ШАНХАЙСКОЕ ГЕТТО

Помните один из заключительных кадров фильма знаменитого итальянского режиссёра Фредерико Феллини «Амаркорд»? Роскошный, сверкающий огнями пароход горделиво плывет в сумерках перед глазами городских зевак; видно, везет он своих пассажиров в дальние-дальние страны – отдыхать, развлекаться, любоваться экзотикой. Вот примерно так выглядел, наверно, итальянский лайнер Conte Biancamano, который в ноябре 1938 года бросил якорь в порту Шанхая. Но пассажиров, которые были на нем, меньше всего заботила экзотика, а развлечения тем паче. «На протяжении многих лет Conte Biancamano привозил в Шанхай знаменитостей и богачей, которые останавливались в отеле “Катай”. Теперь, – рассказывает американский журналист Джонатан Кауфман в своей книге “Последние короли Шанхая” (The Last Kings of Shanghai: The Rival Jewish Dynasties that Helped Create Modern China. By Jonathan Kaufman / Viking. An imprint of Penguin Random House LLC, 2020) его пассажирами были евреи, которые вдвое или втрое переплачивали за билет на черном рынке, чтобы попасть в единственное в мире место, принимавшее беглецов из Европы. В то время как страна за страной отказывали евреям в убежище, Шанхай – власть, в котором была разделена между китайцами, японцами, англичанами и французами, – был открытым городом. Никому не нужна была виза для въезда в него. И никого не могли отправить назад».

Но для разрешения выезда из страны проживания шанхайская виза была нужна. И получить ее в 1938 году оказалось возможным в Австрии, пусть и аннексированной Гитлером. C 1937 года китайском консулом в Вене служил человек, которому судьба евреев была небезразлична. Сначала Хэ Фаншань апеллировал к собственному министерству иностранных дел, убеждая его вмешаться, чтобы помочь австрийским евреям покинуть страну, но получил отказ – китайское правительство тогда покупало оружие у Германии и портить отношения не хотело. Тогда он решим действовать самостоятельно и стал выдавать визы в Шанхай. К июню 1938 года, через три месяца после аншлюса, им было выдано 300 виз, за следующие четыре месяца – 1900. Не все получившие шанхайские визы поехали туда, но по крайней мере выбраться из Австрии им удалось.

Между тем небольшие группы еврейских беженцев стали появляться в Шанхае с середины 30-х годов. Кто же помогал им устраиваться в таком непривычном для европейцев месте? Это была шанхайская еврейская община во главе с мультимиллионером Элли Кадури, ее самым главным благотворителем.

• 

• 

• 

Родом из Багдада, Кадури был известен своими симпатиями к сионизму, и в 1917 году именно он убедил тогдашнего китайского лидера Сунь Ятсена поддержать Декларацию Бальфура о «еврейском национальном очаге» в Палестине. С прибытием еврейских беженцев в Шанхай местная община стала собирать для них деньги, обеспечивать жильем в частных пансионах, в зданиях Армии Спасения и YMCA и помогать найти работу. Ощутимый рост количества прибывающих побудил Кадури искать дополнительные источники финансирования. Полетели телеграммы в Лондон и Нью-Йорк, однако ответы шли негативные, а в подтексте было – вы же там сами далеко не бедные, один Виктор Сассун чего стоит…

«Дж.П. Морган Китая и Индии», как назвал его один американский журналист, Виктор Сассун принадлежал к семье известных еврейских финансистов и промышленников, выходцев из Багдада.

Он получил блестящее образование в Англии, во время первой мировой войны добровольно вступил в авиацию (ему было тогда 33 года), но во время тренировочного полета двигатель забарахлил и самолет упал на землю. Виктор сломал обе ноги и повредил бедро. Он был в гипсе восемь месяцев, но от инвалидной коляски отказался и ходил с костылями. Недюжинный талант предпринимателя вскоре вывел его в первые ряды самых богатых людей в мире. Символом его высшего статуса в Китае стал супер-отель «Катай» (старинное европейское название Китая) в Шанхае на набережной Банд, затмивший своими размерами и роскошью доминировавшие до этого отели Элли Кадури. Оба магната не очень жаловали друг друга, причем Сассун был известен своим равнодушием к иудаизму и более всего культивировал своей имидж англомана и любителя красивой жизни. Но с еврейскими беженцами надо было что-то делать, и деньги и связи Виктора Сассуна могли решить много вопросов. Более того, он поддерживал обширные деловые отношения с Японией, войска которой с октября 1937 года почти полностью, за исключением международного сеттльмента, оккупировали Шанхай. И вот Элли Кадури приехал в «Катай» и поднялся на лифте на девятый этаж, где проживал Сассун и где находился его офис. «Виктор, идет война, – сказал он. – Хватит быть только плейбоем. Ты – Сассун. Ты – лидер. Мы все станем за тобой. Но лидером должен быть ты».

