Posted by (главы из книги)
(Продолжение. Начало в #577)
При своей вроде бы, мягко говоря, не очень большой внешней привлекательности, она обладала какой-то харизмой, человеческим обаянием, умением общаться, быть нужной людям и желанием бескорыстно помогать всем, кто нуждается в её помощи и поддержке, а так же тем, кто в этом в общем-то не нуждается. Мне понравилась атмосфера в коллективе, напоминавшая мои студенческие годы. Я начал приходить на репетиции, общаться с ребятами, подолгу беседовал с руководителем, стараясь понять, чем я могу быть им полезен. На сцену я уже выходить не хотел, я тогда решил, что по возрасту и по внутреннему состоянию я уже перерос статус актёра самодеятельного театра миниатюр. Виктор Степанович упомянул, что ему надоели маленькие сценки, миниатюры, и сейчас он занят поисками материала для целого спектакля. Я подал идею спектакля по книге Феликса Кривина «Подражания Театру» и он, ознакомившись с этой книгой, с радостью за неё ухватился. Мы начали работать над сценарием – он, я и главный актёр театра, тот самый Саша Пронин, благодаря которому я и попал в этот коллектив. Мы засиживались у Барвенкова дома до поздней ночи, мама Виктора Степановича кормила нас вкуснейшими обедами, на ночь мне ставили раскладушку. Я снова был в творческой атмосфере, снова ощущал, что какой-то мой опыт и мои творческие мысли востребованы. Мы втроём часто ходили в кино, иногда в театр. Помню, мы вышли из кинотеатра после просмотра фильма Шукшина «Печки-лавочки» и долго молчали, все трое были в восторге…
Моя новая подруга Дина разнюхала, что в Днепропетровске состоится Пятый Всесоюзный фестиваль джазовой музыки “Юность-73”, а Саша Пронин сообщил, что вести вечер открытия фестиваля будут двое его сокурсников из театрального училища, парень и девушка и они могут достать пригласительные билеты на церемонию открытия для всего театра. Я не был большим поклонником джаза, (хотя в Казани во время участия в фестивале студенческих театров в 1969 году и присутствовал на так называемом «джем сэсшен», когда каждый из джазистов демонстрировал своё мастерство импровизации), но так как шли все наши ребята, меня тоже уговорили пойти на церемонию открытия.
А 8 Марта в кафе Дома Офицеров состоялся вечер в честь женского праздника, и «комсомолец» капитан Кравцов попросил меня на нём выступить. Я не мог ему отказать, и прочёл монолог одесских КВНщиков, который в поездке по стране с Масляковым читал очень талантливый одессит Юра Волович. В монологе было много смешных и тонких шуток, но на офицерских жён, присутствующих в этот день в зале он как-то не пошёл. Помню, я остался очень недоволен своим выступлением и дал себе слово больше на сцену не выходить, во всяком случае до окончания срока службы.
А в Доме Офицеров вовсю шла подготовка к концерту ко Дню Победы. У меня в сценарии в одном месте были стихи, которые должна читать девушка. Наташа сказала, что она не мастер в чтении стихов, но она приведёт девушку с кукольного отделения их театрального училища, которая очень хорошо читает стихи. Она привела свою подругу Лилю Журман, симпатичную большеглазую девушку с роскошными длинными волосами. Лиля, действительно, прекрасно читала стихи, и ни у режиссёра, ни у меня не было к ней никаких замечаний.
До концерта оставалось больше двух недель, а он был почти готов и с помощью режиссёра сведён и в черновую отрепетирован. Моё армейское начальство через Политотдел дивизии было осведомлено о моём участии в этом концерте и особо меня не нагружало службой в эти дни, а мой комбат майор Семёнов даже немного гордился, что его офицер участвует в таком ответственном и важном мероприятии.
А накануне, 9 Мая я получил поздравительную открытку от своего отца, такого, свойственного только ему, содержания:
«… В эти дни Мая 1945-го в Берлине ещё огрызались мелкие группы фашистов, засевших в подвале Рейхстага, а с самолётов Як-3 и Як-7 был сброшен флаг с надписью «Победа». Этот день мне никогда не забудется… 4 Мая 1973 года. Дорогому сыну, Ламу С.М.»
