Posted by (Продолжение. Начало в #622)
А когда мы въезжали назад в нашу квартиру, я обратил внимание, что ванная облицована очень аккуратно и качественно, а в последнем верхнем ряду уложены какие-то узорные изразцы, которых мы с Людой никогда не покупали…
На радостях мы устраиваем настоящее новоселье, приглашаем друзей и родных, «обмываем» новые стены. У нас такое ощущение, что квартира, действительно, абсолютно новая. Вместо газовой колонки теперь централизованная горячая вода, вместо сидячей ванны ванна «лежачая». Вся столярка новая, вместо побеленных белых стен, красивые обои, в общем, живи и радуйся, что, собственно говоря, мы почти 10 лет в этой квартире и делали.
Надо сказать, что мы с Людой прожили в Америке уже тридцать лет. Поездили по стране, побывали в Нью-Йорке, в Атлантик Сити, в Бостоне, в Лас Вегасе, в Вашингтоне, в Балтиморе, во Флориде, бывали в Польше, в Германии, в Ирландии, в Мексике, в Канаде и в Доминиканской Республике, но годы, прожитые нами в той нашей уютной маленькой минской квартирке без шикарных условий и больших денег, мы с Людой сейчас вспоминаем, как самые счастливые годы нашей жизни.
ЮЛИНЫ ДЕТСКИЕ ИСТОРИИ
Дочке исполнился годик. Люда приехала с ней ко мне на работу, и мы пошли в ГУМ выбирать ей подарок. Не успели войти в отдел игрушек, что на улице Ленина, как дочка стала простирать ручки к большому зайцу, с её рост, и сказала, что хочет только его. Купили мы этого зайца и пошли в ателье её фотографировать. А когда мы получили готовые снимки, на всех кадрах на первом плане оказался этот заяц, как будто в этот день годик исполнился именно ему.
Юле полтора годика, мы купили бобинный магнитофон Юпитер. Включаем его на запись, и она читает в микрофон стишки:
– Нестясная коска порезала лапу, малтит и ни сагу не мозет ступить, скалей, стобы вылетить коскину лапу, ваздусные сарики нада купить…
Записав, включаем запись. Дочка удивлённо смотрит на магнитофон, слушает запись. А потом удивлённо нам сообщает:
– Ой, и оно тозе гаявит!
Ей два годика. Врач направил её сдать анализ крови в лабораторию. С трудом уговариваем её протянуть ручку медсестре, убеждая, что будет не больно. Медсестра специальным шприцем как большой карандаш, прокалывает ей пальчик и берёт кровь. Конечно, плач, рыдания. После лаборатории, обиженная на такое предательство с нашей стороны, она два дня с нами не разговаривает, а на каждый наш вопрос показывает раненный палец и восклицает:
– Ну, ты! Анализ крави-и-и!
А ещё помню, что когда мы садились семьёй пить чай, который она очень любила, она моментально опустошала свою чашку, тут же протягивала её Люде и восклицала:
– Есьцё цайника давай!
И ещё один интересный момент. Дочке два годика. Наша соседка Клара, у которой двое уже взрослых детей – Люда и Шурик, как-то встретила Люду с Юлей на лестнице, разговорилась с дочкой и, как бы играя, задала ей вопрос:
– А кто у меня детки?
Наша Юля не задумываясь ответила:
– Луда, Сурик и… Ила.
Соседка её поправила:
– Юленька, у меня только двое деток – Люда и Шурик. А кто такая Ира?
Но дочка ещё раз уверенно повторила:
– Луда, Сурик и… Ила.
А через два года Шурик познакомился с девушкой, влюбился и женился. И его молодую жену звали Ира.
Я уже начал задумываться, что кроме жены, которая обладала некоторыми подобными способностями, и нашей дочери от Людиной бабушки Ганны из украинской деревни с названием «Магдалиновка», о которой я расскажу чуть позже, передался так называемый, дар предвидения.