Еврейскими делами в японской администрации Шанхая ведал капитан ВМС Корешиге Инудзука. Он был начитан в антисемитской литературе, перевел на японский язык «Протоколы сионских мудрецов» и был автором, правда, под псевдонимом разных статеек на аналогичную тему в военной периодике. Но антисемитизм японской военной верхушки был своеобразным. Если германские нацисты считали, что евреев надо просто перебить, японские милитаристы исходили из того, что раз евреи контролируют все рычаги мировой власти, то их для пользы дела надо превратить в своих союзников. И в совсем недалекой для японцев истории такой пример был. Накануне русско-японской войны 1904-1905 гг. богатейший американский банкир, еврей Джейкоб Шиф помог ссудить Японии денег на перевооружение ее армии и флота. Сокрушительная победа небольшой азиатской страны над Белым Царем была, можно сказать, своего рода возмездием за еврейские погромы, которыми на рубеже веков «славилась» Россия. Сам факт того, что самую впечатляющую победу в своей истории Япония одержала с помощью евреев, остался в коллективной памяти японских правящих кругов, и капитан Инудзука следовал этой традиции, тем более что идентичный Шифу персонаж находился тут же у него под рукой в Шанхае – не кто иной как Виктор Сассун.

И сразу при первой встрече Инудзука взял быка за рога. Он предложил Сассуну инвестировать его деньги в японские предприятия с уровнем возврата, значительно превышающим его китайские активы. Например, вот мы будем строить фабрику в Маньчжурии, всего-то $700,000. Давайте работать вместе, убеждал он Виктора, и не надо так резко нас критиковать и осуждать за оккупацию. Что там наговорил ему Сассун, в деталях неизвестно, но уходил Инудзука в прекрасном настроении. «Сассун согласен сотрудничать, – докладывал он в Токио. – Высший еврейский класс Шанхая стал очень прояпонским». И что еще важно: после этой встречи Инудзука распорядился, чтобы с евреями, приезжающими в Шанхай или живущими в нем, «обращались по справедливости и так же, как и с другими иностранцами. Никаких попыток изгнать их делаться не должно».

Параллельно Виктор Сассун, как и обещал ранее, начал заниматься проблемами еврейских беженцев. Он забросал голливудских звезд, в частности Чарли Чаплина, телеграммами с просьбой жертвовать для этого часть своих гонораров. Сам же создал «реабилитационный фонд» для помощи 700 семьям. Доктора получили возможность открывать клиники, а предприниматели – мастерские и сервисы. Иногда даже между Сассуном и Кадури вспыхивало своеобразное соревнование. На собрании еврейских бизнесменов 19 октября 1938 года Элли Кадури обрисовал сложившуюся ситуацию – из Европы приехали уже более тысячи беженцев, и каждую неделю их становилось на несколько сот больше. Деньги разлетаются мгновенно, жаловались его собеседники, и вот-вот кончатся, что делать тогда? Элли вытащил чековую книжку, выписал $50,000 и отправил распорядителя пожертвований к Сассуну. Тот посмотрел и улыбнулся. «Сколько дал Элли, столько дам и я!» – и протянул свой чек просителю.

9 ноября 1938 года семья Кадури праздновала свадьбу старшего сына Элли – Лоуренса. А наутро пришла весть о «Хрустальной ночи», невиданного прежде размаха погромов, грабежей и убийств евреев в Германии и Австрии. Поток беженцев в Шанхай в одночасье превратился в потоп. Виктор Сассун выделил первый этаж одного из своих небоскребов для приема новоприбывших, где им сразу давали одеяла, простыни, жестяную тарелку, чашку и ложку. В подвале была организована кухня, в которой в течение дня могли поесть 1,800 человек. Он также превратил в общежитие одну из своих фабрик. Он взял на себя также плату за въезд беженцев в Шанхай. Еще одно принадлежавшее ему здание он приспособил под своего рода Goodwill, где люди могли продавать свои вещи. Он открыл училище на 200 мест для обучения механиков, столяров и плотников. Квалифицированных специалистов он стал нанимать на свои предприятия.