Я до сих пор храню эту простенькую открытку с такими дорогими для меня словами моего отца.
Наконец, 9-го Мая состоялся наш праздничный концерт. Как нам объявили, Командующий и Начальник Политуправления Армии были довольны, а «комсомолец» капитан Кравцов, сразу после концерта подошёл, пожал мне руку и сказал: «Теперь я вижу, что всё это было не зря». Только мы оба с ним понимали, что он имеет ввиду…
Так как на банкет нас не пригласили, я пошёл провожать девушек Наташу и Лилю к остановке троллейбуса, и по дороге пригласил их в кафе. Мы немного посидели, отметили наше удачное мероприятие, а на прощанье Лиля пригласила меня на свой дипломный спектакль выпускников кукольного отделения театрального училища, который должен был состояться 28 Мая в здании училища. Я обещал прийти, но потом, честно говоря, как-то позабыл об этом приглашении.
А пока вместе с театром миниатюр я поехал на их выступление во всё тот же город Запорожье. Я раньше не бывал в этом городе, который мне очень понравился своими необъятными просторами, прекрасным Днепром и плотиной Днепрогэс. Я ещё не знал тогда, что с этим городом я вскоре буду связан всю свою жизнь… Побывав впервые на выступлении театра в одном из домов культуры, я вдруг понял, что никакой это не театр миниатюр, а самый настоящий агиттеатр, искусством которого Виктор Степанович Барвенков владел в совершенстве. Как я позже узнал, он руководил каким-то нашумевшим агиттеатром в Ленинграде, из которого его по каким-то идеологическим причинам после одного из спектаклей убрали, и он переехал к маме на Украину. Скажу честно, всё, или почти всё, что я потом делал у себя в родном Минске, связанное с этим жанром агиттеатра, я впитал в себя именно благодаря тому, что я чисто технически почерпнул от Виктора Степановича Барвенкова. Правда, на его примере, происшедшего с ним и его театром в городе Ленинграде, я уже тогда понял, что идеологическая сторона этого жанра в наше время наиболее важна.
Нужно сказать, что я вместе со всем театром всё-таки попал на всесоюзный джазовый фестиваль. География участников фестиваля была довольно обширна – Москва, Рига, Вильнюс, Воронеж, Одесса, Львов и Днепропетровск. Насколько я помню, лауреатами фестиваля, в числе других, стало понравившееся мне трио Вячеслава Ганелина из Вильнюса. (Вячеслав Ганелин – фортепьяно, Владимир Чекасин – саксофон и Владимир Тарасов – ударные). Здесь мне хотелось бы пару слов сказать об этом трио. Вячеслав Ганелин с конца 1960-х, вместе с Владимиром Тарасовым играл джаз в вильнюсском кафе «Неринга», в котором я до армии, приезжая погостить в Вильнюс, несколько раз бывал со своей двоюродной сестрой и мне довелось слушать их виртуозную игру. Позже Ганелин окончил Вильнюсскую консерваторию. В 1968-1984 гг. работал заведующим музыкальной частью Вильнюсского Русского драматического театра. В 1971 году они с Тарасовым познакомились с саксофонистом Владимиром Чекасиным и образовалось это известное джазовое трио Ганелин – Тарасов – Чекасин, (сокращённо ГТЧ), которое выступало на многих всесоюзных джазовых фестивалях, а позднее за рубежом по всей Европе, а в 1986 году – в США. Трио выпустило много записей своих джазовых композиций и просуществовало по 1986 год. А Вячеслав Ганелин уже в 1985 году по авторитетным европейским и американским опросам входил в число лучших джазовых композиторов и исполнителей, являлся членом Союза композиторов, написал музыку к более чем 30 спектаклям и 6 мюзиклам, автор более 50 песен и музыки к более 60 кинофильмам киностудий «Мосфильм», «Ленфильм», «Литовская киностудия» и др., написал 3 оперы. В 1987 году он переехал в Израиль, где преподаёт на джазовом отделении Иерусалимской Академии музыки композицию, музыку кино и игру на фортепиано. Активно концертирует и участвует в джазовых фестивалях, является художественным руководителем Иерусалимского джазового фестиваля «Джаз Глобус». Пять фильмов с музыкой В. Ганелина были удостоены почётных премий на международных фестивалях в Венеции, Стокгольме, Барселоне и Вашингтоне.
