ЭЙХМАН И ГОЛЛИВУД

Я обязан сообщить Кнессету о том, что израильские службы безопасности обнаружили одного из самых крупных нацистских преступников, Адольфа Эйхмана, ответственного вместе с другими лидерами нацистов за окончательное решение еврейского вопроса – уничтожение шести миллионов евреев. Эйхман находится под арестом в Израиле и вскоре предстанет перед судом, в соответствии с законом о суде над нацистами и их помощниками.

Выступление премьер-министра Государства Израиль Давида Бен-Гуриона на сессии Кнессета 23 мая 1960 года

Диалог между Эйхманом и сотрудником «Шин Бет» Питером (Цвикой) Малкиным из фильма «Операция “Финал”» (Operation Finale):

Эйхман. Почему это один я виновен в ошибках всей страны?

Малкин. Вы хотите сказать, то, что вы сделали с моим народом, это просто ошибка?

Эйхман. Нам говорили, что Германию, нашу землю надежд и возможностей, захватывают. И если мы хотим выжить…

Малкин. Ладно, но есть же пределы…

Эйхман. И вы верите, что ваш народ нашел эти пределы, не так ли? Забавно. До меня дошли слухи, что в пустыне Негев есть некий объект. Неужто водородная бомба интересуется возрастом своих жертв?

Малкин. Это не одно и то же, и вы это знаете.

Ничего этого не могло быть сказано в реальности. В мае 1960 года, говорит Мартин Крамер (Martin Kramer) в статье «Искажение прошлого в кино» (The Misrepresentation of the Past in the Cinema), опубликованной интернет-журналом Mosaic, даже американская разведка не знала о ядерном реакторе в Димоне. Ничего подобного не упоминалось и в книге Питера Малкина «Эйхман в моих руках», увидевшей свет в 1990 году. «Я придерживаюсь той точки зрения, – подчеркивает Крамер в еще одном эссе на ту же тему, “Правда о поимке Адольфа Эйхмана” (The Truth of the Capture of Adolf Eichmann), – что кинематографический Эйхман – это обман, порожденный девятью днями его жизни, проведенными в заточении в Аргентине. Эти девять дней приковали к себе воображение кинематографистов, благодаря описанию, которое само по себе могло быть выдумкой и которое стало наиболее уязвимым местом в рассказе об Эйхмане. В “Операции “Финал” оно разрослось и подарило Эйхману посмертную победу».

Но обо всем по порядку. Мартин Крамер, известный американо-израильский ученый, президент-основатель Shalem College в Иерусалиме и сотрудник The Washington Institute of the Near East, славится тем, что отыскивает в устоявшихся в науке исторических сюжетах неожиданные повороты, проливающие на них новый свет и нередко рождающие иное их объяснение. Как сформулировал это профессор Волтер Райх, бывший директор Мемориального музея Холокоста в Вашингтоне, «вновь и вновь Мартин Крамер оспаривает одни ортодоксальные толкования за другими, как идеологические, так и исторические. И с помощь своего острого ума и отточенной экспертизы ничего не упускающего расследователя он их опровергает».