Дочка начала довольно бойко и много разговаривать, но неожиданно мы заметили, что при разговоре она заикается. Обратились к знакомому логопеду, которая приняла нас «по блату». Долго выясняла, как проходили роды, потом сказала, что сказалось то, как она выходила на свет и в этот момент испугалась. Поэтому лечение будет долгим и трудным. Когда логопед в присутствии дочки произносила слово «заикание», она переходила на шёпот, от чего у меня создавалось впечатление, что у логопеда у самого не всё в порядке с речевым аппаратом. Провели в её кабинете полтора часа, через пару дней – ещё час, ещё несколько сеансов терапии, никаких изменений в лучшую сторону. И тут у Люды на работе одна из сотрудниц сказала, что знает бабку, которая за небольшую плату снимает заикание. Я скептически отнёсся к данному мероприятию, но, поскольку, всегда считал, что для лечения надо пробовать любые способы, чему меня ещё в детстве научила добрая старенькая соседка Зубкевичиха, я решил попробовать и этот дедовский метод.
Мы с трудом нашли ветхий дом, где-то на окраине города, вошли в калитку. У дверей дома нас встретила старенькая не совсем добродушного вида бабулька, которая недоверчиво оглядела нас с ног до головы и настороженно спросила, кто нас прислал. Услышав фамилию Людиной сотрудницы, слегка успокоилась и пригласила нас присесть на лавочку у дома, не приглашая зайти в сам дом. Выяснив проблему дочери, погладила её по головке и, колюче посмотрев на меня, спросила, все ли мы крещённые. Я сказал, что я еврей и поэтому меня не крестили, на что бабка, извинившись, как-то незло попросила меня выйти.
Я положил на стол объявленные сотрудницей десять рублей и выйдя за калитку, стал ждать свою семью на улице. Минут через пятнадцать появилась супруга с дочкой на руках. Когда я спросил её, что ей бабушка делала, она без запинки ответила, что «бабуська что-то долго септала ей на уско». Мы вернулись домой и это просто удивительно, но с этого дня дочка перестала заикаться.
Люда, пробыв почти три года в декретном отпуске, вышла на работу на телевидение. Поскольку её вольный график трактов, записей и передач позволяет быть дома довольно продолжительное время, то на время её работы я прибегаю со своей работы домой и одетый стою и жду её в дверях, чтобы, как только она появится, сдать дежурство и помчаться в Белпромпроект. Мы понимаем, что так мы долго не продержимся и по рекомендации знакомых находим няньку, пожилую женщину, как сказали знакомые, с большим опытом «смотрения» детей. Она, действительно, оказалась работящей и к ребёнку относилась заботливо и с большим вниманием, но через некоторое время мы начали замечать, что с нашей дочкой начали происходить какие-то из ряда вон выходящие вещи – она стала ругаться матом… И мы решили поговорить с дочкой. Мы объяснили ей, что есть нехорошие слова, которые нельзя произносить и стали выяснять, где она их услышала. Она сказала, что слышит эти слова от няньки, когда с той что-нибудь плохое случается. Мы потратили минут сорок объясняя дочке на этот счёт – что такое хорошо и что такое плохо – и она, вроде бы, нас поняла. Однако, назавтра она подошла ко мне и хитро спросила:
– А цайник мозно гаявить? А стол? А лампацка?
Я ответил, что можно. Но когда она после этого спросила:
– А бляць мозна гаявить? – я понял, что няньку надо менять.
Но мы не стали менять няньку, а просто распрощались с Анной Андреевной, не объясняя ей истинной причины увольнения, и стали оформлять дочку в детский садик.
Я отвёл её перед работой в самую малую группу. Она не отпускала меня, сильно плакала. Я вышел на улицу, посмотрел в окно на втором этаже. Стоит моя доченька, прижавшись носом к стеклу, машет мне ручонкой и рыдает. Сердце у меня сжалось, про себя подумал, может быть, лучше бы была с нянькой, чёрт с ним, пусть бы себе матом ругалась.