Но вернусь опять к тому, памятному для меня, всесоюзному джазовому фестивалю в Днепропетровске в далёком 1973 году, когда это трио только начинало свой творческий путь, а самому Ганелину было 29 лет. Вели тот концерт-открытие фестиваля, на который я попал, двое ребят из Сашиной группы театрального училища, он сразу их нам показал. Высокий, симпатичный, с небольшими залысинами парень, как Саша его назвал, Серёжа Сысенко и высокая, стройная очень симпатичная блондинка с непомерно огромной копной завитых волос, Люда Никоненко. Дина, хоть и не училась на их курсе, она, кстати училась в Университете на филологическом факультете, но так как питала слабость к Саше Пронину, часто пропадала у них на занятиях, на репетициях и в общежитии. Она хорошо знала всех Сашиных сокурсников, как и этих двоих ведущих и весь концерт жужжала мне на ухо о них, а особенно о ведущей концерта Люде Никоненко.
А в конце мая вдруг объявили начало каких-то масштабных армейских учений, нас ночью всех подняли по тревоге, и мы в полной полевой форме сидели в штабе, как на иголках, в ожидании срочного выезда на полигон. Раздался телефонный звонок, все присутствовавшие внутренне напряглись, уже собираясь на выход, капитан Школьняк снял трубку, а потом с улыбкой обратился ко мне:
– Это тебя… женский голос…
Звонила Лиля Журман, та самая «кукольница» из театрального училища, сказала, что взяла мой телефон у Наташи и напоминала, что сегодня вечером у них на курсе в училище дипломный спектакль и её приглашение остаётся в силе. Я поблагодарил Лилю за приглашение, но с извинением сказал, что у нас начинаются очень серьёзные учения и мы с минуту на минуту ждём выезда. Я пожелал ей удачи в её дипломном спектакле и снова вместе со всеми стал ждать команды на выезд. Но тут раздался ещё один звонок и комбат, майор Семёнов, принял телефонограмму о том, что тревога была учебная, выезд на полигон и учения отменяются и все офицеры до завтра свободны.
Я вышел на улицу, вдохнул тёплый уже совсем летний воздух, и понял, что домой к Наталье Филипповне мне что-то сегодня идти вовсе не хочется. Я решил принять приглашение и поехать к Лиле на её дипломный спектакль. А, поскольку времени для переодевания в гражданскую одежду у меня уже не оставалось, я решил прямо так, в полевой форме и сапогах, ехать в их театральное училище, расположенное недалеко от нас, в самом центре города. Как оказалось позднее, это для меня было, в буквальном смысле, судьбоносное решение…
ПОСЛЕ АРМИИ
ИНСТИТУТ «БЕЛПРОМПРОЕКТ
Вернулся я на родину. Повзрослевшим, умудрённым некоторым житейским опытом и уже в качестве жениха. Девушка в родном городе меня не ждала, я привозил её с собой, как говорится, с места службы.
А в моём старом доме, вроде, всё было по-прежнему. У подъезда, как и раньше, сидело несколько старушек, но мне показалось, что они уже не столь внимательны, любопытны и язвительны, как раньше, к проходящим мимо них соседям.
Первым делом, я, конечно, стал думать, что мне делать дальше. Мой старший брат, работал в проектном институте Белпромпроект, там же работал и мой друг Лёня Дубов. Они оба стали меня уговаривать пойти работать к ним. Добавил масла в огонь их секретарь комсомольской организации Леонид Валяев, обещая рост по работе, богатую и разнообразную творческую жизнь, участие в самодеятельности, и так далее. Ну, я и пошёл, хотя, наверное, это было очередной моей ошибкой в выборе моего профессионального пути.
