Posted by (главы из книги)
(Продолжение. Начало в #577)
Я и поехал на эту биржу. На деревянной стене было наклеено миллион разных объявлений, глаза просто разбегались, а выбрать что-нибудь для себя просто невозможно. Районов я не знаю, улиц тоже, как тут что-то выбирать. И тут ко мне подходит невысокая, улыбчивая старушка, представляется, что зовут её Наталья Филипповна и спрашивает, где я служу и не ищу ли я себе жильё. Я утвердительно отвечаю, что ищу и служу там-то и там-то. Она объясняет, что как раз может кое-что предложить, но в её предложении есть и плюсы, и минусы. Дело в том, что она со своим мужем живёт рядом с моими Гагаринскими казармами практически пять минут ходьбы, и это, безусловно – плюс. А из минусов это то, что жить мне придётся в проходной комнате, где стоит большая кровать, телевизор и большая полка с книгами. Правда плюс, что они с мужем, Иваном Семёновичем идут спать очень рано, а встают поздно, и эта комната, практически, в полном моём распоряжении. Плату она просит всего 25 рублей в месяц, при этом она будет готовить мне обеды, то есть берёт меня на пансион. Предложение мне показалось приемлемым, главное, что рядом с моей службой, да и старушка мне понравилась, в общем, поехали мы с ней смотреть её квартиру. Мне отводилась огромная комната с высоченными потолками, и, хоть она была проходной в их спальню, я решил попробовать, благо это было в двух минутах ходьбы от моего КПП и цена за проживание мизерная, да ещё и с питанием. Конечно, питался я, главным образом в офицерской столовой, где, надо сказать, готовили качественно и вкусно, но, уж очень мне два эти старичка приглянулись. Скажу сразу, что я ни разу об этом не пожалел и прожил у них до конца своей службы, и остался с ними даже тогда, когда они поменялись и переехали в маленький дом чуть подальше, где у меня была уже своя отдельная комната.
А служба моя шла нормально. Было много каждодневных рутинных вопросов, которые я, как заместитель, помогал решать моему непосредственному командиру, начальнику штаба батальона капитану Школьняку, даже иногда подменяя его на совещаниях в штабе дивизии. И тут однажды опять пригодился мой институтский опыт, то есть, приобретённые за годы учёбы и участия в КВНе студенческая смётка и хватка.
В один из дней, мой командир, капитан Школьняк пришёл озадаченный. Оказывается, поступила команда представить из дивизии в Политуправление Армии подробный отчёт о состоянии личного состава – об отличниках боевой и политической подготовки, спортсменах-разрядниках, комсомольцах, значкистов ГТО, членов Красного Креста, владельцах аттестатов о среднем образовании и прочая разная дребедень. И главная проблема была в том, что Школьняк проносил этот приказ в кармане две недели, ему напомнили о нём сегодня на еженедельном совещании, а представить эти сведения в Политотдел дивизии надо было завтра к утру.
Я попросил его прислать мне в помощь сержанта и открыть сейф командира батальона, который, как я уже говорил, в это время был в Москве, в академии. Потом я склеил два больших куска ватмана, выгреб из сейфа все данные о личном составе, которые там были, на основе этих данных создал на листках писчей бумаги основу отчёта, потом что-то приписал, что-то нафантазировал, что-то взял с потолка, что-то высосал из пальца, облёк это всё в более не менее правдоподобный вид. С помощью сержанта перенёс это всё тушью и цветными карандашами на склейку из двух листов ватмана и подписал: Зам Начальника штаба отдельного батальона химической защиты лейтенант Лам.
Короче, опять пригодился студенческий опыт правдоподобно «лепить туфту», и суметь сделать курсовой проект за одну ночь.
Досыпал я прямо в штабе на кожаном диване. Утром Школьняк пришёл принимать нашу работу и охренел от объёмности информации, наглядности и, я бы добавил, наглости.
Он радостно присвистнул, свернул нашу «простыню», схватил её в охапку и потащил в Политотдел. Больше всего я боялся, что пришлют какую-нибудь группу для перенятия передового опыта, и вскроется вся подноготная моего липового отчёта. Однако на следующем еженедельном совещании офицеров штаба дивизии начальник Политотдела похвалил лучший отчёт Химбата и лично меня за образцово выполненное задание. Начальник химической службы майор Кодинец, мой, можно сказать, «крёстный папа», был необычайно горд, что его протеже оправдал его высокое доверие.
