СУП С КНЕЙДЛАХ В МАНИЛЕ

Еврейские беженцы на Филиппинах в годы войны и Холокоста

«Филиппины были первой страной, которая предложила безопасное убежище еврейским беженцам из Европы, и, хотя спасительный план переселения не был выполнен полностью, филиппинский народ вправе гордиться своей страной и ее президентом, которые взялись делать то, что другие страны отказались». Бонни Харрис «Филиппинское убежище»

Polenaktion – такое название получило в Германии жестокое выселение 17 тысяч евреев польского происхождения, состоявшееся 27-29 октября 1938 года. Оно было следствием разборок между Польшей и Германией – первая опасалась наплыва еврейских беженцев из последней особенно после Аншлюса (присоединения Австрии) и Мюнхенских соглашений, а та хотела избавиться от проживавших в ней евреев с польским гражданством. Обе страны занялись тогда своего рода юридическим футболом. Для польских евреев-резидентов Австрии их гражданство было отменено Варшавой на том основании, что они теперь жили в новом государстве. Немцы ответили тем, что объявили всех, кто утратил гражданство в своих странах, подлежащими немедленной депортации. Но и поляки были не промах: они потребовали от всех проживавших в Германии польских граждан в течение считанных дней поставить в паспорте продлевающий его действие штамп – иначе доступ в Польшу был бы для них закрыт. Однако, когда люди бросились со своими паспортами в польские консульства, эти паспорта у них были отобраны и теперь они оказались уже де-юре без гражданства и права въезда обратно в Польшу. Гитлер на польский выпад ответил своим. Он, во-первых, потребовал от Польши принять всех обладателей ее паспортов, а во-вторых, предупредил, что в сложившейся ситуации у Германии нет другого выхода как незамедлительно выдворить из страны всех евреев с польским гражданством.

Вот отрывок из воспоминаний кантора гамбургской синагоги Йозефа Сиснера:

«Ночью появляется гестапо, и польских евреев тут же выбрасывают из их домов и гонят в темное будущее… словно животных… По дороге домой из храма я слышу ужасные новости от соседа… В страхе возвращаюсь в храм и молюсь… в надежде, что хотя бы моя мама была в безопасности. В отчаянии иду в консульство, где толпятся люди, ожидающие ответа от консула… ничего не добившись, спешу к д-ру Итальенеру (главному раввину), который советует мне пойти в полицию и обещает хлопотать о моем скорейшем освобождении… Я возвращаюсь домой, беру тфилин и сидур и с разбитым сердцем бреду в участок. Как пленника, меня везут в Альтону (район Гамбурга), в большом зале там уже собраны сотни евреев, они плачут, молятся, и все в ужасе от того, что ждет их дальше. О печальное зрелище!.. Грубые полицейские заставляют нас построиться для регистрации и бьют жестоко, бьют евреев. Всякая надежда, что нас выпустят, оставлена с наступлением темноты, всех, словно животных, швыряют в полицейские машины, которые… везут нас на вокзал. Потом нас выгружают, опять строят, суют каждому по четыре куска черствого хлеба и заталкивают в поезд… Мы не знаем, куда нас везут… только гадать можно… К польской границе!»

Йозеф Сиснер – один из героев книги преподавателя San Diego State University Бонни Харрис «Филиппинское убежище» (Philippine Sanctuary: A Holocaust Odyssey. By Bonnie M. Harris / The University of Wisconsin Press), ставший жертвой Polenaktion.