Итак, Питер Малкин, 1927 года рождения, израильский супергерой, первый еврей, руки которого взяли за горло нацистского суперпреступника. За его плечами 25 лет работы в секретных службах Израиля и две Премии безопасности (высшая награда), а после ухода в отставку неудавшаяся частная операция по захвату Йозефа Менгеле – «Ангела смерти» Освенцима, которого тогда уже не оказалось в живых. Казалось, жизнь самого Малкина так и закончится в тени секретов, если бы за несколько лет до этого Иссеру Харелу, многолетнему шефу «Моссад», не удалось после продолжительной тяжбы с судебными инстанциями опубликовать книгу о поимке Эйхмана «Дом на улице Гарибальди». В результате Малкин, живший тогда в Нью-Йорке, решил отказаться от своего инкогнито и в 1986 году выступил в Jewish Museum на церемонии в честь 25-летия процесса над Эйхманом. И тут уже и пресса возбудилась, и сама «Седая дама» – The New York Times, выложила на своей второй странице фотографию героя и обширное с ним интервью. А в 1990 году Малкин (вместе с американским журналистом Гарри Стайном) опубликовал уже собственные воспоминания «Эйхман в моих руках», по словам Стивена Крамера, «комбинацию автобиографии и шпионского триллера». И далее: «Как в книге, так и в своих интервью, он поделился поразительным откровением: долгими ночами во время своего дежурства в конспиративном доме он, пренебрегая приказом, втайне вел глубокие и задушевные разговоры с узником. В книге эти беседы описаны в деталях, некоторые едва ли не дословно, несмотря на прошедшие 30 лет». Фактически разговоры с Эйхманом стали содержательной и смысловой осью воспоминаний Малкина и как бы приоткрыли окно в духовный мир нацистского ветерана. Малкин, по собственным словам, оказывал Эйхману мелкие, но запрещенные любезности, давая выпить стакан вина, выкурить сигарету, послушать музыку на проигрывателе. Тем самым он завоевал доверие Эйхмана, и именно поэтому тот дал ему согласие подписать заявление о готовности предстать перед судом в Израиле, от чего раньше наотрез отказывался.

Вернемся теперь немного назад, к уже упоминавшейся первой книге о захвате Эйхмана – «Дом на улице Гарибальди» Иссера Харела. То человеческое измерение, которое у Малкина преобразило бюрократический отчет о проделанной работе в драму жизни, начисто отсутствует у его начальника. Возможно, это недостаток литературного таланта, а скорее всего, совершенно иная оценка личности Эйхмана. После его захвата израильскими агентами, пишет Харел, «они думали, что им придется столкнуться с мозгом дьявола, мозгом, способным ошеломить их неким дерзким актом отчаяния». Куда там! «В начале своего заточения Эйхман вздрагивал каждый раз, когда случалось что-то необычное. Когда ему приказывали встать, он трясся, как осиновый лист. Когда его в первый раз вывели на патио для зарядки, он пришел в состояние крайнего ужаса, будучи полностью уверенным в том, что его сейчас убьют… Он вел себя, как запуганный, покорный раб, единственной целью которого было угодить своим новым хозяевам». Как бы то ни было, ничего для увлекательной художественной интриги в «Доме на Гарибальди» не обнаружилось, и даже снятый по этой книге в 1979 году телефильм не расшевелил публику. Журнал People исчерпывающе охарактеризовал данное творение следующей фразой: «Здесь столько же саспенса, сколько при выписывании штрафа за неправильную парковку».

Итак, говорит историк Стивен Крамер, мастер, как было сказано, «отточенной экспертизы», интерпретация Малкина определенно потеснила, по крайней мере в Америке, интерпретацию Харела. Но он задается вопросом, а не заслуживает ли большего внимания еще одна версия случившегося в 1960 году в Буэнос-Айресе. И тут мы переходим к еще одному члену героической группы захвата, Цви Ахарони.

Он родился в 1921 году во Франкфурте-на-Одере. С 1938 года в Палестине, потом в английской армии. Специализировался на допросах немецких военных. Во время Войны за независимость был командиром роты. После нее оказался в «Шин Бет». Когда в Израиль поступили сообщения о местонахождении Эйхмана, именно Ахарони был отправлен в Буэнос-Айрес для решающей идентификации. Он установил дом, в котором проживал Эйхман, сфотографировал его с близкого расстояния и организовал наблюдение за ним и его семьей. Однажды он даже проехал вместе с Эйхманом в рейсовом автобусе, сидя за его спиной. Легендарный израильский разведчик Рафи Эйтан говорил, что самый большой вклад в успех операции внес Ахарони. «Это он нашел Эйхмана и заразил всех нас осознанием исторической важности суда над ним». А вот слова Аврахама Шалома, впоследствии главы «Шин Бет»: «Заслуги Ахарони не были оценены по достоинству. Я думаю, что он сделал больше, чем кто-либо другой, даже Иссер. Он был движущей силой». Меир Амит, сменивший Харела на посту директора «Моссада», считал Ахарони «главным фактором во всей операции, от начала до конца». Ахарони продолжал службу в «Моссаде», поднимался по служебной лестнице, завоевал признание и уважение, а в 1970 году ушел в отставку. Занимался бизнесом за границей и в Израиле, а затем уехал вместе со своей женой-англичанкой в английскую деревню, где вернул себе настоящее имя (Херманн Арндт). Умер в 2012 году.