А в принципе, просто, получилось, что мой интуитивный расчёт оказался правильным. Как и во многих других областях нашей жизни в те застойные годы, показуха, приписки и очковтирательство, особенно связанные с партийной деятельностью и деятельностью политорганов, существовали и в армии. Важна была внешняя сторона процесса и его конечного результата, чтоб всё было выполнено в срок, выглядело гладко, красиво и успешно, а в суть никто вникать и не собирался. Так я заработал свои первые очки, заслужил уважение и доверие со стороны моего непосредственного начальства и, как я потом узнал, среди офицеров штаба после этого за мной закрепилась репутация этакого двухгодичника-шустрилы, который выкрутится из любой сложной ситуации.
Важной частью моих должностных обязанностей была работа в секретной комнате штаба дивизии со штабными секретными документами, которые касались оперативных планов на случай начала военных действий. Допуск я получил, дал подписку о неразглашении, которую мне никто до сегодняшнего дня не отменял, потому даже через 47 лет я здесь ничего об этой части моей службы говорить не буду.
Кстати, анекдот на тему секретности:
Приходит жена генерала домой и говорит мужу:
– Я была на рынке, там говорят, что твою часть переформировывают и отправляют на Дальний Восток.
– Чепуха, во-первых, я бы об этом знал первый, а во-вторых, передислокация частей – это сверхсекретная информация, и никто из посторонних, а тем более, на каком-то там твоём рынке, знать об этом не может…
Через три дня генерал узнает, что его на самом деле переводят с частью на Дальний Восток. Он приходит домой и говорит жене:
– Слушай, дорогая, сходи, пожалуйста, на рынок и узнай, на какую должность меня назначили…
ДЕЖУРСТВО ПО ШТАБУ
В силу моей должности, важной частью моей служебной деятельности было и периодическое выполнение обязанностей дежурного по штабу дивизии. Все офицеры штаба заступали на это дежурство, как правило, один раз в месяц, ну, иногда, в крайнем случае, два, а я, поскольку у нас за график дежурств отвечал, невзлюбивший меня и везде, где только можно, исподтишка ставящий мне палки в колёса, зам комбата, старший лейтенант Фокин, заступал в наряд аж по три-четыре раза в месяц. Я, хоть и очень уставал за сутки дежурства, но не возражал и не роптал, потому что чем-то мне эти дежурства всё-таки, нравились. Дежурный по штабу дивизии подчинялся оперативному дежурному по всей дивизии и отвечал за координацию деятельности штаба в дневное, а, главное, в ночное время. На время дежурства весь караул штаба дивизии, включая охрану складов оружия, боеприпасов и техники на сутки подчинялся мне. Главная обязанность – это был развод караула, когда надо было на плацу строевым шагом топать до строя солдат и офицеров, заступающих в суточные наряды, а мне навстречу так же чеканил шаг начальник караула и отдавал рапорт. Поначалу вся эта процедура вызывала у меня какой-то внутренний смех, и я с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться перед строем. Так же мне на сутки подчинялась комендантская рота со всем её транспортом, посыльными и системой оповещения, и под моей охраной и личной печатью был сейф с пистолетами всего офицерского состава штаба дивизии, стоящий прямо в помещении дежурного по штабу. И моей обязанностью было во время дежурства под расписку выдавать оружие оперативному дежурному, его помощнику и офицерам, заступающим в патрульную службу по городу. Проверять караул надо было дважды в день, в дневное и ночное время. Скажу честно, страшновато было ночью одному проверять караул. Начинать надо было с караульного помещения, куда можно было войти только по паролю. И хоть я знал пароль и был со своим пистолетом на боку, но голову всё время сверлилась мысль, что сейчас какой-нибудь солдат-придурок, не расслышав пароль, стрельнёт из автомата и прощай, дежурный по штабу лейтенант Лам… Обходить часовых надо было уже только в присутствии начальника караула, как правило, командира их взвода или роты. Вдвоём было уже веселее, тем более что своих солдат он знал и знал, чего от кого можно ожидать.