Он описывает далее, как от последней германской станции изгнанники, подгоняемые солдатами, нестройной колонной несколько часов брели к границе. Наконец они подошли к ней, теперь перед ними была ничейная земля. С противоположной стороны на них с изумлением взирали польские пограничники. Вперед, еврейские твари, кричали немцы. Поляки вскинули винтовки, всем было приказано лечь. Крики о помощи, плач детей, ругань конвоиров… Но немцы были непреклонны, и польским властям пришлось уступить. Евреев с грехом пополам разместили в заброшенных казармах в приграничном городке Збаншин. И вновь слово кантору Сиснеру:

«Круглые сутки то там, то здесь проводится регистрация, и каждый раз с новым польским чиновником… Через несколько дней выходит строжайший приказ, запрещающий выходить за пределы деревни. Мы спим в казармах, как лошади, забившись в стойла, на соломенных подстилках… Сотни людей, бесконечные разговоры, детский плач… Все это невыносимо, я не могу заснуть, хожу по лагерю, обходя спящих, спотыкаясь о чемоданы. Выхожу на свежий воздух, иду мимо вокзала, внутри все забито лежащими на полу евреями, как-никак там теплее. Пройти между ними почти невозможно … сколько же горя вокруг!»

Через четыре дня в Збаншин пришла помощь – грузовики с продуктами от польских еврейских организаций. Было организовано почтовое отделение, стали отправляться письма и поступать денежные переводы. С деньгами на руках (из Германии им было разрешено взять только по 10 марок) многие изгнанники, и в том числе Йозеф Сиснер, получили возможность снять жилье в городке. Одним из первых прибывших на выручку был Эмануэль Рингельблюм (впоследствии знаменитый хроникер истории Варшавского гетто), который приступил к распределению беженцев по специальностям (медики, юристы, учителя, ремесленники и др.), с тем чтобы они были в состоянии сами решать насущные проблемы. Именно Рингельблюм организовал в Збаншине социально-культурную деятельность: заработали классы по изучению идиш и польского языка, были созданы читальный зал, библиотека, религиозная школа «Талмуд тора». Кантор Сиснер занимался с детьми музыкой и пением, в канун Шаббата сотни детей собирались в здании мельницы и, сидя на полу, пели еврейские песни.

Идиллия? Куда там! Положение евреев Германии резко ухудшилось после Хрустальной ночи, захлестнувшего всю страну еврейского погрома. Он был спровоцирован властями после убийства 7 ноября 1938 года в Париже немецкого дипломата, которое было совершено 17-летним Гершелем Гриншпаном, получившим от своей сестры описание ужасов Polenaktion. Стало ясно, что эмиграция была единственным путем к выживанию, но куда бежать? Конференция 32 стран по вопросам размещения еврейских беженцев, состоявшаяся во французском городе Эвиане, выявила практически единодушное нежелание пересматривать квоты на въезд иммигрантов, куда бы то ни было. И все же некоторые лазейки появились, и одна из них оказалась спасительной для Йозефа Сиснера.

Теперь мы переходим к другому герою книги Бонни Харрис – Полу Макнатту, который с 1937 по 1939 год был Верховным комиссаром США при Содружестве Филиппин.

Фото 3

Поясним, что тогда Филиппины не были полностью независимым государством, их внешняя политика направлялась США, а конкретно – Бюро по островным делам Госдепартамента. Но собственными делами филиппинцы управляли сами – и президент у них был, и парламент, и независимая судебная власть. Назначение же Макнатта было связано с тем, что он был ярким политиком, губернатором штата Индиана и соперничал с Франклином Рузвельтом за лидерство в Демократической партии. При этом по натуре своей Макнатт был поборником справедливости и равенства, его биограф так и написал, что «евреи, негры и католики видели в нем своего защитника». Неудивительно, что с приходом нацистов к власти Макнатт резко осуждал репрессии против евреев и настаивал на пересмотре американских отношений с Германией. Его максимализм с очевидностью контрастировал с более сдержанной позицией по этому вопросу администрации Рузвельта. Короче говоря, завоевав президентский пост в 1936 году, победитель отправил своего оппонента на дипломатическую должность за тридевять земель – и, как оказалось, на благо гонимым евреям.

