Posted by В 1960 году Яаков Мейдад участвовал в похищении Адольфа Эйхмана из Аргентины. В 1964 году на его долю выпала новая миссия – теперь в Бразилии.
Декабрь 1939 года. В рижском Еврейском клубе зал набит битком. Люди собрались увидеть и послушать знаменитого летчика, «латвийского Линдберга» – Герберта Цукурса, который недавно совершил беспосадочное путешествие в Палестину на самолете, собранном собственноручно. Он был прекрасным оратором, говорил с вдохновением и энтузиазмом и особенно восхищался сионистским проектом на Земле Обетованной. На экране мелькали черно-белые фотографии – и не только общеизвестных туристических мест, но и тех, которые более всего ждала аудитория: апельсиновых плантаций Петах-Тиквы, виноградников Ришон-ле-Циона, пляжей Тель-Авива. Окончание рассказа было встречено волной аплодисментов, настроение аудитории улучшилось, все-таки на фоне мрачных известий из Европы услышать что-то приятное о евреях, да еще и от человека, которым гордилась вся Латвия, вселяло подобие надежды.
Кто бы из присутствующих мог представить себе, что всего через два года многие из них найдут свой конец от его же руки…
1 июля 1941 года в Риге была создана специальная латышская полиция для уничтожения евреев. Она называлась «Команда Арайса» – по имени ее командира Виктора Арайса. «Немцы были убеждены, – пишет в своей книге “Добрый убийца” американский журналист Стефан Толти (The Good Assassin: How a Mossad Agent and a Band of Survivors Hunted Down the Butcher of Latvia. By Stephen Talty / Houghton Mifflin Harcourt, Boston-New York, 2020), – что антисемитизм живет в сердце каждого истинного латыша.
Гиммлер считал, что, подстрекая латышей следовать своим естественным наклонностям и возбуждая их пропагандой, отождествлявшей евреев с большевиками, он сможет спустить тысячи убийц на еврейские дома. От этого будут двойные дивиденды. Мир увидит, что зверства совершают латыши, а не немцы, между тем как на репутации рейха не появится лишних пятен и его солдаты будут спасены от ненужных переживаний». В июле того же года Герберт Цукурс вступил в «Команду Арайса» в звании капитана и был назначен заместителем командира.
«Рига превратилась в загон, в котором охота на евреев была спортом и вознаграждалась призами. Герберт Цукурс стал в этой игре заядлым участником. Однажды молодая женщина по имени Элла Медалье увидела из окна своего дома авиатора, который подъехал к воротам из колючей проволоки. Он помахал охранникам и проехал в гетто. “Он был пьян и едва держался на ногах”, вспоминала она. Цукурс открыл дверь машины, вышел шатаясь, на булыжную мостовую и вынул пистолет. Не пытаясь даже кого-то арестовать, он стал целиться в проходивших мимо него по тротуару, ствол его пистолета болтался вверх и вниз, пока он старался выпрямиться. “И, дьявольски хохоча, он стал стрелять в людей, как охотник в лесу”.
…Только тем, у кого было разрешение на работу, позволялось выходить из гетто. Рабочие команды формировались рано утром и возвращались вечером. Охрана проверяла евреев, не проносят ли они еду или контрабанду. В один из дней Реувен Баркан, вернувшись с работы, шел по улице и увидел идущего впереди Цукурса. Латыш поздоровался с еврейской девочкой 10-11 лет и спросил на идиш, не хочет ли она конфету. Цукурс рос рядом с еврейскими соседями и мастеровыми и хорошо говорил на этом языке. Да, ответила девочка. “Он сказал ей открыть рот. Потом я увидел, как он вытащил револьвер, выстрелил девочкев рот и убил на месте”»
Дом 19 на улице Валдемарс наводил ужас на евреев Риги. Ранее он принадлежал состоятельному еврейскому банкиру, но уже в начале немецкой оккупации был захвачен «Командой Арайса» и превратился в бойню, куда каждый день свозили и убивали людей.