Утром при появлении комдива и начальника штаба дивизии я должен был на весь двухэтажный штаб рявкнуть команду «Смирно», лично представиться и доложить о том, что во время моего дежурства никаких происшествий не произошло.
Но некоторые происшествия во время моего дежурства, всё-таки, иногда случались. Об одних я докладывал при этих моих утренних рапортах, о других – нет.
ПОСТ №1
Помещение дежурного по штабу размещалось на первом этаже, рядом с вестибюлем, а на втором этаже в сделанном из хрустального стекла ящике, хранилось, как говорится, закалённое в боях, священное знамя дивизии. И вот как-то в одно из дежурств, проверив караул, часов около 2-х ночи, я отправил своего помощника сержанта Лапчака спать, а сам разбирался с какими-то документами. И вдруг, слышу, откуда-то со второго этажа раздаётся громкий протяжный храп. Я снял сапоги, тихонько на цыпочках поднялся на второй этаж и увидел такую картину. Часовой «самого главного, самого важного и священного» поста номер один лежит на полу, прямо у знамени, сладко спит, а автомат его прислонён к стенке и тоже, как бы, отдыхает. Я тихонько взял автомат и так же осторожно, на цыпочках, спустился назад в помещение дежурного, надел сапоги, сижу жду. Где-то минут через сорок храп прекратился, началось какое-то шевеление, шорох, а потом по бетонному полу застучали солдатские сапоги, и я понял, что солдат, проснувшись и не обнаружив автомата, принялся в ужасе бегать вокруг знамени, разыскивая пропавшее оружие.
Я выждал минут пять, и, понимая, что творится сейчас у бедного солдатика в голове, не стал его мучать, а поднялся с его автоматом наверх. Это был солдат из мотострелкового полка, родом из Средней Азии, на каких я насмотрелся в уже таком далёком для меня Кизыл-Арвате. Он представлял собой жалкое зрелище, заспанный, потный, весь в слезах, понимая, что ему грозит за сон на посту у знамени и потерю личного оружия. И хоть он был не намного младше меня, мне стало его как-то по-отцовски жалко, я постарался его успокоить, приказал ему быстро побежать в туалет, привести себя в порядок, а я пока, хоть это и грубое нарушение устава (никто не может снять с поста или заменить, даже на время, часового, кроме начальника караула), постою на его посту у знамени. Когда он, буквально через пару минут вернулся, я объяснил ему, что понимаю, что он уставший и замордованный нелёгкой службой, не выдержал и уснул, и поэтому я ничего никому о происшедшем с ним докладывать не буду, приказал ему снова стать у знамени, и видя, что он уже пришёл в себя и немного успокоился, теперь уже без опаски отдал ему его автомат. И тут, мой солдатик упал передо мной на колени, обхватил мои ноги, и шёпотом, слегка захлёбываясь от пережитого, с трудом подбирая русские слова, начал меня благодарить. Я поднял его с колен, похлопал по плечу и пошёл вниз.
Потом я пару раз встречал его на территории части. Он ко мне не подходил, но проходя мимо, и отдавая честь, как положено по уставу, смотрел мне прямо в глаза и его глаза выражали искреннюю человеческую благодарность за тот наш с ним общий секрет, за неуставное покрытие мной его подсудного должностного преступления – сна и потерю оружия на самом главном посту дивизии, у священного боевого знамени, на посту номер один.