Предположительно в декабре 1937 года Макнатт получил письмо от своего политического партнера из Индианы Джейкоба Вайса, который спрашивал, смогли бы Филиппины принять бегущих от Гитлера евреев. Вскоре Макнатт приехал в Вашингтон для регулярных консультаций, был принят Рузвельтом и встречался с членами его кабинета. Потом он увиделся с Вайсом и сообщил, что «все устроено. Визы будут одобряться мной и не должны будут проходить через Госдепартамент». Последнее обстоятельство было особенно важным, ибо, согласно Акту 1924 года об иммиграции, ни один иностранец не мог въехать в Америку без одобрения американского консульского офицера. Но в иммиграционных законах США, предписывавших квоты на количество прибывающих, Филиппины не фигурировали. (Эти ограничения были приняты Содружеством только в 1940 году).

«Как точно появился план спасения евреев на Филиппинах, – пишет Бонни Харрис, – в последние 70 лет было окутано легендами. Одни воздают должное президенту Кесону за само предложение, другие утверждают, что его разработал Верховный комиссар Макнатт, а третьи усаживают за стол для покера членов Еврейского комитета по беженцам в Маниле вместе с Эйзенхауэром, Кесоном, Макнаттом и Фридером, за которым эти картежники и обговорили весь план, затягиваясь изысканными сигарами компании S. Frieder & Sons Manufacturing».

Письмо от Макнатта Джейкобу Вайсу от 19 мая 1938 года:

«На мой взгляд, официальные лица Содружества относятся благоприятно к идее принять тех, кто может быть абсорбирован. Имея в виду последующие шаги, я попросил комитет из представителей еврейского руководства подготовить список тех, кого могут абсорбировать в настоящее время».

Между Макнаттом и его еврейскими переговорщиками существовало полное понимание того, что последние несли ответственность за финансовое обеспечение потенциальных иммигрантов, включая краткий адаптационный период и гарантированное трудоустройство. С помощью лидеров еврейской общины в Маниле, насчитывавшей тогда немногим более 500 человек, Макнатт составил список профессиональных вакансий на 100 семей. И тут начался многотрудный процесс согласования процедурных, финансовых и прочих вопросов между властями Филиппин, госдепартаментом США и еврейскими гуманитарными организациями в разных странах мира. Все это время Пол Макнатт держал, можно сказать, руку на пульсе этого процесса и видел в содействии ему свой нравственный долг. «Я глубоко заинтересован в решении проблемы помощи политическим беженцам, – указывал он в упомянутом выше письме Вайсу, – и очень хочу, чтобы эксперимент на Филиппинских островах получился… Буду очень рад сделать все в моих силах для помощи в этих делах».

Список необходимых специальностей ушел в Берлин в еврейскую организацию Hilfsferein der Juden in Deutschland 1 июня. В этой заявке значился и раввин, владеющий английским языком. Hilfsferein организовал сбор прошений от претендентов, и так получилось, что данную вакансию занял и приехал в Манилу в сентябре 1938 года рабби Йозеф Шварц, хорошо знавший Йозефа Сиснера. Именно Шварц склонил правление манильской синагоги Temple Emil пригласить кантора, который бы не только участвовал в службах, но и занимался с детьми, репетировал с хором и вообще отвечал за музыкальные программы. Телеграмма от Шварца, посланная в Гамбург, чудесным образом добралась до Сиснера в Збаншин. «Хочешь приехать? Зарплата скромная. Есть дополнительные заработки. Ответь сразу». 13 марта 1939 года Сиснер приехал в Манилу.

Третий герой книги «Филиппинское убежище», несомненно, президент Содружества Филиппин Мануэль Кесон.