А после обеда Люда пришла её забирать, она уже не плачет, заговорщицки подзывает Людмилу и показывает ей скомканные 3 рубля, которые она нашла на улице во время прогулки.
Опять растим Юлю, по очереди оставаясь с ней дома, когда она заболеет и не может идти в сад, хотя Люда, с её более свободным графиком работы на телевидении, по-прежнему остаётся с ней чаще. Однажды, когда Юля ещё спала, а ей было годика три с половиной, Люду вызвали на работу на какой-то очень важный ранний утренний тракт. Когда минут через сорок она на такси возвратилась домой и вбежала в квартиру, то увидела, что наша дочка уже не спит, а босая, в ночной рубашке, проснувшись и не найдя рядом мамы, но испытывая сильное чувство голода, стоит на кухне и большим кухонным ножом пилит целую палку сухой колбасы.
Дочке годика четыре. К нам в гости пришли мои родители. Меня дома нет. Людмила включает магнитофон, дочь начинает танцевать, закружившись падает и ударяется лбом о батарею центрального отопления. Вовсю хлыщет кровь. Они втроём хватают Юлю в охапку, заворачивают в одеяло и мчатся в приёмный покой 2-й Советской больницы. Плач на весь первый этаж, их пропускают вперёд без очереди. Дежурный врач, очевидно практикант, из Африки. Он бережно кладёт Юлю на стол, разворачивает одеяло. Плач тут же прекращается. Дочка внимательно смотрит на врача, а потом с удивлённой улыбкой восклицает:
– Ой! Негер!
И другой случай с ней на эту же тему. Ей кто-то подарил небольшую резиновую куколку-негритянку. Она её очень любила и всегда брала с собой на прогулку. Вот везём мы её как-то в коляске погулять в наш скверик на Юбилейной площади у кинотеатра «Беларусь». И тут мимо нас проходят две чернокожие девушки, видимо, тоже студентки из Африки. Дочка приподнимается в коляске и обращается к этим девушкам, показывая им свою куклу:
– О-о-о! И у меня такая!
Другой случай в те же 4 года. Люда идёт с ней в гастроном за покупками. Там поставила её в очередь в молочный отдел, попросив женщину, стоящую позади, присмотреть за ней, а сама пошла в мясной. Возвращается, дочки нет, женщина говорит:
– Да здесь она, недавно была в кондитерском отделе.
Люда нашла её, спрашивает:
– Я тебя по всему магазину ищу, где ж ты была?
– Сёк таматны пакупала!
Возвращаются домой. Поднимаясь по лестнице, Люда просит её помочь поднести десяток яиц в целлофановом пакете. Заходят в дом. Дочка, отдуваясь, устало говорит:
– Ну, сё, казетца донесла, – и отпускает пакет с яйцами, бухающийся прямо о пол. Все яйца всмятку. Она смотрит очень расстроенно на жёлтую кашицу из разбитых яиц и говорит:
– Мама, давай падём апять в мамазин, купим там кулацку и она будет нам давать много яицек, – потом немного подумала и закончила мысль, – не пластых, а залатых.
Наконец Люда начинает снимать с неё курточку. Курточка почему-то тяжелее обычного, она заглядывает в кармашки, а они доверху набиты карамельками.
У Люды разболелся зуб, она идёт на приём к зубному врачу и берёт дочку с собой. Тот проверяет больной зуб, делает укол анестезии, Люда стонет. Дочка вскакивает со своего стула, бросается к врачу и кусает его за руку. Тот иронично замечает Люде:
– Вы в следующий раз можете приходить без дочки. Я уже понял, что у неё зубки здоровенькие.
В пять лет Юля стала часто простуживаться, и врачи порекомендовали удалить ей аденоиды. Нас попросили оставить её и удалиться из кабинета ЛОР врача. Помню, с какой огромной болью в душе мы оставили её в том тёмном кабинете. Из-за дверей до нас доносится её жалобный плач, мама в коридоре плачет вместе с ней, а когда мы забрали её домой, она неделю была на нас обижена и опять ни с кем из нас не разговаривала. Так что, я думаю, что возникновение позже у неё клаустрофобии во многом обусловлено тем полутёмным, закрытым кабинетом, где в пору бесплатной советской медицины какая-то незнакомая тётка лезла ей в горло.