СОПЛЯК
Начальник Оперативного отдела дивизии полковник Лемехов был очень педантичным, выхоленным, высокомерным и немного снобистским старшим офицером. В то утро, о котором я хочу рассказать, он отправился в штаб Армии для получения каких-то секретных оперативных карт и документов, связанных с предстоящими учениями. И выпало это, чёрт бы его побрал, как раз, на моё дежурство по штабу. Где-то в 11 утра я получаю от него звонок с приказом выслать ему к штабу Армии легковую машину для доставки его по месту службы, то есть, в наш штаб дивизии. Только и делов-то. Набираю телефон дежурного по комендантской роте, вызываю машину с водителем, даю ему путевой лист с указанием места назначения – штаб армии, полковник Лемехов. Машина уходит… Как я знаю, езды туда, от силы, минут пятнадцать-двадцать, однако минут через сорок мне опять звонит полковник Лемехов и спрашивает, выслал ли я машину, я заглядываю в путевой журнал и сообщаю точное время выхода машины. Он раздражённо вешает трубку. Минут через пять звонит водитель посланной мной машины и сообщает, что она заглохла посреди дороги и он ничего не может с ней сделать. Я узнаю, где он стоит, высылаю ему аварийную, а в штаб армии за полковником посылаю другую машину. Минут через тридцать мне снова звонит полковник Лемехов и диким голосом орёт, спрашивая, где машина. Я объясняю ему, что первая поломалась, и я ему выслал другую. Он матерится и опять бросает трубку. Однако, минут через пять мне звонит водитель второй машины и сообщает, что она тоже стала на дороге и он сам ничего с ней сделать не может. Я посылаю к нему вторую аварийку, а к штабу Армии высылаю третий УАЗик. Минут через двадцать мне звонит водитель этой третьей машины, сообщает, что он на месте, в штабе Армии, всё обошёл, но полковника Лемехова там нигде нет. Я приказываю подождать ещё минут пятнадцать и, если полковник не объявится, ехать обратно. Минут через десять мне докладывают с КПП, что начальник оперативного отдела дивизии Полковник Лемехов страшно злой и взлохмаченный с какими-то папками в руках пешком прошёл через КПП на территорию части. Я выхожу его встречать у дверей, чтобы доложить о происшедшем с машинами, отдаю честь и начинаю докладывать, но он тут же перебивая меня, разражается громкой отборной бранью в мой адрес, что из-за моего разгильдяйства он вынужден был с секретными картами добираться общественным транспортом, пол часа один, без сопровождения, с совершенно секретными документами в руках ехал, чуть ли, не на подножке трамвая. Заканчивает он свою матерную речь в мой адрес оскорбительным словом «сопляк» и удаляется наверх в свой кабинет.
Стою, как оплёванный, рука всё ещё отдаёт честь, ладонь словно прилипла к околышу фуражки. Ко мне подходят несколько офицеров, успокаивают, подбадривают меня, говорят, что он так ведёт себя со всеми офицерами, младшими по званию.
Понемногу прихожу в себя. Где-то через минут сорок в штабе появляется командир дивизии генерал-майор Макшанцев. Я встречаю его у входа, отдаю честь и докладываю:
– Товарищ генерал за время моего дежурства.
Генерал уже готов выслушать остальную привычную часть рапорта: «…никаких происшествий не произошло» и, как обычно, направиться к себе, но я заканчиваю свой рапорт не совсем по-военному: «…произошло одно чрезвычайное происшествие. Дежурный по штабу Лейтенант Лам».
Генерал смотрит на меня недоумённым взглядом и удивлённо спрашивает, какое такое чрезвычайное происшествие в штабе произошло, о котором ему не доложили.
Я рапортую:
– Товарищ генерал, сегодня утром начальник оперативного отдела полковник Лемехов грубо обругал меня и незаслуженно оскорбил при исполнении служебных обязанностей, в присутствии многочисленных офицеров штаба.
Генерал недовольно бросает:
– Я разберусь! – и поднимается к себе на второй этаж.
Я вызываю командира комендантской роты, беру у него объяснение по поводу поломки двух автомобилей с указанием номеров машин и фамилий водителей. Далее он по моей просьбе вызывает в штаб водителей всех трёх машин и я беру с них подробные объяснительные по поводу происшедшего с указанием времени их выезда с территории части а так же точного времени и мест поломки, прилагаю выписку из путевого журнала дежурного, потом пишу свой рапорт на имя командира дивизии, скрепляю все эти документы, поднимаюсь в приёмную, регистрирую их и передаю адьютанту комдива. После окончания дежурства обо всём докладываю своему непосредственному начальнику капитану Школьняку. Назавтра на общем построении генерал, как всегда, обходя строй офицеров и проходя мимо меня тихо, но довольно раздражённо произносит: «Лейтенант, с командиром батальона зайдите ко мне в 10:00».