«Ахарони, вероятно, никогда бы не рассказал свою версию, – говорит Стивен Крамер, – если бы Харел и Малкин не сделали это ранее. При этом Малкин, разрабатывая свою историю, многократно отзывался о Ахарони нелицеприятно». К примеру, он полагает, что тот допустил немало «невообразимых» ошибок во время наблюдения за Эйхманом, «ему было страшно, он был новичок» и т.п. Короче, Ахарони взял и ответил. В 1996 году он выпустил уже собственную книгу «Операция Эйхман», сначала по-немецки, а через год она вышла в английском переводе. И это было, по определению Крамера, «эпическое сведение счетов».

«В том, что касается так называемых бесед с Эйхманом, – подчеркивал Ахарони, – 90% из них это всего лишь игра воображения. Трогательные и душераздирающие описания противоборства между похитителем-евреем и нацистским пленным – чистое сочинительство. Вряд ли бы другие члены группы не обратили внимание на то, что Цвика и Эйхман подолгу секретничают». И далее: Малкин «забыл сказать, что он и Эйхман не могли общаться на одном языке. Идиш, на котором говорил Цвика, – самое близкое к немецкому, что у него было, – был достаточен, для того чтобы отдавать простые приказы и разрешать пользоваться туалетом. Но этого было недостаточно для глубоких дискуссий о Холокосте».

Малкин это обвинение отвергал. «Я знал и знаю немецкий, – утверждал он в одном интервью 2020 года. – Кто знает немецкий, может проверить меня». Стивен Крамер призывает не торопиться с выводами. «Вопрос не в том, понимал ли Эйхман Малкина, а в том, насколько хорошо Малкин понимал Эйхмана. Ведь именно истолкование Эйхманом содеянного им сделало этот диалог столь притягательным. Говорящие на немецком и идиш могут общаться с высокой степенью понимания друг друга. Но мог ли Малкин со своим “кухонным” идиш и ломаным немецким ощущать, как Эйхман “тонко оттеняет вещи”? Можно ли доверять ему в том, что он запомнил и передал слова Эйхмана буквально, как он пишет в своей книге? Этого мы никогда не узнаем [Малкин умер в 2005 году], вопрос остается открытым».

И вот квинтэссенция спора: заявление Эйхмана о добровольном согласии на суд в Израиле. Документ, без всякого сомнения, исторический. Его перевод на иврит был зачитан Бен-Гурионом членам кабинета. Его фотокопия была отправлена правительству Аргентины. Его текст был распечатан газетами многих стран мира. Его оригинал, собственноручно написанный Эйхманом и им же подписанный, хранится в Государственном архиве Израиля.

С другой стороны, вот самые важные, дважды повторенные слова в этом документе: «по моей собственной воле». Однако, положа руку на сердце, кто в здравом уме может поверить, что Эйхман добровольно (!) согласился быть судимым в Израиле, после того как погубил 6 миллионов евреев? Кто не скажет, что он мог сделать это только под принуждением, т.е. юридически его заявлению грош цена? Да и сами похитители это сознавали. Вот что пишет в своей книге «Дом на улице Гарибальди» Иссер Харел: «Я велел Ахарони спросить Эйхмана о его отношении к тому, чтобы предстать перед судом. И я предложил, чтобы мы постарались получить от него письменное согласие отправиться на суд в Израиль. Ни на мгновение не предполагал я, что такой документ будет иметь юридическую ценность, когда возникнет вопрос о нашем праве судить человека, после того как он был похищен и вывезен в Израиль. Но я придавал этому документу некоторую этическую важность».