Наша дочь рано начала рисовать и рисовала всегда очень здорово. Что удивительно, что ни я ни Люда рисовать абсолютно не умеем. А у неё всё как-то красиво и необычно получается. Она делает карандашные наброски своих папы и мамы и мы, буквально, катаемся от смеха, так тонко она подмечает особенности наших любимых поз, жестов и мимики.
Сейчас я часто вспоминаю то время, когда рядом с нами росла наша единственная и обожаемая нами дочь и снова возникает то неповторимое ощущение радости и счастья, которое в виде дочери подарила нам с Людой наша прекрасная жизнь.
АГИТБРИГАДА БПИ
Мой товарищ Женя Слуцкий каким-то образом познакомился со старшим методистом городского Дома Художественной самодеятельности Диной Михайловной Ярыго. Она предложила ему возглавить Агитбригаду Исторического факультета БГУ. Женя пришёл ко мне и попросил помочь ему написать сценарий «Гимн профессии историка». Уже имея опыт написания гимна профессии сантехника, я помог Жене и с его «гимном» чем мог. К сожалению, сценарий этот не сохранился, но один куплет, написанной мной песни, на мотив «Истории любви» я запомнил:
В песнях и стихах,
В легендах древних,
На папирусных листах,
И у народа у любого на устах
Звучит как музыка
История в веках
Во всех веках.
И мы несём свою историю
В музеи, в классы, в аудитории.
Когда Женя удачно выступил со своим коллективом на смотре и занял там первое место, комиссия поинтересовалась, кто писал сценарий, и Женя сказал, что писал он сам, но при этом честно признался, что помогал ему в этом его друг, то есть, я. Дина Михайловна попросила его привести меня к ней и он меня ей представил. Она, расспросив о театре миниатюр, о КВНе, предложила мне организовать агитбригаду в родном Политехническом институте, на что я, имея опыт Днепропетровского Агиттеатра во главе с режиссёром Барвинковым, с радостью согласился.
Я приехал в Клуб БПИ, поговорил с директором клуба и с худруком. Директором оказалась молодая приятная женщина Людмила Ивановна Мурачёва, а худруком тоже довольно молодой человек Иван Иосифович Янович, который позже работал старшим референтом Министерства Культуры БССР, а ещё позже занимал ответственный пост в Министерстве Культуры СССР в Москве. Я заполнил анкеты, написал автобиографию, и они сказали, что мне позвонят.
Не звонили мне где-то с месяц, зато я регулярно звонил Дине Михайловне, бегая через дорогу к нашему телефону-автомату. Она наводила справки и ей отвечали, что моя кандидатура находится на утверждении в Парткоме института. Так прошло ещё недели три и, наконец, меня пригласили на собеседование к Секретарю Парткома. Им оказался высокий, представительный мужчина с суровым и строгим взглядом из-под густых бровей с символической для секретаря парткома фамилией Болбас. Пытал он меня минут сорок. Выяснял всё до деталей, кто я, зачем и почему, вплоть до обстоятельств моей личной жизни. В конце собеседования, когда я буквально вспотел от его многочисленных вопросов и сурового взгляда. Он сказал:
– Вы должны понимать, что мы доверяем вам непосредственный контакт с нашими студентами, участок воспитательной и идеологической работы, и в этом вопросе не может быть мелочей. По результатам нашего собеседования лично я поддержу вашу кандидатуру, скажу прямо, мне импонирует ваш прошлый опыт в КВНе, ваш офицерский опыт, ну и, конечно, членство в коммунистической партии. Ну а дальше пусть решает партком.
Через неделю мне позвонила Дина Михайловна и сказала, что партком меня утвердил с испытательным сроком на пол года, после чего его представители будут принимать программу моего коллектива, после которого и примут своё окончательное решение.