Надо сказать, что Сантехнический отдел Белпромпроекта оказался очень «национальным». Начальником отдела был симпатичный пожилой еврей по фамилии Винник, который принял меня очень радушно и особенно обрадовался, узнав, что я кандидат в члены партии, отметив, что «нашего полку прибыло». Главным специалистом отдела был очень грамотный инженер Горелик. Отдельные бригады возглавляли Рудерман, Гинзбург и жена главного специалиста с той же знаковой фамилией. И только бригады теплотрасс и котлов возглавляли два представителя «титульной нации» Кленовский и Ващебрович, ставший впоследствии начальником этого отдела. Обстановка в отделе была ровная и спокойная, и только, отличавшийся несколько взрывным характером, всё тот же Кленовский иногда вносил своими аварийными теплотрассами некоторое оживление в эту тихую болотную заводь.
Скажу честно, очень нелегко мне было перестраиваться с вольготного образа жизни в армии на ежедневный график работы с девяти до пяти. Да, и моя зарплата инженера была тогда 90 рублей, прямо сказать, мизерная, по сравнению с зарплатой офицера, пусть даже – младшего. В общем, оказалось, что работа эта что-то меня не очень прельщала. После насыщенной и динамичной службы в армии было скучно и однообразно восемь часов сидеть на одном месте, делать расчёты и чертить за кульманом. И как я понял, этот ритм рабочего дня был в тягость не только для меня одного. Так в 5 часов по звонку все вскакивали и срывались со своих рабочих мест, как бешенные кони. А в течении рабочего дня каждый из нас, особенно женщины, умудрялись, кроме перерыва на обед, смотаться на 30-40 минут по своим делам, и, конечно, по магазинам. Иногда под вымышленным предлогом уходили пораньше с работы, чтобы успеть в театр, в гости, на хоккей или на свидание.
Меня часто приглашал к своему столу руководитель бригады Гинзбург, подолгу беседовал со мной по поводу проектов, но я всё больше ощущал, что мне откровенно скучно, неинтересно, и что вся эта муторная проектная работа меня мало увлекает. Чертил я, честно говоря, довольно неаккуратно, много исправлял, часто тёр резинкой и затирал чертежи почти до дыр. Правда, в институте работал отдел калькировщиц, которые брали твой корявый чертёж и тонким пёрышком аккуратно и ровненько переносили его на прозрачную кальку, после чего он выглядел как сторублёвая купюра. Инженерные расчёты я любил выполнять, но оформлять их как следует мне не нравилось. Поэтому все пояснительные записки к проекту мне приходилось потом долго оформлять, восстанавливая в расчётах упущенные пробелы. Работал я в целом, наверное, неплохо, проекты в своей части выполнял довольно грамотно, укладывался в сроки, и графики выпуска, но абсолютно не был в рядах передовиков, да, честно говоря, туда и не стремился. Я начал уже подумывать о смене места работы, но здесь уже был хоть какой-то стабильный заработок, а я ведь собирался вскоре жениться, и понимал, что жить на что-то надо и надо кормить семью.
Одна отрада была на моей работе – это общение с сотрудниками и занятие вместе с другом Лёней институтской самодеятельностью. В институте работало очень много умных, грамотных и эрудированных людей, и я многое почерпнул в общении с ними. В моей бригаде были в основном женщины, но, поскольку у меня уже был определённый опыт работы в женском коллективе на заводе имени Дзержинского, я быстро сошёлся и даже подружился с некоторыми из своих сотрудниц и общение с ними во многом скрашивало мой серый и унылый рабочий день. Мы нередко делились друг с другом радостями, заботами, крупными и мелкими переживаниями. Помню в бригаде работала инженером Мария Николаевна, тихая спокойная, безобидная женщина лет пятидесяти, жившая с мужем и сыном в одном из микрорайонов, которая в один из дней пришла на работу очень грустная и расстроенная. Я спросил её, в чём дело и она рассказала, что всю ночь не спала из-за вчерашнего происшествия в автобусе. Она после работы и беготни по гастрономам ехала домой с переполненными сумками в битком набитом автобусе. Поставить сумки на пол она не могла, держаться за поручни, так как обе руки были заняты, не могла тоже. И её, конечно, на поворотах бросало из стороны в сторону, из-за чего она, извиняясь, всё время вынуждена была опираться на соседей по автобусу. И вот, когда её в очередной раз занесло на каком-то повороте, и она, извинившись, оперлась плечом на какого-то, стоящего рядом, мужчину, тот, обращаясь к ней, громко, на весь автобус произнёс:
– Ещё раз дотронешься, в морду получишь!