Его готовность пригласить в страну максимально возможное количество еврейских беженцев, поддержанная на начальном этапе Макнаттом, постоянно озадачивала Госдепартамент, чиновники которого опасались, что Филиппины могут стать для тех своего рода перевалочным пунктом для переезда в США, причем в обход иммиграционных квот. Тем не менее Кесон не скупился на щедрые заверения. Вот, к примеру, отрывок из письма видного лидера еврейской общины Манилы Филипа Фридера, в котором затрагивалась идея расселения европейских евреев на филиппинском острове Минданао. По словам Фридера, который имел бизнес-ланч с Кесоном 1 декабря 1938 года, президент «от всего сердца поддержал наш план о переселении на Минданао беженцев, причем любого количества по нашему запросу. Он был готов выделить им всю землю, которую бы они пожелали, построить дороги и сделать все в его власти, чтобы они могли заново устроить свою жизнь. Он сообщил доверительно, что Минданао достаточно велик, чтобы прокормить столько же народу, сколько и Лусон (самый крупный остров Филиппинского архипелага), да и вообще для него было бы счастьем, если бы мы могли разместить там миллион беженцев». Фридер был настолько ошеломлен реакцией Кесона на идею о Минданао, что даже назвал этот проект куда большим, чем Палестина. «Земля там куда как плодороднее, чем в Палестине, там больше полезных ископаемых и леса – и на самом деле, это богатейшая земля на Филиппинах – целинная. Это предложение настолько огромно, что вообразить себе его потенциал едва ли возможно». Со стороны Кесона это тоже были не просто воздушные замки – он тогда же переговорил с Полом Макнаттом, и тот отправил соответствующую депешу в Вашингтон. (Бонни Харрис предполагает также, что Кесон рассчитывал использовать еврейских колонистов как противовес проживавшим на Минданао двум этно-религиозным общинам: японцам, контролировавшим более 50% экспорта леса, копры, конопли и рыбы и заинтересованных в расширении своего присутствия, и мусульманам (моро) с их 650-тысячным населением, среди которых была популярна идея об отделении от Филиппин).

И пошла писать губерния. Госдеповцы, можно сказать, с порога отвергли цифры с множествами нулей и вообще усомнились в способности европейских поселенцев быстро адаптироваться к условиям тропиков и выращивать урожаи, которые бы сделали их существование адекватным привычному для них образу жизни. Отсюда следовала необходимость трезво оценить объемы финансирования со стороны еврейских организаций, не исключая и форс-мажорные обстоятельства в случае краха всего предприятия. Не исключали скептики и вероятных трений расового характера, и, суммировав все «против», американские дипломаты решили свести численность иммигрантов к нескольким сотням ежегодно. В результате переговоров с Кесоном стороны вышли на ежегодную цифру в одну тысячу человек при общем количестве переселенцев в 10,000. Новые согласования продолжились в 1940 году, потом в 1941-м. И вот наконец «все было готово, – пишет Бонни Харрис. – $200 тысяч, собранных Refugee Economic Corporation и Agro-Joint, уже находились на соответствующих счетах в ожидании перечисления. Чиновники Госдепартамента оставили попытки разубедить свое начальство от противодействия иммиграционному плану. Имена первой тысячи колонистов были отобраны и одобрены, и Jewish Refugee Committee в Маниле приготовился запросить для них визы… Никто не знал, что всего через месяц возможность привезти еврейских беженцев на Минданао канет в лету, ибо Филиппины будут оккупированы японцами».

Вернемся теперь к тем бывшим жителям Германии и Австрии, которые уже успели перебраться в Манилу. Как-то сложилась их жизнь там? Вот несколько свидетельств.

Лотте Кассель из Бреслау: «В Маниле мы встали у пирса 7. Мои родители были совершенно дезориентированы, но к нам подошла некая миссис Келлерман и сказала: “Я предлагаю постель и завтрак, и обычно иммигранты остаются у меня, пока не найдут себе жилье”… И мы поехали к миссис Келлерман, и это была пятница, и вечером она подала нам куриный суп с кнейдлах и курицу с рисом, потому что картошки у нее не было… и еще нам принесли какие-то местные фракты, и моя мама все время плакала, так это было божественно. Она никак не ожидала, что в Маниле ее угостят жареным цыпленком и супом с кнейдлах».

Сестра Лотте, Маргот Кассель: «Когда нам было некуда деваться, единственным местом, где для нас открыли двери, были Филиппинские острова… Чего мы не знали, это до какой степени филиппинцы откроют нам свои сердца. То есть, мы не знали, что это за народ, к которому мы приезжаем. И что ж, когда перед нами оказываются люди, которые дружелюбны, всегда готовы помочь, которые смотрят вам в глаза, то это очень важный и значимый опыт, особенно когда вы приехали из страны, где над вами издевались и унижали такими всевозможными способами, что контраст между открытыми дверями и открытыми сердцами не может вас не поразить».