«Макс Тукацер был схвачен на улице и вместе с двумя сотнями других евреев, мужчинами и женщинами, привезен в подвал этого здания. Его цементный пол и стены были залиты кровью… На двери кто-то прибил металлическую пластинку с надписью “Кладбище для евреев”. Брошенные в подвал слышали топот ног наверху, звуки ударов, крики боли. Каждые 15-20 минут один из подручных Цукурса появлялся в дверях, отсчитывал десять человек и забирал их наверх. Когда наступила очередь Тукацера, он вместе с другими поднялся по лестнице и оказался в большой комнате с высокими окнами. Он увидел разную одежду – брюки, платья и пиджаки, – беспорядочно сваленную в углу вместе с обувью. За несколькими столами сидели Цукурс и около 20 его полицейских. Латыши приказали евреям стать на колени перед ними… “Латыши во главе с Цукурсом избили нас страшно”, вспоминал Тукацер. Сам Цукурс ходил с виновкой, он расхаживал по комнате, выбирал кого-то, кто еще не был избит, и прикладом наносил ему удар в лицо, разбивая кости – струи крови заливали пол, усеянный выбитыми зубами. Подойдя к Тукацеру, латыш поднял винтовку и сильным ударом сломал ему нос… За углом здания Тукацер заметил на земле нечто вроде белой кучи. Это были голые и почти голые тела, десятки мужчин и женщин, выброшенных из окна, чьи трупы еще не были убраны… Через час Тукацер был отведен обратно в большую комнату, где кровожадность Цукурса стала почти безумной. Тукацер своими глазами видел, как за короткий промежуток времени Цукурс “забил до смерти от 10 до 15 человек”».
В конце войны Цукурс бежал на Запад, был ненадолго задержан американцами, но, так как его имя не значилось в списках военных преступников, был освобожден и с помощью католической церкви получил визу в Бразилию. Там в Сан-Пауло он основал компанию по сдаче напрокат катеров и лодок, потом построил прогулочный аэроплан. Бизнес пошел хорошо. При этом он стал активно искать помощи и содействия у местных евреев, рассказывая им, как спасал их соплеменников во время Холокоста. И что интересно, у него была свидетельница, молодая женщина по имени Мириам Кайцнер, которую он прятал от нацистов, кормил и обеспечил поддельными документами, и которая теперь тоже жила в Бразилии. Вскоре, однако, информация о преступлениях Цукурса дошла и сюда. Началась кампания за его арест и суд. Но бразильские власти ничего этого делать не стали. Более того, местные еврейские организации были предупреждены, что если с головы Цукурса упадет хоть один волос, то вся ответственность ляжет на них.
Одним осенним днем 1964 года в Париже Йосеф Ярив, руководитель «Кейсарии», подразделения для специальных операций «Моссада», обсуждал новое важное задание с агентом, которого сослуживцы звали Мио. Через 8 месяцев, говорил Ярив, исполнится 20 лет со времени окончания мировой войны в Европе. В Западной Германии ширятся призывы прекратить к этой дате все расследования в отношении преступлений нацистов, соответственно «десятки тысяч нацистских военных преступников, которые не заплатили за свои страшные дела, смогут выползти из нор и провести остаток своих дней в мире и спокойствии… Только 20 лет прошло после того как пережившие лагеря смерти покинули их, и у нас есть долг перед этими людьми, как и перед теми шестью миллионами, которые не выжили и не способны отомстить за себя, – мы должны сорвать этот постыдный процесс». Поэтому премьер-министр Израиля Леви Эшкол и руководство израильской разведки приняли решение провести ликвидацию видного нацистского преступника – в качестве предупреждения, что никто не забыт и ничто не забыто. Поэтому на сей раз не будет ни суда, ни адвокатов, ни судей, ни прочих юридических приличий. И эту операцию надо будет провести до голосования в бундестаге ФРГ о введении срока давности, которое намечено на весну следующего года. Для ликвидации был выбран Герберт Цукурс. Израильтяне присвоили ему кличку Покойник.
Настоящее имя Мио было Яаков Мейдад. Он родился в Германии в городе Бреслау (сейчас Вроцлав). Родители погибли в нацистских концлагерях. Когда началась война, он учился в Технологическом институте в Хайфе. Стал первым палестинским евреем, который записался в английскую армию. Вернувшись из Англии, принял участие в Войне за независимость. С 1955 года в «Моссаде». В 1960 году принимал участие в поимке Адольфа Эйхмана.
Прославился тем, что с легкостью вживался в любой образ, для него не составляло труда пользоваться паспортами разных государств, приспосабливаться к разной ментальности и привычкам. Теперь ему предстояло создать образ австрийского бизнесмена Антона Кюнцле.
