и ты свой нос не увидишь. Полечился, называется, от воспаления лёгких.
Хожу по комнате, а в глубине души всё-таки теплится какая-то надежда, может ошибка всё это, может как-то и обойдётся.
Выходит медсестра и со сдержанной улыбкой протягивает мне какую-то бумажку. Я смотрю в эту бумажку, а понять ничего не могу, спрашиваю медсестру дрожащим голосом:
– Ну как мой тест?
– Ваш тест негативный, – отвечает.
– Ну всё, трандец, пронеслось в голове. Тест негативный, значит, плохой, и как теперь быть, и что теперь делать.
Я даже присел от расстройства и какой-то горькой обиды. Видно что-то изменилось в моём лице, так как сестричка присела рядом, дотронулась до моей руки:
– Молодой человек, что с Вами, чего Вы так расстроились? Тест же негативный, значит хороший, нет у Вас этого заболевания, радоваться надо. Идите сейчас же к врачу и разбирайтесь с ним дальше, в чём же у Вас проблема.
Посидел я на кушетке минут десять, пришёл в себя, потом поднялся наверх, нашёл кабинет Главврача, подождал своей очереди, зашёл, рассказал всё как есть и сказал, что к этому врачу я больше не пойду и другим не посоветую. Главврач извинилась за своего коллегу, сказав, что он дорабатывает последние недели перед пенсией и она уже на него никак воздействовать не может, да и не собирается, только свои нервы портить. А поскольку диагноз не подтвердился, то она направит меня не к венерологу, а к их лучшему дерматологу, чтобы он определил в чём проблема и порекомендовал как её лечить.
Их лучшим дерматологом оказался моложавый мужчина лет пятидесяти, который осмотрел меня, подробно расспросил о моих последних неделях перед возникновением проблемы. Я начал рассказывать ему про кальсоны, найденные под подушкой, но он слушать меня не стал, а поставил диагноз – аллергия на почве получения организмом большого количества антибиотиков. Выписал он мне какую-то мазь и таблетки. Через неделю кожа стала чистой, все нарывы сошли, и я начисто забыл о них, лишь иногда с лёгким внутренним содроганием и ужасом вспоминая, как четыре часа своей короткой тогда ещё жизни был советским «сифилитиком».
10 ЛЕТ НАШЕЙ СВАДЬБЫ
Сентябрь 1984, исполняется 10 лет нашей свадьбы, мы с Людой решили по-семейному отпраздновать этот Юбилей. Дочка гостит в Подмосковье у Людиных тётушек. Мы пригласили наших друзей, чету Дубовых, супругу Жени Слуцкого Светлану, так как сам Женя был в это время на заработках в Якутии и Людину подругу, нашу соседку Люду Палей. Моя Люда наготовила всяких вкусностей – закуски и горячие блюда. Я пошёл за спиртным и нарвался, что было большой удачей в то время, на продажу водки, купил её сразу десять бутылок, а так же бутылку шампанского и несколько бутылок вина. Придя домой, торжественно выставил свою добычу, всю эту красоту в кухне на подоконник.
А незадолго перед этим Люда была на съёмках программы в одной из лётных воинских частей, кажется, на аэродроме в Мачулищах под Минском, и к ней подошёл какой-то майор, спросив:
– Извините, Вы Люда? Вы меня не помните?
Оказалось, что, когда Люда лет пятнадцать назад гостила у бабушки, в подмосковном посёлке Монино, она познакомилась на танцах и в неё влюбился курсант из лётного училища аэродрома Жуковский некий Саша, который во время тренировочного полёта однажды «написал» в небе имя Люда. Так вот этот майор оказался его другом, бывшим тоже тогда курсантом, и служащим в настоящее время в этой лётной воинской части. Он рассказал, что служил во Вьетнаме, заработал там тропическую лихорадку, а его друг Саша погиб в Афганистане. Люда рассказала ему, что живёт в Минске, замужем, имеет дочку, пригласила заходить, когда он будет в городе.
По стечению обстоятельств в этот же день, то есть, в день нашего десятилетнего юбилея, выходила замуж Людина сотрудница, которая пригласила на свадьбу всю редакцию. Расписывались молодые в ЗАГСе на улице Республиканской, как раз напротив нашего дома. Утром в день юбилея Люда с цветами подошла к ЗАГСу поздравить молодых, и, извинившись, сказала, что на самой свадьбе быть не сможет, так как у неё самой сегодня годовщина – 10 лет брака.