Никто из беженцев не мог говорить по-китайски, лишь немногие кое-как знали английский. Все они принадлежали к среднему классу и лишились всего имущества. Их заселяли в сильно пострадавшем от боев между японцами и китайцами в 1932 и 1937 годах шанхайском районе Хункоу. Улочки там были узкие и темные, дома – одно- и двухэтажные, по десять комнат в каждом, с примитивными туалетами. «Для людей, которые привыкли к несравнимо лучшим условиям, – вспоминал впоследствии один очевидец, – все это казалось столь безнадежным, обстановка вокруг столь омерзительной, что многих взрослых мужчин… охватывало безграничное отчаяние, они садились прямо на грязный пол и плакали как дети». К февралю 1939 года в Шанхае проживали уже более 6 тысяч беженцев, и они продолжали приезжать – по тысяче в месяц.

Но, как бы тяжело не приходилось еврейским эмигрантам, главное, замечает автор книги «Последние короли Шанхая», это то, что они были свободными. Ну не могли они найти работу по специальности, но никто не ограничивал их изобретательность и инициативу. Каким бы малопривлекательным не казался Хункоу, но вскоре он стал преображаться на глазах, а Шанхай приобрел экзотическое предместье, которое стали называть Маленькая Вена.

• 

• 

• 

Многие беженцы, рассказывает Джонатан Кауфман, «начали открывать в Хункоу лавки, рестораны и кафе. Они обзавелись вывесками на немецком языке и продавали немецкую пищу. Они начали выпускать три немецкие газеты, поддерживавшиеся рекламой от мясников и портных. Многие из них были музыкантами-любителями. Они объединились и создали камерный оркестр. Появились здесь и театры, в которых актеры из Вены и Берлина стремились имитировать лучшие постановки “Трехгрошовой оперы” Бертольта Брехта и произведений Стриндберга, Джорджа Бернарда Шоу и Ноэла Кауэрда». Добавим к этому, что около 300 актеров, оказавшихся в Шанхае, создали Европейское еврейское артистическое общество, а регулярным посетителем его спектаклей был Виктор Сассун собственной персоной, к тому же и щедро угощавший исполнителей.

• 

• 

Со стороны семьи Кадури на первую роль в оказании помощи беженцам выдвинулся младший сын Элли – Хорас. Бизнес как таковой его не очень привлекал, а вот содействие страждущим импонировало его характеру. Особенное это касалось детей. Одна шанхайская англоязычная газета писала тогда: «Многие дети вынуждены были обретаться в закоулках… и некоторые жили даже по сорок в комнате. Их родители только и делали, что пытались найти работу, и не имели времени, чтобы ими заниматься, так что они болтались где угодно без всякого присмотра». Их надо было пристроить к делу, и Хорас организовал Шанхайскую ассоциацию еврейской молодежи, которая спонсировала спортивные занятия и развлечения, равно как и учебные курсы по инженерному делу, бухгалтерии, стенографии и счетоводству. 300 молодых людей получили работу. Детям обеспечивали медосмотры, книги и игрушки, была создана хоккейная лига, скаутские клубы. Хорас финансировал также летний лагерь за пределами Шанхая с плаванием, теннисом и бадминтоном, а также вечерними кострами.

Это свое детище он опекал особенно тщательно. Вот лишь одна запись в его блокноте: «Средняя прибавка веса за период первого летнего лагеря составляет 3.3 фунта на каждого ребенка».

В ноябре 1939 года Хорас дал жизнь проекту, который без преувеличения вписал его имя в еврейскую историю Шанхая. Он взял в аренду и отремонтировал здание для школы, которая так стала и называться – Школа Кадури. Там были классы, библиотека, комнаты для занятия музыкой и спортивный зал. Все занятия велись по-английски. Директором была назначена женщина, которая занимала аналогичную должность в Берлине. К началу следующего года в Школе Кадури числилось 700 учащихся, и еще несколько сот получали рабочие специальности по вечерам. И если кто-либо из учащихся заболевал – а это случалось частенько с учетом антисанитарии и недостатка медикаментов, – то Хорас посылал семье корзину с фруктами и цветы.