3 сентября 1964 года Мио приступил к выполнению своей миссии. Вылететь в Бразилию он решил через Роттердам, голландский портовый город, где иностранцы были привычным зрелищем. Там было легче потеряться в толпе, и было мало шансов встретить знакомое лицо. Мио снял номер в престижном отеле, открыл счет в не менее престижном банке и послал бумаги в бразильское консульство на въездную визу. Еще ему были нужны фотографии, на которых он бы не особенно походил на себя. Он уже начал отращивать усы, теперь сходил к офтальмологу и заказал очки якобы в связи с близорукостью. Рецепт оказался слишком сильным для его глаз, но Мио решил ничего не менять.
Первая встреча. Вы были на войне?
«Гутен таг!» – сказал Мио. Он стоял на марине Сан-Пауло, кругом яхты, и на одной из них был Герберт Цукурс. «Загорелый, подтянутый и широкогрудый, он выглядел куда моложе своих шестидесяти четырех лет. Его зачесанные назад волосы были совсем белыми, лоб усеян глубокими морщинами. На нем были тяжелые очки с черной оправой, тонкие губы вытянуты прямой линией, лицо говорило о сильном характере, привычке доминировать». «Меня интересует туристский бизнес, – сообщил Мио. – Мне сказали, что лучший эксперт – это вы». Цукурс отвечал односложно и без охоты, было ясно, что ему не хотелось тратить время на незнакомца. Тогда Мио изменил тактику. Я слышал, что вы катаете туристов на самолете над городом. Не могли бы вы взять меня на экскурсию? После полета Цукурс смягчился. Он пригласил Мио на свою яхту, они выпили, Мио рассказывал о своих партнерах в Австрии, но неожиданно Цукурс сказал: «Меня обвиняют в том, что я военный преступник. Меня, который спас жизнь еврейской девушке и скрывал ее в течение всей войны». Он остановился, молчал и Мио. Вы были на войне, спросил Цукурс. Да. Извините, а где? На русском фронте. И тут Мио неожиданно посетила мысль, которая ранее не приходила ему в голову. Он расстегнул рубашку и показал толстый шрам, пересекавший грудь. Цукурс взглянул, но ничего не сказал. Мио понял, однако, что нужное впечатление на собеседника эта демонстрация произвела. Другое дело, что его шрам был результатом операции по удалению абсцесса, сделанной в незапамятные годы в больнице Петах-Тиквы. Они еще поговорили, а потом Цукурс пригласил Мио к себе домой в любое удобное для него время.
Вторая встреча. «Я знаю, как о себе позаботиться».
Кирпичный, покрашенный белой краской дом Цукурса напоминал небольшую крепость. Его окружал металлический забор, поверх которого была протянута колючая проволока. Невдалеке стоял сарай, вероятно, мастерская. Деревьев на участке почти не было. Зато по нему бегала большая немецкая овчарка. Когда Мио вошел в дом, Цукурс повел его в гостиную, но сначала открыл шкаф и, выдвинув один из ящиков, показал ему свои награды: гордостью коллекции была медаль Сантос-Дюмона, которой было удостоено считанное число авиаторов. Но Мио подметил кое-что еще: несколько медалей, украшенных черными свастиками. Цукурс открыл другой ящик и несколько огорошил своего визитера внушительной коллекцией стрелкового оружия. Я получил лицензию на все это у бразильской секретной службы, похвастался он. «Я знаю, как о себе позаботиться, и хочу, чтобы вы тоже об этом знали». Они посидели, выпили, затем сели в машину Мио, и Цукурс повозил его по окрестностям. Местность, конечно, была неосвоенная, ничего интересного. Заметив разочарование гостя, Цукурс предложил показать ему другие, более перспективные, с его точки зрения, территории. Мио неохотно согласился.
Третья встреча. «Давайте проведем соревнование по стрельбе».
«Мио не принадлежал к тем привычным к смерти сабра, которые совершают убийства по долгу службы; вся его карьера строилась на том, чтобы выглядеть, как средних лет увалень, которому даже подростка перебороть и то проблема. Но по пути к дому Цукурса он все-таки заехал в магазин спорттоваров… Теперь у него в кармане притаился неплохой нож с острым лезвием. Он увидел, что Цукурс прихватил один из своих пистолетов и большое ружье». Они приехали на одну запущенную плантацию. Мио не был впечатлен, и Цукурс предложил поехать еще на одну. Новая дорога заняла целых три часа. Здесь уже было на что посмотреть – стройные ряды банановых деревьев, общим числом 120 тысяч.