Ханна Кауниц из Вены:

«Все это было тем более потрясающе, поскольку у меня не было ни малейшего представления о Филиппинах. Я ничего не знала. Я только знала, что это тропическая страна. Мы приехали туда, и это оказалось куда более космополитическим местом, чем я могла вообразить. У них был чудесный симфонический оркестр во главе с венцем. И вообще столько культурных развлечений. В 1946 году я была в Атланте, и в культурном отношении ей было далеко до Манилы в 1939… Нам всем очень понравились филиппинцы. Это добрые и внимательные люди… Они владеют множеством профессий. Там были юристы. Там были доктора… У них красивые магазины. Я работала в одном из них… Когда я приехала, я не знала ни слова по-английски. У меня был учитель английского – мой муж и еще профессиональный учитель – каждое утро. Во второй половине дня мы ходили на занятия… которые проводила еврейская организация».

• 

• 

Отдельно в книге «Филиппинское убежище» собраны воспоминания о нашем знакомом, канторе Йозефе Сиснере. Маргот Кассель отмечала, что Сиснер «помог нам сформировать наше интеллектуальное и эмоциональное отношение к еврейской религии. До самого освобождения Манилы в 1945 году кантор Сиснер был краеугольным камнем ее еврейской жизни». Жак Липец из Антверпена изучал с Йозефом Сиснером древнееврейский язык и Тору. «Мы даже немного попробовали комментарий Раши, потому что мне стала надоедать Тора, и он сказал: “Ладно, давай я покажу тебе, что будет после нее”. И я даже сейчас могу сказать вам, что именно мы изучали у Раши. Помню это совершенно четко». Ральф Прейс из Бреслау впервые повстречался с Йозефом в школе, где он преподавал музыку. «Так как еврейская община не могла платить ему достаточно для того, чтобы он мог поддерживать себя и свою маму, он взял еще одну работу – обучение мальчиков, филиппинцев и европейцев в De La Salle College. Он нашел, что у меня хороший голос, и я стал петь как в нашем храме, так иногда и в La Salle… Это был очень приятный человек. Он знал, как настроить нас на то, чтобы мы работали как следует. Он был, конечно, необыкновенно терпеливым. Иногда у меня что-то не получалось, и он всегда со мной очень хорошо говорил. В 1943 году, когда я жил в его доме, он давал мне уроки игры на пианино». Еврейская иммигрантская община в Маниле, по словам Лотте Кастель, была «на удивление активной и сплоченной. Там была синагога Temple Emil, прихожане которой были сефардами.

Ее членами были также евреи-беженцы и евреи из Англии и Америки. Была религиозная школа, которой руководили рабби Шварц, его жена Аннелизе и кантор Сиснер. Сиснер был очень динамичным кантором, и у него был чудесный голос. Дети обожали его».

Нападение Японии 7 декабря 1941 года на Перл-Харбор было не единственной военной операцией, открывшей тихоокеанский фронт второй мировой войны. На следующий же день японские ВВС нанесли удар по ряду американских объектов на Филиппинах, включая военные аэродромы. Сухопутные войска Японии с четырех сторон высадились на острове Лусон, и у американского командующего Дугласа Макартура не осталось другого выхода кроме как отступить и сдать японцам Манилу. Чтобы столица избежала бомбардировок и уличных боев, американцы объявили ее «открытым городом». Но не только это. После вывода их войск по радио прозвучали объявления с призывом ко всем гражданам США вне Манилы перебраться непосредственно в город. Дело в том, что еще до начала войны американские бизнесмены на Филиппинах озаботились тем, как приспособиться к условиям будущей оккупации, и создали с этой целью соответствующий комитет. Были, в частности, определены пункты, где смогут быть размещены интернированные, и, после того как японцы 2 января 1942 года вступили в Манилу, им были услужливо переданы данные о местонахождении этих пунктов, равно как и списки имен и адресов всех лиц с иностранным гражданством. Так что нет ничего удивительного в том, что в Маниле уже 4 января первые триста человек из стран, находящихся в состоянии войны с Японией, прилежно зарегистрировались и проследовали отсиживать свое в отведенное для них место.