Стивен Крамер попросту отмахивается от подобного объяснения: какая тут еще этика? По своей неадекватности оно может сравниться только с фильмом «Операция “Финал”» (о котором речь подробнее пойдет позже), где причиной для получения письма от Эйхмана сделано требование экипажа «Эль Аль» – дескать, без этого его нельзя взять на борт. Между тем, Цви Ахарони приводит в своей книге вполне рациональную мотивацию на этот счет. Ее предложил ему Хаим Коэн, в то время генеральный прокурор Израиля. Коэн думал, что данное письмо «облегчило бы юридический процесс и могло пригодиться, если бы нас поймали до того, как мы покинули аргентинскую территорию». А также, добавляет уже сам Ахарони, это помогло бы немного смягчить скандал, если бы Аргентина взревела от негодования.

И все же как удалось израильтянам получить от Эйхмана означенное письмо? Версии Малкина и Ахарони расходятся кардинально.

Согласно Малкину, Эйхман отказался подписать текст, составленный Харелом, поскольку хотел, чтобы его судили в Германии. Тогда 19 мая 1960 года Малкин угостил Эйхмана вином и сигаретой и дал ему послушать пластинку с фламенко. После этого Эйхман взял у него бумагу, спросил, может ли он сделать добавление, получил разрешение и дописал параграф с просьбой о доступе к документам для подготовки к процессу. И тогда он подписал это заявление.

Согласно Ахарони, когда он спросил Эйхмана, согласится ли тот предстать перед судом, его собеседник ответил, что готов на это в Германии, Австрии или Аргентине. Ахарони был тверд: «Вы несерьезны. Вы оскорбляете мой интеллект. Это будет или Израиль, или ничего…». На следующий день Эйхман сказал ему, что он принял решение и готов поехать в Израиль.

«- Вы подтвердите это в письменном виде?

Эйхман согласился. Я снял с него защитные очки и дал ему шариковую ручку и бумагу. Вместе мы сформулировали заявление с подтверждением его решения по-немецки. Я продиктовал мой вариант. Когда у него не осталось возражений, он медленно записал его предложение за предложением, как если бы был в глубоком раздумье. Последнее предложение было его собственным.

Подписав, он спросил меня о дате. Он бесспорно потерял чувство времени. Это было то, чего мы добивались. Мы хотели, чтобы это так и было, еще один фактор в психологическом давлении, которое мы на него оказывали.

Я сказал ему:

– Напишите только Буэнос-Айрес, май 1960 года. Этого достаточно.

Он расписался и протянул мне письмо с легкой улыбкой».

То же говорится и в памятной записке с грифом «Совершенно секретно», которую Ахарони сразу после возвращения из Аргентины составил по требованию «Моссада». Этот документ на иврите был рассекречен только в 2012 году. Вместе с оригиналом заявления Эйхмана (две страницы, каждая подписана им) он вошел в передвижную экспозицию, которая как раз в 2020 году посетила Америку. Из всего этого следует, что эпизод с письмом Эйхмана аутентичен и признан таковым израильскими властями именно в изложении Ахарони и что Эйхман уступил не от того, что его расслабили винцо, сигареты и душеспасительные беседы, а потому что ему было дано понять – будет упорствовать, его ликвидируют. Как сказал Ахарони, «или Израиль, или ничего». Выходит, Малкин приврал? Но почему в своей экранизации похищения Эйхмана киностудия Metro-Goldwyn-Mayer взяла за основу именно его книгу? А именно потому, что в ней были эти самые разговоры, хотя и скорее всего вымышленные, но воплотившие человеческую драму, которую должны были оценить искушенные зрители голливудской кинопродукции.

Стивен Крамер пишет, что режиссер фильма «Операция “Финал”» Ричард Вайц «принял решение, которое перенесло повествование Малкина в высшие сферы. В книге Малкина и ее телевизионной экранизации [“Человек, который поймал Эйхмана”, 1996] Эйхман все еще сохранял сходство с тем “ничтожеством”, которого помнили израильские разведчики. Но, когда Вайц пригласил на роль Эйхмана прославленного сэра Бена Кингсли, “ничтожество” было выброшено в окно».

