Десятилетний юбилей «арабской весны» – то есть, ряда революций, сотрясших страны арабского мира, прошёл довольно незаметно. Те политические комментаторы, которые всё же нашли нужным обратить на эту дату хоть какое-то внимание, анализируют события тех дней, в первую очередь, с явным налётом разочарования процессами, бурно начавшимися 10 лет назад и обернувшимися, мягко говоря, не слишком впечатляющими результатами.
«Стартовым выстрелом», если кто-то ещё помнит, послужило самосожжение безработного Мухаммеда Буазизи в Тунисе. Массовые волнения в этой стране, приведшие к бегству президента и установлению новой власти, воспринимались, в первую очередь, на Западе, как начало волны демократизации Ближнего Востока, явной демонстрации целого ряда закосневших в середине прошлого века арабских обществ к переменам. Но так ли это было на самом деле? Может быть, вопрос «почему у них не получилось?» – неверен, так как «арабская весна» вовсе не преследовала тех целей, которые ей приписываются?
Эксплуатация человека человеком и наоборот
Начнём с того, что грести все арабские страны, в которых началась «весна», под одну гребёнку – не слишком-то правильно: они разные. Такие же разные, как, скажем, бывшие республики СССР: трудно сравнивать Латвию с Кыргызстаном или Украину – с Арменией. С точки зрения среднестатистического западного обывателя, конечно, все арабские государства – на одно лицо, вся разница, мол, в том, что саудовцы – богатые, а алжирцы – бедные, где-то так. Тем не менее, если рассматривать последствия «арабской весны» чуть повнимательнее, то становятся видны довольно серьёзные различия.
Впрочем, есть у этих революций и общая черта, а именно: в первую очередь, в арабских странах исчерпали себя режимы светских военных диктатур, как бы они себя ни называли. Эти военные диктатуры, появившиеся в качестве альтернативы теократическим монархиям, оказались более отсталыми и регрессивными, чем эти самые монархии – и, как следствие, менее жизнеспособными, менее гибкими, неспособными к изменению вслед за изменчивым миром. Крах их усугубился характером и структурой ближневосточных обществ: то, что более-менее действует в бедных африканских государствах, перестало работать в арабском мире.
Если, скажем, в Тунисе с его довольно мягкой и открытой миру диктатурой, удалось обеспечить преемственность власти и на том успокоиться, то в Египте крах режима Хосни Мубарака был… просто-напросто военной спецоперацией. Об этом по некоторым признакам можно было догадаться еще в дни восстания. Сам Мубарак также осознавал уязвимость военной диктатуры, оставшейся ему в наследство от Гамаля Насера и Анвара Садата. Да, собственно, попытки реформировать военный режим, остановить его превращение в «семейную автократию» сам Садат и предпринимал – за что и получил пулю в лоб на параде.
Мубарак же, самое позднее – в конце своего правления, наоборот – пытался создать и закрепить именно «семейный» режим, но не учёл при этом интересов клики армейских генералов – а без опоры на армию он стал жертвой другой мощнейшей силы в своём государстве – исламистов, «Братьев-мусульман». От демократических методов борьбы с последними отказался в своё время Насер, установив военную диктатуру и отдав «братьев» на растерзание военным. А вот Мубарак растерял и поддержку армии, так что исламисты растерзали его при полном отсутствии интереса армейских чинов к процессу. После чего, выбравшись на поверхность, сами попали в шестерни никуда не девшейся военной машины. Результат – военная диктатура попросту сохранилась, просто теперь – с другим «лицом», экс-генерала аль-Сисси.
Совершенно по-другому выглядели восстания в Ливии, Йемене и Сирии – они продемонстрировали отсутствие в этих государствах единого начала. Целостность этих стран до момента, как по ним прокатились восстания, сохранялась исключительно «на штыках», а после революций все они вернулись в своё доколониальное состояние: племенных территорий, межкланового противостояния. Единственный диктатор, оставшийся во всех этих странах в живых и вроде бы при власти – это Башар Асад, да и то, лишь потому, что его лицо обеспечивает интересы Ирана и России в Сирии.
В этом есть своя логика. Если некий регрессивный режим (в данном случае – военная диктатура) исчерпал себя – это еще не значит автоматически, что на его место придёт более прогрессивный. Может быть и так, что на смену условному рабовладельческому строю приходит не условный феодальный, а первобытно-общинный.
Именно поэтому процесс демократизации в Тунисе никоим образом не мог быть повторен в Египте, а процесс закрепления военной диктатуры в Египте ничем не похож на процесс территориального распада Ливии. Одно лишь для всех этих стран одинаково: им всем предстоит ещё долгий исторический процесс трансформации.