Ну а как местные евреи? Конечно, они были не на шутку встревожены тем, как обойдутся с ними союзники Гитлера. Правда, в поведении оккупационных властей относительно населения Филиппин с самого начала обозначились немаловажные нюансы. При японской военной администрации был создан Отдел религий, задачей которого было наблюдать за «обеспечением свободы вероисповедания и делать все возможное для защиты христианских церквей». «Императорская армия, – говорилось далее в обращении начальника Отдела религий, полковника Нарусава, – призывает к полному сотрудничеству духовных лидеров и рядовых мирян в создании сферы взаимного процветания в Великой Восточной Азии». О евреях Нарусава, судя по всему, мало что знал, но тем не менее официально наведался к раввину Йозефу Шварцу и информировал его, что деятельность синагоги будет отныне курироваться японской администрацией. В ответ рабби Шварц рассказал своему гостю об истории германских репрессий против евреев. Бонни Харрис указывает, в связи с этим визитом, что «с точки зрения японской политики религиозной терпимости, направленной на то, чтобы заручиться расположением и сотрудничеством христианских церквей, дискриминировать еврейских беженцев было бы недостойно и подрывало ее собственную позицию». Во что это выливалось практически, мы расскажем ниже, а сейчас сделаем краткое отступление для демонстрации оригинальности японского восприятия «еврейского вопроса» на тот момент.

План Фугу

В правящих кругах Японии, разумеется, знали о «Протоколах сионских мудрецов», которые были переведены на японский язык еще во время гражданской войны в России, когда в Приморье до 1925 года находилась императорская армия. Выводы, однако, из данного текста, равно как и однотипных ему бессчетных публикаций, в Японии были сделаны несколько иные. Глобальное влияние евреев признавалось и теми, и другими, и третьими, однако в Токио призадумались над тем, а нельзя ли использовать эту грозную силу и ее финансовые ресурсы в собственных целях? Часть японской элиты, помышлявшая о том, чтобы расширить территорию Страны восходящего солнца за счет Маньчжурии, не замедлила связать эмиграцию евреев из Германии с идеей их переселения на эту азиатскую территорию, которая с 1932 года управлялась марионеточным, подчиненным Японии правительством. Вот что сообщала из Токио 5 августа 1934 года газета The New York Times:

Йотара Сугимура, японский дипломат, сказал сегодня на пресс-конференции, что Япония приветствовала бы приезд 50 тысяч еврейских беженцев из Германии в качестве поселенцев в Великой Маньчжурской империи (Маньчжоу-Го), японском протекторате. Сугимура выразил сочувствие еврейскому народу и дал понять, что в Маньчжурской империи беженцы найдут отличные условия для поселения. Он отметил плодородную почву, которая в настоящее время обрабатывалась только примитивными методами.

Капитан ВМС Корешиге Инудзука, считавшийся экспертом по евреям и сторонник привлечения их в Маньчжурию, сформулировал свою позицию следующим экзотическим образом:

Этот план очень похож на фугу (японская рыба, чей смертельный яд должен быть удален, прежде чем она может быть употреблена в пищу). Если мы проявим нужное умение в ее приготовлении – т.е. будем всегда начеку в отношении коварной еврейской натуры, будем неустанно следить за этим проектом, чтобы евреи не умудрились каким-нибудь хитрым способом поменяться с нами ролями и начать использовать нас в своих целях, – если мы преуспеем, то наше государство и наш возлюбленный император получат от нас самое вкусное и самое питательное блюдо, которое только можно вообразить. Но если мы допустим хоть мельчайшую ошибку, то нам будет уготовано уничтожение и в самом жутком виде.