Суперзвезда мирового кино, Бен Кингсли, по словам того же Вайца, привнес «невероятное количество пафоса и харизмы» в образ Эйхмана. Журнал Time Out превознес Кингсли за его «сложное и высококлассное исполнение, породившее куда больше симпатии к нацисту, чем вы могли бы ожидать». Один израильский обозреватель, наблюдая в Нью-Йорке за еврейскими зрителями «Операции “Финал”», написал: «Аудитория, казалось, была зачарована Эйхманом. Люди неловко заерзали, когда Эйхман предстал перед их глазами на вершине своей человеческой славы. Умный, понимающий, чувствительный и испуганный. И хуже всего, с чувством юмора». Но большинство рецензентов-евреев Америки приветствовали фильм. Этот Эйхман был как бы для них. Почему? Опять же из-за Кингсли. Разве не он сыграл отца Анны Франк, охотника за нацистами Симона Визенталя, Ицхака Штерна в «Списке Шиндлера», Моисея наконец? И вообще, во время съемок фильма об Эйхмане, что же говорил Кингсли публике? А то, что он носил в кармане фотографию Эли Визеля, писателя, пережившего Холокост, и каждый день говорил себе: Эли, я делаю это для тебя.

И главное, отправной точкой подхода Кингсли и Вайца было то, что показывать человеческую сторону Эйхмана было законно, потому что он ведь тоже был человеком. «И я думаю, – сказал Бен Кингсли, – что демонизировать их, играть их как злодеев во второсортном фильме или плохишей из Marvel Comics было бы чудовищной несправедливостью по отношению к истории и жертвам Холокоста». «Бен и я, – поддержал его Ричард Вайц, – вместе разделяли намерение изобразить Эйхмана как человеческое существо. Не для того чтобы пробудить к нему людские симпатии, а чтобы показать, что подобные преступления совершаются не просто демагогами и социопатами».

НИЧЕГО, НИЧЕГО, НИЧЕГО от «умного, понимающего, чувствительного» даже близко не было в человеке, сидевшем взаперти в конспиративном доме в Буэнос-Айресе. Иссер Харел, возглавлявший группу захвата, назвал своего пленника «жалким замухрышкой, утратившим всякие остатки былого превосходства и высокомерия в тот самый момент, как он лишился своего мундира». Это было «ничтожество, в котором не было ни грана человеческого достоинства или гордости». Рафи Эйтан, другой член израильской команды, нашел Эйхмана «очень, очень посредственной личностью». «Страшит, однако, то, что любая подобная посредственность, пусть даже повыше уровнем … могла добиться того, что сделал он». Израильский киноактер Лиор Раз, сыгравший в «Операции “Финал”» Иссера Харела, заметил, выступая в Музее Холокоста в Вашингтоне: «Когда мы видим Эйхмана в этом фильме, и вы видите трогательность, которую воплощал сэр Бен [Кингсли], и видите ее на экране, я полагаю, что израильтянам будет как-то трудновато увидеть это, потому что здесь вы начинаете на секунду или на минуту испытывать к нему сочувствие, но для израильтян, я знаю, это будет трудно».

Лиор Раз оказался прав на все сто. Вскоре после американской премьеры фильм Вайца был объявлен для показа в Израиле, появились его постеры, но на этом все и закончилось. Не было даже предварительного показа для израильской публики. После этого «Операция “Финал”» перешла в собственность Netflix, и, как признал ее режиссер, именно то обстоятельство, что Эйхман был показан «человеческим существом» оттолкнуло здесь многих. На израильском вебсайте Ynet было написано: «Вайц и [автор сценария Мэтью] Ортон превратили омерзительного типа в привлекательного злодея». Стивен Крамер констатирует: «Израиль ближе к Холокосту и дальше от Голливуда, и он все еще упорно не приемлет “художественные” манипуляции вокруг Окончательного Решения ради насущных задач. В Израиле история одержала верх над знаменитостью».