«Давайте пройдемся немного», – сказал латыш. Он указал на тропинку, которая исчезала за густыми кустами. «Она ведет к речке, которая кишит крокодилами». Мио чувствовал на себе глаза Цукурса: тот внимательно следил за его реакцией. Мио сразу согласился. Цукурс вскинул на плечо чехол с ружьем и пошел вперед, в кустах жужжали насекомые. Мио последовал за ним. Он нащупал нож у себя в кармане, но подумал, что против длинного ружья от него будет мало толку. Они шли и шли, тропа темнела, пятнышки солнечного света танцевали на твердой земле, и банановые листья слегка шевелились на почти неслышном ветру. Ни знака человеческой деятельности, ни шума мотора, ни голоса. Мио начал потеть.
Через четыре или пять минут они вышли на небольшую поляну. Цукурс остановился. Он опустил чехол на землю, расстегнул молнию и вытащил ружье. Потом он выпрямился.
«Уверен, что вы кое-что помните из своего славного прошлого на Восточном фронте, – сказал он Мио. – Давайте проведем соревнование по стрельбе. Видите, вон на том дереве висит мишень». Мио обернулся. Действительно, метров за сорок пять от них стояло дерево, к стволу которого была прибита жестяная пластинка».
Соревнование завершилось, к приятному удивлению Мио, его победой. Кучность его попаданий была лучше, чем у Цукурса. «Неплохо, герр Антон!» – резюмировал латыш и похлопал победителя по плечу. Мио зафиксировал, что он впервые назвал его по имени. Напряжение, державшееся весь день, исчезло.
После этой поездки Мио отправил в Париж Йосефу Ариву длинное письмо. В нем он указал на главную трудность его миссии. «Несмотря на то что Покойнику 64 года, он еще очень опасен, всегда наготове, физически силен и находчив». Цукурс между тем предложил еще одну поездку – в приморский город Сантус. Мио согласился, он сказал, что хочет узнать, сколько будет стоить арендовать дом на лето. На самом деле он хотел приучить Цукурса входить вместе с ним в незнакомые дома и не беспокоиться о засаде. После этого он уже сам предложил латышу съездить с ним в Порту-Алегри, крупный город в южной Бразилии. Формально они опять же знакомились там с экономикой туризма, но теперь Мио хотел, чтобы Цукурс привык находиться с ним в чужом городе. Именно там, за ужином в дорогом ресторане, Мио впервые заговорил с Цукурсом о возможности прозондировать туристский рынок за пределами Бразилии – например, в Уругвае. Цукурс возразил – если его имя будет ассоциировано с компанией, это может сыграть негативную роль, так как его обвиняют в военных преступлениях. «Меня не интересует прошлое, – отмахнулся Мио. – Я думаю только о будущем». Цукурс, однако, жил прошлым, когда у него были слава и, во время оккупации, неограниченная власть. И со славой он расставаться не хотел – не зря же он не поменял своей фамилии, как обычно делали бежавшие от возмездия нацисты. Разбогатеть, правда, не получилось, и это омрачало его существование и давило на психику. Появление Мио давало ему практически последний шанс на безбедную жизнь, и именно на это сотрудник «Моссада» сделал основную ставку, и не ошибся. Оставалось только одно – выманить Цукурса из Бразилии, ибо его ликвидация там была чревата большими рисками. Но было и другое обстоятельство – протесты бразильских евреев помешали Цукурсу получить здесь гражданство, у него не было паспорта, и он не мог выезжать за границу. А можно ли вообще сделать паспорт, как бы между прочим спросил Мио. Пара пустяков. Надо только заплатить посреднику, это долларов тридцать-пятьдесят. Так они слетали в Монтевидео, и Мио объявил Цукурсу, что теперь ему надо вернуться в Европу и рассказать партнерам о бразильско-уругвайском проекте.