Чем ближе становились отношения Японии и Германии, тем проблематичнее становились перспективы Плана Фугу. Но и его сторонники не собирались сдаваться. Еще в середине июля 1939 года они произвели на свет 90-страничный доклад, призывавший к созданию поселений для еврейских беженцев, которые должны были вместить многие тысячи жителей. «Это предложение, – уточняет Бонни Харрис, – предусматривало религиозную, культурную и образовательную автономию для еврейских поселенцев при политическом управлении со стороны японцев. Общее финансирование планов по переселению должно было осуществляться самими евреями, при этом японцы уже скалькулировали, что на 30 тысяч беженцев понадобится примерно $100 миллионов».

 В 1940 году лоббисты Плана Фугу добрались даже до рабби Стивена Вайса, неформального лидера американского еврейства и личного друга Президента Рузвельта, но добиться от него поддержки размещения еврейских беженцев в Маньчжурии или в Китае в обмен на «торговые договоренности между Японией и Соединенными Штатами» и отмену американского эмбарго на торговлю между ними не удалось. Та же участь постигла и попытку контактировать с еще одним центром еврейского влияния – Joint Distribution Committee. Сама идея вовлечь США в совместный проект имела очевидную цель предупредить надвигавшийся военный конфликт между двумя странами, но это уже не устраивало власти как самой Японии, так и союзных с нею европейских государств. 27 сентября в Берлине был подписан так называемый Тройственный пакт между Германией, Италией и Японией, и План Фугу приказал долго жить, «вкусное и питательное блюдо» из него не получилось.

***

Главный лагерь для интернированных в Маниле размещался в Университете Santo Tomas. Сложилась любопытная ситуация, при которой еврейские выходцы из Германии рассматривались как не подлежащие изоляции – они же были из дружественной страны, в то время как заботившиеся о них местные евреи, еще сохранявшие американское и прочие западные гражданства, вынуждены были вместе с другими апатридами (лицами без гражданства – прим. ред.) проследовать в Santo Tomas. Первоначально, правда, условия были терпимыми. Интернированным было предоставлено самоуправление, они создали комитеты по санитарии, поддержанию порядка, религиозным вопросам и т.п. При этом каждый из них обеспечивался работой: на кухне, будь то приготовление пищи или мытье посуды, уничтожение вредителей или стирка белья. Эрл Кэррол, первый координатор деятельности этих комитетов, рассказывал впоследствии: «…Мы с гордостью вспоминаем, что среди первых вопросов, которые мы обсудили, была религия, и это было сделано нами в доброй старой американской традиции. У нас были протестанты, католики и евреи. Мы были решительно настроены на то, чтобы никакая религиозная нетерпимость не разделяла нас в стане врага. И ее у нас не было. Никогда». Норберт Проппер из Ганновера, прошедший через Збаншин, охарактеризовал месяцы, проведенные им в Santo Tomas, как «интеллектуально самые стимулирующие за всю его жизнь». Для детей и подростков была организована школа. Она находилась в университетской библиотеке, так что в книгах недостатка не было. Интернированные могли изучать языки, литературу, бизнес, искусство и музыку, а преподавателями были их же товарищи по несчастью.

Всего там было более трех тысяч человек. Сначала их кормил местный Красный Крест, а с 12 января 1942 года им разрешили передавать пищу и другие необходимые вещи. Этим видом помощи бывшим работодателям занялись как раз остававшиеся на свободе беженцы из Германии – дважды в день у ворот кампуса выстраивалась очередь с передачами, которые тщательно проверялись японской охраной. Так, в частности, была решена проблема соблюдения кашрута заключенными в Santo Tomas религиозными евреями – еду, к примеру, готовила мать Йозефа Сиснера, у которой был немецкий паспорт, и под наблюдением рабби Шварца. На Йом Кипур 22 сентября 1942 года всех желающих выпустили из Santo Tomas, чтобы они могли посетить торжественную службу в синагоге. Эту службу вел кантор Сиснер, освобожденный именно для того, чтобы он мог проводить религиозные церемонии. Далее Йозеф Сиснер, сославшись на плохое состояние здоровья его матери, добился разрешения давать уроки древнееврейского языка и музыки своим учениками из его дома.