• 

• 

Между тем Виктор Сассун продолжал свою игру с капитаном Инудзука и японскими властями. Вот отрывки из его писем друзьям: «Я продолжаю принимать паломников из Токио. Вчера это были бывший министр финансов и член палаты пэров, сегодня два члена парламента… Похоже, я приобретаю влияние в этих кругах, что совсем неплохо»; «Линия, которую я выбираю: 1) самое худшее, что может случиться с Японией, – это союз Германии и России; 2) другое не менее худшее – это ее присоединение к Оси, что побудило бы Великобританию заключить союз с Россией на Дальнем Востоке против Японии». Он сравнивал себя с канатоходцем, ему удавалось как-то тянуть время, но нетерпение противной стороны, так же как и доверие к нему, истончалось. От публичной агитации в поддержку Японии он по-прежнему увиливал, но во время своих зарубежных поездок рот на замке не держал. После того как, выступая в Нью-Йорке по радио, он заявил, что японский народ скоро «восстанет против обезумевшей от власти военной клики», газеты в Токио призвали к его аресту. Тем не менее Инудзука все еще был убежден, что его идея держать еврейских беженцев в Шанхае как заложников правильная. «Еврейское умение торговаться насчитывает две тысячи лет… – писал он в Токио. – Чем больше они чего-то хотят, тем меньше это видно на их лицах…». Но как веревочке не виться… В августе 1939 года Япония объявила, что больше не будет пускать евреев в Шанхай. На тот момент в городе было 15,000 беженцев и еще 3 тысячи находились в пути. Принять последних Япония согласилась.

В сентябре 1940 года произошло то, против чего предупреждал Сассун, – Япония официально присоединилась к державам Оси. Соответственно возросло и внимание Германии к шанхайским евреям. Японские власти потребовали от лидеров еврейской общины составить и передать им списки беженцев. Шанхайские газеты на японском языке стали писать, что еврейская торговля в Маленькой Вене вредит японскому бизнесу. В Шанхай были приглашены представители немецкого гестапо. Они посетили Маленькую Вену и запретили показ пьесы, написанной самими беженцами и описывавшей страдания евреев в фашистской Австрии. Они также сказали, что отказ выполнить это распоряжение приведет к репрессиям как против самих эмигрантов, так и против их родственников в Европе.

Одновременно усилилось давление на самого Сассуна. Инудзука потребовал от него немедленных инвестиций в японские предприятия для демонстрации «доброй воли». Виктор так же недвусмысленно отказался. Далее ему было предложено слить принадлежавшую ему недвижимость с японским бизнесом, чтобы ее таким образом «уберечь». Он ответил списком из полуразрушенных и запущенных зданий. Это было расценено как прямое оскорбление. Виктор Сассун, резюмировал капитан Инудзука, «очевидно предпочел пренебречь сочувствием и щедростью, которые были проявлены до сего времени японскими властями по отношению к еврейским беженцам». Продолжать и далее дразнить японцев стало слишком опасно, и осенью 1941 года некоронованный король Шанхая покинул его навсегда. А уже 8 декабря Япония напала на Перл-Харбор. В тот же день японские войска ворвались в международный сеттльмент в Шанхае. Клерки в отеле «Катай» еще уничтожали деловые бумаги, когда в него вошли солдаты. Капитан Инудзука поднялся в лифте на девятый этаж, распахнул двери в офис Виктора Сассуна и воссел за его стол.

Хорас Кадури покинуть школу своего имени отказался, однако 76-летнего больного отца они с братом Лоуренсом решили переместить в Гонконг. Там жил Лоуренс, и они считали, что там будет безопаснее. Увы, увы! Сопротивление английского гарнизона японцам было недолгим, 24 декабря он капитулировал. Единственное, что успел сделать Лоуренс, это взорвать жемчужину его суперкомпании China Light and Power – электростанцию Hok Un, введенную в строй в феврале 1940 года и крупнейшую в Азии. Выполнив, таким образом, свой долг перед Англией, он вернулся домой, но ненадолго.

В январе вся его семья была переведена в лагерь для интернированных, расположенный по иронии судьбы в трех милях от принадлежавшего семье Кадури роскошного отеля Repulse Bay. Между тем здоровье Кадури-старшего ухудшалось, английский доктор, также сиделец этого лагеря, сказал, что у него рак простаты. Лоуренс уговорил отца написать прошение японскому коменданту. В своем письме Элли рассказал о своем многолетнем бизнесе с японскими компаниями и попросил разрешения возвратиться в Шанхай и проживать в своей резиденции Marble Hall. Согласие, как ни странно, было получено, но по приезде в Шанхай летом 1942 года выяснилось, что «освобождение» оказалось весьма условным: самого Элли поместили всего лишь в конюшне рядом с Marble Hall (и вместе с Хорасом), а Лоуренса с женой и двумя детьми заключили в лагерь для интернированных Жабей, здесь же в городе. Через два года Элли Кадури умер.