В Париже, выслушав доклад Мио, Йосеф Арив подытожил: «Мы заманим Покойника в западню, скрутим его, зачитаем ему приговор от имени тридцати тысяч жертв и там же казним». Кроме самого Ярива в команду ликвидаторов вошли еше трое: Элиэзер Судит, Моти Кфир и Зеэв Амит. У Судита была примечательная биография. Его мать и бабушка жили в Риге и погибли во время оккупации, а сам он находился тогда в Палестине и в годы, предшествовавшие независимости, был членом подпольной группировки «Иргун». Со своей женой Судит познакомился, когда она была медсестрой, лечившей его после того как ему переломали пальцы сотрудничавшие с Англией бойцы «Хаганы», легальной полувоенной организации палестинских евреев. В 1952 году Менахем Бегин, категорически возражавший против репараций ФРГ Израилю – «окровавленных денег», – приказал Судиту приготовить и отправить заминированную посылку канцлеру Конраду Аденауэру. Она взорвалась преждевременно, убив пытавшегося ее обезвредить немецкого эксперта. Судит был арестован в Париже, но затем его освободили.
Мио прилетел в Сан-Пауло 28 января 1965 года. Когда он начал спускаться по трапу, снизу его окликнули по имени. С изумлением и ужасом он увидел Цукурса, снимавшего его на кинокамеру. Он вскинул руку вверх, как бы приветствуя встречавшего, а заодно прикрывая глаза от солнца, – но чувствовал, что это напрасно, съемка получилась. Это был не единственный сюрприз – не глядя Мио в глаза, Цукурс известил, что документы на поездку в Монтевидео у него не готовы. Мио пришлось повысить тон – как может бизнесмен так себя вести! А вдруг вообще, подумалось ему, Цукурс откажется туда лететь? Но Мио взял себя в руки и информировал латыша, что партнеры в Австрии считают, что на данный момент инвестиции в Бразилию с ее военным правительством и силовыми методами управления нежелательны, предпочтительны же Уругвай и Чили. Мио также вручил Цукурсу конверт с деньгами на перелеты и отели. Разговор закончился уже дружественно, но, как оказалось, Мио беспокоился не зря. Вернувшись домой, Цукурс отдал кинокамеру жене со словами: «Если со мной что-нибудь случится, здесь мой убийца».
С начала февраля израильтяне стали подтягиваться в Монтевидео. Первым прилетел Мио, за ним – Судит, который должен был снять особняк, приличествующий солидной австрийской фирме, под временный офис. Поначалу ни ему, ни его риэлторам удача не сопутствовала – все-таки Уругвай не был туристской Меккой, и предложение было не ахти как интересным. Наконец его выбор пал на дом, называвшийся Каса Кубертини, в районе Карраско, ранее населенном богатыми людьми. Теперь это место потеряло былой лоск, но на первый взгляд и обилие тенистых деревьев, и улицы, ведущие к прославленному здешнему пляжу, выглядели достаточно привлекательными. Изнутри, правда, особняк нуждался в ремонте, а по соседству гремели инструментами рабочие, восстанавливавшие другой похожий дом. Но Судит решился, подписал аренду на два месяца, и Мио отправил Цукурсу телаграмму: «Дела идут хорошо. Нужна ваша помощь. Буду рад, если вы сможете присоединиться ко мне в Монтевидео 23 февраля». На следующий день пришло подтверждение.
Они не теряли время зря – избороздили все окрестности, чтобы не заблудиться на обратном пути в аэропорт, купили большой чемодан, чтобы затолкать в него тело – не оставлять же его на полу, как если бы это было примитивное ограбление, а Мио еще и приобрел два билета на рейс Монтевидео-Сантьяго, которые, если все пойдет по плану, им не понадобятся.