«Попытка представить Эйхмана, массового убийцу, приветливым, утонченным и с прочими человеческими качествами, должна также рассматриваться в контексте того, что мир думает об Израиле, – комментирует расследование Крамера главный редактор вебсайта Jewish News Syndicate (JNS.org) Джонатан Тобин. – Хотя его создание связано в умах многих с Холокостом, Израиль является также единственным национальным государством в мире, против которого ведется международная кампания, ради того чтобы очернить его существование и стереть с карты. Поэтому вряд ли может удивлять то, что даже обсуждение одного из самых триумфальных моментов в его истории не может не быть окрашено этой продолжающейся борьбой. При этом спор о других действиях Израиля обычно ведется его защитниками и оппонентами в такой манере, что те, кто привержен искоренению единственного еврейского государства на планете, показываются как амбивалентные или даже симпатичные персонажи, а не как бездушные убийцы. Так почему же в конечном счете не перенести сходное отношение даже на такого персонажа, как Эйхман?».

В этом смысле напрашивается очевидная параллель между «Операцией “Финал”» и недавним международным блокбастером «Фауда», в котором, кстати, в главной роли снялся тот же Лиор Раз, сыгравший Иссера Харела в фильме об Эйхмане. И дилемма не изменилась: как поступать с теми, кто убивает евреев? Идет жестокая, не на жизнь, а на смерть борьба, но при этом палестинские террористы, нападающие на невинных, в собственной жизни показаны здесь более или менее вменяемыми и никакими даже не палачами. Джонатан Тобин говорит: «В то время как все это хорошо для телевизора, в котором праведное возмущение преступлениями Эйхмана совмещается с трогательным его портретом, здесь обнажается моральный дискомфорт, который испытывают евреи, когда им приходится применять силу. Двадцать веков изгнания приучили еврейских мыслителей ужасаться силе, столь часто обращавшейся против них». И Тобин подытоживает: «Все же сколько бы ни упорствовали евреи в отчаянном стремлении понять своих врагов, должны быть границы желанию взирать на кровожадных антисемитов, как на шекспировских героев, сложностью и человеческими чертами которых допустимо восхищаться. Единственное, что надо сделать с Эйхманами мира сего, которые возникают в каждом поколении, чтобы планировать геноцид или уничтожить евреев вместе с их государством, – это сорвать все заговоры, а самих заговорщиков предать справедливому суду».

Выход фильма «Операция “Финал”» подстегнул интерес к фигуре Эйхмана, причем, судя по данным Google Trends, он оставил позади даже таких его начальников, как Гиммлер и Гейдрих, не менее если не более ответственных за геноцид. Но такова власть Голливуда – искажать историю, демонстрируя «привлекательных злодеев» Холокоста. И все же эта фраза, пишет Стивен Крамер, инициатор дискуссии на страницах журнала Mosaic, совсем не подходит к человеку, сидевшему в стеклянной будке окружного суда Иерусалима. И она еще больше дезориентирует, когда понимаешь, что Эйхман теперь видится целому поколению, как тот, кто воплотил его в этом фильме, – обворожительный сэр Бен Кингсли.

ОТ РЕДАКЦИИ: При всем обличительном пафосе этой статьи Льва Рожанского, в защиту фильма можно сказать, что умный и тонко чувствующий и порою даже в чем-то обаятельный Эйхман, намного омерзительнее и опаснее, чем Эйхман – серая посредственность каким он виделся израильтянам в 1962 году. Да и герои Шекспира, чтобы там не думал о них Джонатан Тоби, почти всегда были далеки от своих исторических прототипов, да и сам Вильям Шекспир был не чужд антисемитизма, как и многие его соотечественники в то время. Когда гениальный кинорежиссёр Михаил Ромм создавал фильм «Обыкновенный фашизм», он говорил, что весь ужас нацистских преступников состоит в том, что они такие же люди, как и мы.

Нобелевский лауреат Эли Визель в 1961 году освещал суд над Адольфом Эйхманом. Он заметил, что Эйхман не выказывал признаков раскаяния – хорошо спал, хорошо ел. Позже Визель скажет о том, что он понял о Холокосте, наблюдая за Адольфом Эйхманом: «В те горькие времена быть бесчеловечным считалось гуманно».