Ровно в десять мы со Школьняком в приёмной комдива. Адьютант приглашает нас в кабинет. Там уже сидит полковник Лемехов, перед ними на столе мои бумаги – объяснительные солдат, справка командира комендантской роты и мой рапорт. Генерал настроен более дружелюбно, чем утром, приглашает нас тоже садиться:
– Так, товарищи офицеры, я ознакомился с рапортом и приложенными документами, полковник Лемехов тоже, давайте тут все вместе уладим это досадное недоразумение и пойдём работать дальше.
Полковник Лемехов говорит:
– Лейтенант, ты извини, конечно, не разобрался я, ну и погорячился, конечно, представляешь, с секретными документами в трамвае ехал. Сейчас я тут бумаги почитал, ну и понял, как всё было на самом деле. Давайте-ка проедем это недоразумение и как сказал комдив, пойдём работать дальше, у меня очень много работы по подготовке к учениям, думаю, что у вас тоже.
Он встал, протянул мне руку, я тоже встал и пожал её. Вроде бы всё, инцидент исчерпан, можно было расходиться, но я как будто кожей ощущал тот момент, когда я как оплёванный стоял у входа в штаб, отдавая честь и чувствовал, что внутри у меня сейчас всё ещё оставался какой-то неприятный осадок. Я понял, что не могу вот так, просто, на этом, взять и уйти. И я сказал, обращаясь к комдиву:
– Товарищ генерал, я благодарен Вам и полковнику Лемехову, за то, что оба вы разобрались в этом инциденте, я благодарю полковника за принесённые извинения, но, к сожалению, я не могу их принять в таком виде. Дело в том, что я пять лет учился в институте, три года изучал военное дело, получил диплом инженера и звание лейтенанта, почти полгода прослужил в Туркестане в должности командира взвода, сейчас занимаю должность заместителя начальника штаба батальона, а полковник Лемехов, не разобравшись, оскорбил меня матерными словами и обозвал сопляком не один на один, а в присутствии многих офицеров штаба. Поэтому, делайте со мной, что хотите, но я смогу считать инцидент исчерпанным, только когда полковник Лемехов принесёт мне свои извинения так же в присутствии офицеров штаба.
У моего командира, капитана Школьняка, от такой моей наглости аж глаза округлились. А генерал недовольно буркнул:
– Всё, вы свободны, идите.
Мы со Школьняком вышли из приёмной комдива, и он произнёс:
– Ну, ты Семён, даёшь, на хрена тебе всё это надо.
– Владимир Фёдорович, ответил я ему, – дело не во мне, через год-полтора я уйду на гражданку и забуду про эту армию и про полковника Лемехова, и про всё хорошее и плохое, что здесь со мной происходило, но пусть этот зарвавшийся сноб и хам научится хоть немного уважать людей, младших офицеров, на чьих плечах держится его полковничья папаха.
Капитан хмыкнул, но ничего не ответил.
Я не знаю о чём после нашего ухода говорил комдив с полковником, но в конце недели состоялось очередное общее совещание офицеров штаба, в конце которого полковник Лемехов встал и сказал:
– Товарищи офицеры, на днях тут у меня произошёл один небольшой неприятный инцидент с лейтенантом Ламом. Я признаю, что я погорячился, был неправ и публично приношу ему свои извинения.
В зале наступила тишина. От кого от кого, а от полковника Лемехова услышать такое было для всех удивительно, а тем более, это было удивительно для меня. Я, конечно, не ожидал этого и не знал, как себя вести в подобных случаях, но всё-таки встал, слегка наклонил голову в сторону Лемехова и смог произнести только:
– Спасибо, товарищ полковник.
Комдив закончил совещание, все стали расходиться, а ко мне подошли несколько офицеров и молча пожали руку.
ОСОБЫЙ ОТДЕЛ
Расскажу ещё пару неординарных эпизодов из моей штабной службы. Однажды капитан Школьняк взял из секретной комнаты какой-то документ по структуре и формированию батальона, чтобы поработать с ним в штабе после работы, так как домой он в этот день не шёл, а решил заночевать в штабе. Положил его в папку на своём рабочем столе в присутствии всех наших офицеров, и мы с ним пошли на обед. Когда вернулись, минут через десять-пятнадцать в помещение нашего штаба, как бы невзначай, зашёл капитан-особист. Спросил у всех как дела, пошутил, побалагурил о чём-то, потом «случайно» взял со стола эту злополучную папку, раскрыл её, очень «удивился», увидев на документе гриф «секретно» и спросил у присутствующих, чья это папка. Школьняк, понимая, что вычислить его не составит труда, так как он за документ расписался, признался, что документ его. Особист сказал, что папку он забирает и пусть завтра Школьняк зайдёт за ней к ним в Особый отдел.