Я начал думать, с чего бы начать и чем встречать комиссию через пол года. Я хорошо запомнил урок, преподнесённый мне в Днепре режиссёром Барвенковым, которого уволили с должности руководителя ленинградского агиттеатра по идеологическим соображениям, да и опыт двух закрытых театров миниатюр в институте кое о чём говорил. Поэтому сначала я подготовил стихотворный, скомпилированный из стихов современных поэтов, сценарий «Прислушайтесь, Время!», но потом решил, что при отчёте через пол года, то есть, к маю, военная тема будет самой подходящей. Мне попался на глаза очерк в прозе поэта Роберта Рождественского о песнях военных лет. Так у меня родился сценарий для агиттеатра «В песнях останемся мы». Но я решил пойти дальше одной только военной темы, и включил в сценарий дополнительный материал. Конечно, там были фрагменты и песни и об ударных комсомольских стройках, и о покорителях целины, но были фрагменты, стихи и песни о вечных человеческих ценностях, о честности, верности, преданности, о дружбе и любви.
Надо было набирать ребят в коллектив, а тут в клубе мне сказали, что сейчас проходит конкурс самодеятельности между факультетами, и я начал посещать эти выступления. Отобрал в коллектив человек двадцать талантливых ребят – студентов. Через два дня на репетицию пришло из них человек восемь – больше девушек и пара ребят. Потом они привели своих друзей, и мы месяца за три-четыре сделали эту программу. Влился в мой коллектив и вокально-инструментальный ансамбль под управлением Саши Камая, который оказался сыном Секретаря Могилевского обкома партии Алексея Степановича Камая, который потом стал вторым секретарем ЦК КП Белоруссии, так что идеологическая поддержка с такой программой и с таким папой нам, в принципе, была обеспечена. Как я потом узнал от Саши, этот высокопоставленный партийный деятель в молодости и сам играл на трубе в духовом оркестре.
Ну, выступили мы на каком-то очередном смотре, где были представители Парткома института и Областного дома художественной самодеятельности и меня официально утвердили руководителем и режиссёром этого коллектива. Но в клубе пока ещё не было соответствующей ставки и меня оформили преподавателем институтской кафедры эстетики. Помню, принял меня зав. кафедры эстетики довольно недружелюбно, очевидно, из-за того, что ему навязали какую-то странную единицу, не имеющую никакого отношения ни к этике, ни к эстетике. Он довольно сурово высказался, что Партком навязал ему меня в силовом порядке, и он в принципе не против, но не сможет выплатить мне ни одной копейки, пока я не предоставлю ему учебный план лекций и практических занятий, которые я, якобы провожу.
Интернета тогда не было и, придя домой я стал ломать голову над этим дурацким планом, и тут меня осенило. Я решил назвать свой курс лекций «Влияние художественной самодеятельности и, в частности, жанра агитационного театра на проблему эстетического воспитания современной молодёжи». Нашёл у Люды книгу режиссёра и педагога Вахтанговской школы Бориса Захавы «Мастерство актёра и режиссёра», купил несколько книг по эстетике. Ну, а дальше уже было дело техники и навыков, приобретённых за время обучения в институте и службы в армии. Я разработал тематику курса лекций на семестр и перечень, так называемых, практических занятий. А через неделю я уже сидел у зав. кафедры в кабинете, и он с интересом и удивлением рассматривал толстую стопку листов, напечатанных на моей старенькой печатной машинке, купленной мной по случаю на рынке у какого-то сильно пьющего интеллигента, может быть, журналиста или писателя. Закончив читать, мой «руководитель» чистосердечно признался, что я его удивил, план сделан содержательно и вполне профессионально. В пятницу они его утвердят на кафедре и введут меня в штат. Так я на целых полгода стал преподавателем курса эстетики в родном Политехническом институте, до тех пор, пока в клубе института не ввели ставку режиссёра агиттеатра.
kackad.press 