«Мио увидел, как Цукурс вышел из дверей самолета навстречу теплому уругвайскому солнцу. Еще раз его поразило, каким сильным, каким полным жизни был тот – и это в его годы. Он все еще передвигался с элегантностью бывшего атлета, того красавца-летчика, каким он был тридцать лет назад… И на его правом боку, под дешевым костюмом, Мио мог разглядеть контуры пистолета». Сначала Мио повез Цукурса в отель, подождал его на улице, потом они дошли до офиса «Люфтганзы» и зарегистирировали билеты на самолет в Чили. Затем заехали к риэлтору и поехали с ним в Карраско, где посмотрели три участка. За это время Цукурс, по расчету Мио, должен был психологически подустать от необходимости то и дело входить и выходить и, соответственно, снижать бдительность. Потом Мио расстался с риэлтором, сославшись на назначенную встречу. Я тут временно снял дом для офиса, сказал он Цукурсу, хочу, чтобы вы взглянули на него, это недалеко. Они подъехали, Мио вышел из машины, достал ключ, открыл дверь, вошел и остановился. Моссадовцы, притаились по сторонам, раздетые до нижнего белья – если схватка будет кровавой, они не хотели испачкать свою одежду. И Цукурс шагнул в комнату…
На его теле они оставили текст приговора. «Учитывая тяжесть преступлений, в которых обвиняется Герберт Цукурс, особенно его личную ответственность за убийство 30,000 мужчин, женщин и детей, и его крайнюю жестокость, проявленную при совершении этих преступлений, мы приговариваем вышеупомянутого Цукурса к смерти. Он был казнен 23 февраля 1965». И подпись: «Те, кто никогда не забудут».
Прошло 10 дней, а в прессе ни слуху ни духу. Между тем уже неделю назад специальный агент обзвонил немецкие средства массовой информации и сообщил, что военный преступник Герберт Цукурс казнен в Монтевидео группой, назвавшей себя «Те, кто никогда не забудут». Но в «Моссаде» не учли, что газетчикам в то время тема охоты за нацистами изрядно приелась. Поэтому ни одно СМИ не отреагировало. Сказалось и то, что Мио ранее отправил на домашний адрес Цукурса письмо, в котором советовал ему на некоторое время скрыться, так как обнаружил слежку за ними, поэтому и семья не предприняла никаких действий. Теперь Мио понял, что совершил ошибку. Только пять дней оставалось до голосования о сроке давности в западногерманском бундестаге, а именно к нему была приурочена ликвидация Цукурса, о которой до сих пор так никто и не знал. Тогда было решено позвонить иностранным информационным агентствам в Бонне. Там кто-то связался с Интерполом, который запросил полицию в Монтевидео. И на следующий день тело Цукурса было обнаружено.
Международный резонанс не заставил себя ждать. Стены домов и телефонные будки в Монтевидео покрылись свастиками, в синагогу была брошена бомба, многие еврейские магазины и бизнесы запросили полицейскую охрану. Семья Цукурса в Сан-Паулу заявила, что «еврейские террористы» убили невинного человека. Американский журналист Джек Андерсон писал в газете St. Louis Dispatch: «Сегодня по всей Латинской Америке рассеяны люди, которые живут в ужасе, – это нацистские военные преступники, которым удалось унести ноги, но которые теперь своими шеями чувствуют горячее дыхание возмездия». Но фокусом внимания все равно оставался Бонн. «Если немцы отменят бремя юридической ответственности, – подчеркнула газета The Jerusalem Post, – убийцы будут плясать на могилах свои жертв». Сенатор Роберт Кеннеди, выступая на митинге организации Jewish Nazi Victims of America, сказал: «Никогда не должен наступить час, когда мы не будем готовы предать суду совершивших преступления в то страшное время». Наступило 27 марта 1965 года, день голосования в бундестаге. 361 депутат проголосовал за продление судебного преследования нацистов еще на 5 лет, 96 – против и четверо воздержались. В 1979 году срок давности в отношении нацистских преступлений был вообще отменен.
Яаков Мейдад покинул службу в 1981 году. За время работы в разведке количество его перевоплощений остается самым высоким в истории «Моссада». Он скончался 30 июня 2012 года.
В 2014 году в Лиепае был поставлен мюзикл «Цукурс, Герберт Цукурс». Стефан Толти, автор книги «Добрый убийца», рассказывает: «Хотя его апогеем служит сцена, когда Цукурса окружают мужчины и женщины, кричащие “Убийца!”, спектакль создает сильное впечатление, что они обвиняют не того. Когда мюзикл привезли в Ригу, посмотреть его собрались восторженные толпы. “Меня шокировало то, что после шоу зрители устроили ему овацию стоя, – сказал Борис Мафстир, израильский кинорежиссер, чьи бабушка и дедушка были убиты в Риге во время войны. – Там были сотни людей, и они аплодировали. Кто бы мог этого ожидать – нацистский офицер становится национальным героем!».
kackad.press 