Sic semper tyrannis – с тиранами всегда так
Следует также не забывать, что «арабская весна» весьма серьёзно повлияла и на совершенно иную часть планеты – а именно, на бывший Советский Союз. Для государств, возникших на этой территории, она сыграла фатальную роль – она сконцентрировала и овеществила ужас, который стал главным двигателем всех поступков Кремля с того момента. Считается, что в Москве очень перепугались, когда в Грузии произошла «революция роз», а в Украине – «оранжевая революция» и именно с этого момента стали задумываться о том, как бы исправить «крупнейшую геополитическую катастрофу XX века» по определению Путина, и восстановить хоть в каком-нибудь виде СССР. На самом деле, это ошибочное мнение. Кремль всегда был заинтересован во влиянии на постсоветском пространстве, но обе революции – как грузинскую, так и украинскую – воспринял, скорее, как дворцовые перевороты. В конце концов, тот же Саакашвили был «птенцом гнезда Шеварднадзе», представителем «золотой молодёжи» с номенклатурным папочкой, а тот же Ющенко – представителем «экономического крыла» КПСС – партии, в которой он оставался до самого момента её роспуска.
Причём в «революции роз» в Грузии Кремль даже пытался принять участие, ведь одним из её лидеров была известная сторонница Москвы Нино Бурджанадзе. Да и отставка Эдуарда Шеварднадзе произошла сразу после того, как в революционный Тбилиси прилетел тогдашний министр иностранных дел России, выходец из Грузии Игорь Иванов, усадивший президента и буйных оппозиционеров за один стол, где они всё и «порешали».
В свою очередь, «оранжевая революция» в Киеве воспринималась Москвой просто, как элемент шулерства со стороны Ющенко, который-де использовал «грузинскую схему», так что тут уж «кремлёвские» заиграли на стороне «бывших» и с их помощью добились в 2010 году реванша, «посадив» в президентское кресло в Украине «дважды несудимого», полностью подконтрольного российским кураторам Виктора Януковича. Но даже тогда все эти события не вызвали нападений на Грузию и Украину, не привели к «гибридным войнам» – более того, Кремль с удовольствием взял на вооружение опыт «цветных революций», организовав под этим брендом прокремлёвский переворот в Кыргызстане.
А вот с того момента, как по странам Ближнего Востока прокатилась «арабская весна» – для российского руководства всё коренным образом изменилось. Путин увидел, что «последняя сверхдержава», США, попросту… не вмешиваются. Ни в судьбу своего давнего союзника Хосни Мубарака, ни в травлю Муаммара Каддафи. По сути, облетевшие мир кадры издевательств над Каддафи сыграли решающую роль в судьбах Украины, Грузии, Беларуси и, собственно, России. Именно тогда Путин понял, что, если он сам не позаботится о безопасности своей бледной задницы – никто в мире о ней не позаботится. Именно в этот момент он решил вцепиться зубами во власть, в сферы влияния, восстановить контроль над «потерянными колониями» и начал весьма нервно реагировать на революции, происходящие в странах, которые он решил сделать «сателлитами империи».
Именно поэтому первый украинский Майдан вызвал в России реакцию, исчерпывающе описываемую междометием «ну-ну», а вот уже второй – резкими телодвижениями под лозунгом «тащить и не пущать!». То же самое происходит сейчас с Беларусью: Путин мог играть с Лукашенко, то отпуская его подальше, то пригребая обратно когтями, но стоило протестам в этой стране приобрести характер восстания – и за спиной у Бацьки тут же выросли «вежливые зелёные человечки» без знаков различия. Это понятно. В каждом украинце и в каждом белорусе, выходящем протестовать против российских марионеток в своих странах, «коллективный Путин» вот уже десять лет подряд видит тех, кто таскал по улицам Триполи изуродованный труп Муаммара Каддафи. И очень боится, что на этот раз труп будут звать Владимиром Владимировичем.

Именно в этом и заключается главный урок «арабской весны» для постсоветского пространства. Украинцы с Майдана, белорусы из охваченного манифестациями Минска, жители любого другого государства СНГ, восстающие против прокремлёвских диктатур, воюют не столько со своими доморощенными диктаторами, сколько с охваченным животным страхом кремлёвским сидельцем. А он, пытаясь всеми силами подавить очередную революцию в соседней стране, на самом деле старается спасти не Россию, а собственную шкуру от участи лидера народной джамахирии…