Сотрудники поздравили ее, и она вернулась домой продолжать готовиться к нашему скромному праздничному вечеру. Где-то примерно через час раздался звонок по телефону, мужской голос пригласил Людмилу, она назвала наш адрес, и, повесив трубку, ошарашенно сказала, что это как раз тот самый майор-лётчик из Мачулищ, он сегодня по делам службы в Минске и сейчас заедет к нам в гости. Ну, заедет, так заедет.
Майор оказался высоким, стройным мужчиной. Он принёс цветы и бутылку шампанского. Люда объяснила ему, что у нас сегодня семейный вечер, она сервирует стол, гостиная занята, поэтому мы посидим в кухне. Я разлил шампанское, поставил конфеты, мы сели за стол в кухне я предложил тост за друзей юности и за родство офицерских душ, но тут я увидел, что наш гость не взялся за свой бокал, а с некоторым умилением смотрит на вереницу моих бутылок водки на подоконнике. Я гостеприимно осведомился, не хочет ли он вместо шампанского выпить рюмку-другую водки. Гость с радостью согласился и попросил вместо бокала стакан. Люда подала кое-что из приготовленных на вечер закусок, мы хорошо сидели, говорили об армии, о его погибшем друге, о превратностях судьбы, о столь неожиданной их с Людой встрече «через годы через расстоянья», и как-то незаметно мы с ним, вернее, (то есть, практически, он один), уговорили целую бутылку водки.
Я снова гостеприимно осведомился, не желает ли он выпить ещё – и получил положительный ответ. Когда во второй бутылке осталось где-то чуть меньше трети, я понял, что если его не остановить, то вполне может так случиться, что нам на вечер не останется уже ничего. Мне не было жалко этой чёртовой водки, в конце концов, можно было попросить ребят, захватить из дому с собой, но я волновался за майора, который уже «поплыл» и начал «выпадать в осадок», хотя, по-моему, останавливаться он не собирался и с некоторой заинтересованностью смотрел на остаток в бутылке. Я не хотел его обижать, и из вежливости предложил ему выпить ещё, он с радостью согласился, как он сказал, «на посошок». Он вылил весь остаток из бутылки в стакан, залпом выпил этот «на посошок», и, не успев даже закусить, тут же обмяк и моментально заснул, уткнувшись головой в стол.
Я вышел во двор, позвал его водителя, объяснил ситуацию, тот, ни слова не говоря, привычно пошёл за мной, и мы вместе спустили майора во двор и усадили, вернее, уложили, в машину на заднее сиденье. Там он немного очнулся, полез обниматься и лобызаться, заплетающимся языком пролепетав, что он давно так хорошо не сидел и что в следующую субботу он опять будет в Минске и обязательно снова заедет в гости.
Проводил майора, вернулся домой, прибрался, принял душ и стал помогать Люде накрывать на стол к приходу наших немногочисленных, но дорогих гостей.
К назначенному времени мы все вшестером сели за стол, выпили, закусили, включили негромко музыку, сидели разговаривали, вспоминали свадьбу.
Но где-то часов около восьми раздался звонок, я открыл дверь и онемел. На лестничной площадке я увидел (нет не майора), там кучкой стояло человек пятнадцать Людиных сотрудников мужчин и женщин из Главной редакции Пропаганды. На полу, у их ног прямо перед дверью стоял ящик шампанского. Очевидно, я не смог скрыть удивления от этого неожиданного визита и их редактор Аркадий Бржозовский жалобно пролепетал, что на свадьбе им было скучно, и поэтому, не согласились ли бы мы принять их в свою компанию. Я распахнул дверь, пригласил всех войти, и тут же пригласил к столу. Все моментально расселись, я принёс из кухни все тарелки и вилки, что только были тогда у нас в доме и стал извиняться, что мы не были готовы и приборов может на всех не хватить, но это уже никого не интересовало. Все наливали, выпивали, закусывали, кричали, шутили танцевали, кто-то забрёл на кухню и там зажимался в углу, кто-то со стаканами и тарелками сидел и лежал на нашей кровати в спальне. Постепенно вся наша маленькая квартира и тихий семейный вечер превратились в шумный банкетный зал и весёлый праздник.