И все вокруг промолчали, и никто за неё не заступился, и она заплакала, и чуть не умерла со стыда.
Я как мог утешил сотрудницу, но видно было, что она в этом автобусе пережила огромный стресс и отойдёт от него не скоро.
Когда я несколько лет назад приехал из Америки в Минск и зашёл в родной институт, я с грустью узнал, что моя милая сослуживица, Мария Николаевна, умерла, и про себя подумал, что, кто знает, может и тот, вроде бы, мелкий, но очень ранивший её инцидент в автобусе, тоже сыграл свою зловещую роль.
В этом же отделе, как я говорил, работал мой старший брат Изя, который очень помогал мне на первых порах освоить специальность инженера-проектировщика. Мне очень повезло, что я прямо на своём рабочем месте мог в любое время обратиться к нему по любому техническому вопросу. К слову сказать, чуть позже в мою бригаду влился мой неординарный одногруппник Лев Элентух, о котором я много рассказывал в предыдущих главах. В силу своей натуры он и здесь выполнял роль некоего чудака, всё время попадая в различные комичные ситуации. То по ошибке выбросит в урну часть чьего-то незаконченного проекта, то съест чью-то «ссобойку» (взятую из дому еду – прим. ред.), нерасчётливо оставленную на видном месте, то подолгу не возвращается из туалета, то ещё что-нибудь. Так наши дамы жаловались мне, что, когда они склонялись над столом или кульманом, он нередко проявлял повышенный интерес к их позам… Но надо сказать, что как инженер-проектировщик работал он очень грамотно и добросовестно.
Очень любил я поездки в командировки. Хорошо помню поездку на Могилёвский комбинат «Химволокно», где надо было в одном из цехов реконструировать систему вентиляции. Я с удовольствием выполнил все нужные операции по замерам, наброскам эскизов, схем и планов воздуховодов и трубопроводов, полазил по заводу, поговорил с работниками, основной массой которых были бывшие заключённые, отбывавшее продолжение своего срока на поселении, как они говорили, «на химии». Я опять же не мог тогда даже предположить, что через 20 лет, в Америке буду работать в области строительства и реконструкции тюрем штата Нью-Йорк и объезжу их не один десяток, видеть там тысячи американских «зеков», мало напоминающих тех простых и хорошо мне понятных могилёвских «химиков»…
Ездил по объектам я довольно много, так как порой сам напрашивался, чтобы не стоять за кульманом или не сидеть с расчётами за письменным столом. Каких только перлов я не насмотрелся на строительных объектах. Так в одном из строящихся заводских комплексов я не смог войти в помещение котельной, так как воздуховод, размером, примерно, полметра на метр, был проложен строителями на высоте полтора метра от пола прямо посреди дверного проёма. На мой ироничный вопрос к мастеру участка, как они могли так смонтировать, мастер так же иронично достал проектную документацию и, сказав, что они работают строго по чертежам, показал отметку низа воздуховода, указанную проектировщиком в чертежах – полтора метра от пола… Видел я и врезки труб систем теплоснабжения, идущих от ТЭЦ, в трубы водоснабжения питьевого водопровода и перила лестниц теплоузла, проложенные строителями прямо через маховик задвижки, из за чего этот маховик вряд ли мог кто-нибудь когда-нибудь провернуть… Да что говорить, много я насмотрелся всяких проектных ляпов нашего брата-проектировщика и строителя.
Вспоминается такой анекдот:
На стройку должна приехать комиссия. Прораб инструктирует рабочих:
– Что бы не случилось при комиссии, делайте вид, что так и должно быть.
Ну, комиссия приехала, ходит по стройке, осматривает объект, вдруг с грохотом обрушивается одна из только что выложенных стен здания. Один из рабочих радостно смотрит на часы и громко восклицает:
– О! Десять тридцать. Точно по графику!
Короче, мои выезды на объекты, возможность своими глазами увидеть, как наши бумажные чертежи превращаются в самые настоящие, живые, административные и промышленные корпуса, заставили меня более ответственно, осторожно и более тщательно относиться к тому, что я там у себя в отделе черчу или рассчитываю на бумаге.
kackad.press 