Момент истины для проживавших в Шанхае евреев настал в июле 1942 года. Во-первых, капитан Инудзука, символ как-никак официального к ним благоволения, был неожиданно освобожден от занимаемой должности и переведен в Манилу, что означало победу сторонников более жесткого курса. Во-вторых, в августе в Шанхай прибыл в качестве консультанта полковник СС Йозеф Мейзингер по кличке Варшавский Мясник. Он предложил японцам три варианта решения вечной проблемы: первый – отправить всех беженцев в Маньчжурию для принудительного труда в интересах армии; второй – организовать на близлежащем острове на реке Янцзы концентрационный лагерь «для медицинских экспериментов»; третий – и это, по признанию Мейзингера, был для него предпочтителен – в первый день еврейского Нового Года эсэсовские части должны были окружить шанхайские синагоги, куда бы собрались беженцы со своими семьями. Не пришедших в синагоги взяли бы у них дома. После всего этого евреев провели бы по улицам города к порту, посадили бы на суда, подлежавшие уничтожению, вывели бы в океан и там утопили.

Первой реакцией японцев был шок. Потом они подумали-подумали и решили предложить своим союзникам компромисс. Они подтвердили, что по-прежнему считают беженцев выгодными заложниками, но условия их содержания ужесточат. Было принято решение создать в Хункоу гетто площадью в одну квадратную милю. Было объявлено, что «ввиду военной необходимости» всем «лицам без гражданства» (слово «евреи» не употреблялось») надо будет переселиться в «назначенный район» (слово «гетто» тоже не употреблялось). Гетто было окружено колючей проволокой, входы и выходы охранялись. Чтобы выйти и войти, требовался пропуск со штампом. Пищевые рационы были сокращены. Сменивший капитана Инудзука сержант Кано Гхоя был мелочен и придирчив, к тому же нередко рукоприкладствовал. И все же жители гетто продолжали жить пусть трудно, но более или менее свободно. И Школа Кадури продолжала работать. Один беженец из Вены вспоминал: «В Европе если еврею удавалось убежать, то ему приходилось прятаться, а здесь в Шанхае мы могли танцевать, молиться и заниматься бизнесом».

• 

• 

В августе 1945 года в Шанхай вошли американские войска. Джонатан Кауфман пишет, что когда американские солдаты подошли к тому, что, как им сказали, было еврейским гетто, они приготовились к ужасам, о которых слышали по Европе. Но – о чудо! – там они нашли более 18 тысяч вполне себе живых евреев, вокруг была грязь, питались они хуже некуда, но никто не собирался их истреблять. И только сейчас отрезанные на несколько лет от мира обитатели шанхайского гетто узнали о Холокосте. Опять же свидетельство очевидца: «Голод, болезни… бедность, ничего из этого больше не имело значения. Нам повезло. Мы избегли газовых камер. Наши жизни были с нами, но это не было поводом для празднования».

Наступила свобода, хотя ненадолго. В 1949 году Шанхай захватили коммунисты.

***       

1979 год. Китай после Мао. С визитом в Пекине находится министр финансов США Майкл Блюменталь. Ведет переговоры с китайскими коллегами и вдруг переходит на китайский язык, точнее на его шанхайский диалект. Его визави озадачен. Мы знаем, что вы еврей, говорит он, но вот это в самом деле сюрприз. Блюменталь объясняет, что он был беженцем в Шанхае во время второй мировой войны. Он посещал Школу Кадури и выучил китайский язык от соседей, а также когда подрабатывал то тут, то там.

Так в Китае узнали о еврейских беженцах в Шанхае и о гетто в Хункоу. При коммунистах эта страница была вычеркнута из истории. Школа Кадури была превращена в фабрику, синагоги – в дома для умалишенных или склады. Правда, некоторые дверные косяки еще хранили узорные отпечатки – там 30 лет назад были прибиты мезузы. А тут вошедший во вкус Блюменталь стал настаивать, что он хочет посетить дом, в котором жил в Шанхае. Китайцы пытались отвертеться, никто сейчас не знает, где этот ваш дом. Вот я вам и покажу, ответил американец. И точно, съездил в Шанхай и показал. Потом и другие бывшие беженцы и туристы стали приезжать. Шанхайские девелоперы призадумались – они-то планировали снести весь Хункоу и настроить там небоскребов. Планы, однако, изменились. Так в Хункоу, в здании бывшей синагоги Охел Моше, в которой когда-то бракосочетался Лоуренс Кадури, открылся Шанхайский музей еврейских беженцев. Заработала еще одна синагога, а раньше их было шесть. В отеле Peace (ранее «Катай») в бывших апартаментах Виктора Сассуна сделали посвященный ему небольшой музей. Оказалось, что и в Китае еврейская история может быть источником дохода.

• 

•