Но в 1944 году условия изменились. Так его и назвали арестанты Santo Tomas – Голодный Год. Их пропитание было передано в ведение департамента военнопленных императорской армии. О передачах с воли пришлось забыть, качество пищи резко упало, да и обращение японцев не только с интернированными, но и в целом с жителями Манилы понемногу утратило всякие черты цивилизованности. Был установлен режим жестоких, вплоть до пыток и казни, наказаний за длинный список провинностей, начиная с нарушения ограничений на передвижение и кончая распространением слухов. В какой-то момент прибывшие на Филиппины из Германии функционеры нацистской партии стали было понуждать японцев, чтобы они согнали евреев в гетто, но на это оккупационные власти не пошли, хотя случаи неспровоцированного нападения японских солдат на еврейских беженцев участились.

Все это было связано, разумеется, с неблагоприятным для Японии положением дел на фронтах. 15 июня 1944 года американские войска высадились на острове Сайпан в 1,500 милях от Манилы, а с октября они начали планомерные бомбардировки стратегических объектов в самой филиппинской столице и вокруг нее. Практически в одночасье евреи лишились своих общинных зданий и домов, конфискованных японцами для использования в качестве укреплений и командных пунктов и для хранения боеприпасов. Сдавать Манилу чистенькой и нарядной, словно райский уголок, как это сделали американцы три года назад, японцы не собирались. Штурм продлился месяц, с февраля по март 1945 года, и к его завершению от города остались только руины.

Среди американских солдат, освобождавших Филиппины, было немало евреев. Они организовали кампанию по сбору средств для восстановления синагоги Temple Emil. Оказавшийся в Маниле в сентябре 1945 года Эдмунд Розенблюм вспоминал:

На нашей доске сообщений появляется объявление, что в воскресенье во второй половине дня состоится собрание всех солдат-евреев для освящения заново синагоги в Маниле, а также в память о всех солдатах-евреях, погибших в боях на Тихом океане, транспорт будет предоставлен. Это было в центре Манилы… среди уцелевших стен. Капеллан произнес красивую речь о том, что они собираются восстановить синагогу, которая была взорвана японцами… Так что мы ее заново освятим и отстроим. Поэтому мы просим вас проявить щедрость – чем больше денег, тем лучше.

9 ноября, в годовщину Хрустальной ночи, там же состоялась мемориальная служба. Свидетельство еще одного американского солдата, Нормана Шанина:

Мемориальная служба, проведенная в развалинах манильской синагоги, была очень трогательной. Сотни военнослужащих и женщин переполнили синагогу, они тесными рядами стояли на открытом пространстве внутри нескольких уцелевших стен. Службу вели рабби Шварц и кантор Йозеф Сиснер из местной общины и с участием командиров из комитета военнослужащих… За всю кампанию этот комитет собрал $12,500…

Но слишком разрушена была Манила, слишком невосполнимы были материальные потери, понесенные во время войны для еврейской общины, чтобы наладить новую жизнь. И люди вновь собрали свои манатки и потянулись на новую родину – в Америку. Уехал за океан и кантор Сиснер, и на конец 1948 года на Филиппинах из 600 евреев осталось только 250 бывших беженцев из Европы.

«На этом, – заключает Бонни Харрис, – заканчивается рассказ о спасении еврейских беженцев из Европы в Маниле, но начинается новая эра в истории евреев на Филиппинах в послевоенные десятилетия – это возникновение новой культурной и религиозной общины филиппинских евреев, потомков смешанных браков между евреями из Америки и Европы и филиппинцами… 21 июня 2009 года в тель-авивском пригороде Ришон-ле-Цион был открыт мемориал “Открытые двери” в память о спасении филиппинцами еврейских беженцев, который является местом паломничества для всех евреев, связанных с Филиппинами как генетически, так и социально.

Настало время записывать рассказы о личных историях филиппинских евреев, их культуре, генеалогии и о том, как они пришли к решению приобщиться к своему еврейскому наследию».