Часам к двум ночи Аркадий Бржозовский и Геннадий Паршиков засобирались домой, так как Паршиков сказал, что жена его дома убьёт, а Аркадий сказал, что ему ещё надо поймать такси и заехать к этому паршивому Паршикову за партой его сына, которую тот любезно отдаёт для дочки-первоклашки Бржозовского. Я вызвал им такси, с шумом и благодарностями с их стороны, проводил их во двор, посадил в машину, и вернулся догуливать. В квартире стало несколько тише, однако через час, а это был уже четвёртый час ночи, снова раздался звонок в дверь, на пороге стояли всё те же Паршиков с Бржозовским. Причём на плечах и шее Бржозовского висела школьная парта, а рядом с ними стояла какая-то интересная дама. Паршиков представил свою жену, которая хотела убедиться, где они так поздно и так хорошо гуляли всю ночь, а Аркадий жаловался, что Паршиков возил его целый час по Минску, а потом навязал ему свою жену вместе с партой и притащил назад в то место, где он кажется сегодня уже был.
Я снова пригласил их в дом, представил новую гостью, налил ей и повторно прибывшим старым гостям «штрафную», и гульба продолжалась. К утру мой подоконник и ящик из-под шампанского были пусты, квартира напоминала поле боя после завершения сражения, закуски, практически не осталось, но скажу честно, что тот десятилетний юбилей нашей свадьбы запомнился нам с Людой, да, думаю, что и не только нам, на всю оставшуюся жизнь.
К слову сказать, бывший у нас в гостях, Зам главного редактора Геннадий Паршиков несколько позже редактировал и вёл, появившуюся при Горбачёве и в каждой республике критическую программу «Прожектор перестройки». И вот, как нам рассказали сотрудники Люды, мы тогда уже жили в Америке, он готовил какой-то очень серьёзный критический материал, связанный с коррупцией в высших эшелонах власти. Вечером его с этим материалом вызвали куда-то, откуда он пришёл домой после полуночи, слегка выпивший, разделся, лёг спать и умер. При этом портфеля с разоблачительным материалом при нём не оказалось. Вот такая печальная, поучительная история.
Надо сказать, что на Белорусском телевидении было очень много творческих и талантливых людей – режиссёров, редакторов, операторов. Мы, конечно, не всех их знали, но со многими из них Люде, а порой и мне, довелось работать и общаться. Одним из лучших телеоператоров был Валера Булдык, которому не надо было долго объяснять, что и как автор и режиссёр хотят, чтобы было снято. Его работа всегда была очень творческой и высоко профессиональной.
НА АЗОВСКОМ ВЗМОРЬЕ
Тут мне придётся опять вернуться к теме отпусков, так как, поскольку Людиной мамы уже не было, то чтобы наша дочь смогла хорошо отдохнуть за лето, мы впервые за десять лет решаем провести наши отпуска по отдельности. Люда с дочерью (и подругой) в июле едет на Рижское взморье, где они очень хорошо отдыхают, а в августе я с дочкой еду на Днепр к тестю в Запорожье, но пока я собирался, тесть запланировал и организовал для себя и для нас с внучкой поездку в какой-то пансионат на Азовское море.
Из Запорожья мы прибыли в город Приморск, где знакомые тестя из МВД, или, как он их называл, из НКГБ, размещают нас в отдельном небольшом домике, с трёхразовым питанием в столовой пансионата.
Мы с удовольствием гуляли, плавали, катались на катере. Вечерами не шли на ужин, а я бежал в столовую и забирал со стола то, что нам причиталось, скажем, жаренную рыбу, отбивные или ещё что-нибудь в этом роде, кормили Юлю и укладывали её спать, сервировали стол на улице рядом с нашим домиком, на который выкладывали вместе с дарами «столовой» все привезённые нами запасы: сухую колбасу, украинское сало и дары местных огородов, купленные у бабок по пути с пляжа в виде огурчиков, помидорчиков, редиски, лучка и т.д. И тут начиналось самое лучшее время для души. Мы разливали по стопкам спиртное, с аппетитом закусывали и говорили, говорили, говорили… О годах войны, которые прошёл мой тесть, о моей службе в армии, о работе, о семейной жизни, о жизни вообще. Мой тесть был не очень образован и начитан, но он был от природы по житейски очень мудрым и, я бы сказал, довольно хитрым, проницательным человеком с аналитическим складом ума. Несмотря на отсутствие у него образования, мне легко было говорить с ним на любые темы, включая самые глубокие, философские и чувствительные.
kackad.press 