Школьняк наутро туда зашёл, а вышел с выговором за ненадлежащее обращение с секретными документами с занесением в личное дело. Он, да и я, конечно, догадывался, чьих это рук дело, как говорится, кто настучал, но исправить всё равно уже ничего было нельзя и Школьняк не стал ни с кем выяснять отношения.
Однажды я, как обычно, дежурил по штабу. Как всегда, принимая дежурство у своего предшественника, я принял и сейф с пятьюдесятью, примерно, пистолетами Макарова, закреплёнными за каждым офицером штаба дивизии, пересчитал пистолеты, и упаковки с патронами к ним, после чего сейф аккуратно закрыл на ключ, ключ положил в карман кителя, два раза попытался провернуть ручку сейфа, проверяя, действительно ли она закрыта, потом опечатал замок печатью дежурного и привычно пошёл принимать другие атрибуты дежурства. Где-то через час, когда многие офицеры уже разошлись, в комнате дежурного по штабу появился начальник Особого отдела, то есть военной контрразведки дивизии, полковник Борисов. Я встал, доложил, как положено. Он спросил, всё ли в порядке, и какие вопросы возникли при передаче дежурства по штабу, я ответил, что никаких вопросов не возникало, всё нормально. Он, разговаривая со мной, как бы невзначай, подошёл к сейфу с пистолетами и двумя пальцами слегка повернул ручку сейфа, который, к моему огромному удивлению, сразу легко открылся. Я, офигел, как же так, я дважды проверил, всё было закрыто, ключ у меня, вот он, в кармане кителя, печать на месте, а сейф, чёрт возьми, открыт. Полковник укоризненно покачал головой, приказал мне тут же «проверить наличие оружия и боеприпасов», потом, как положено надёжно закрыть сейф, а завтра после окончания дежурства зайти к нему в Особый отдел. Я сказал, что после дежурства я, как обычно, буду очень уставший и по уставу после этого мне положен день отдыха. Хорошо, сказал полковник, зайдёте послезавтра к десяти. После смены с дежурства я доложил об этом странном и неприятном для меня происшествии своему непосредственному командиру капитану Школьняку. Тот сказал:
– Ты, Семён, не переживай, это их обычные трюки, поймать на чём-нибудь. Думаю, будет вербовать тебя внештатно на них работать, то есть «стучать» на всех. Если не хочешь, не поддавайся, это дело добровольное и приказать он тебе не может. Тебе надо разработать тактику своего поведения на этой послезавтрашней аудиенции. Я бы на твоём месте прикинулся «дохлым бараном», то есть работай под наивного простачка, может пройдёт.
Через день с утра, я, как мне и было приказано, был в особом отделе. Скажу честно, шёл я туда с опаской, так как уже хорошо представлял, что это за организация. Конечно, спасибо, что мой начштаба меня хоть немного подготовил, но как мне, молодому, неопытному офицеру, тягаться с таким матёрым, прошедшим специальную подготовку и, за долгие годы службы, огонь и воду, полковником-особистом.
Зашёл в здание, «доложился» дежурному, сел в приёмной и мысленно ещё раз прокрутил в голове свою «роль» в этом, в общем-то довольно нелёгком для меня, ещё одном моём военном экзамене.
Полковник принял меня очень приветливо, поздоровался за руку, пригласил сесть к столу, на котором были разложены чистые листы бумаги, и сразу, как говорится, «взял быка за рога»:
– Ну, что будем делать, лейтенант Лам, пойдём под трибунал за халатное отношение к своим служебным обязанностям, из-за чего могла произойти пропажа личного табельного оружия офицеров дивизии?
Полковник выжидающе посмотрел на меня, а я решил пока что «немного смущённо и потерянно» промолчать. Полковник ещё раз повторил с нажимом:
– Так что мы с тобой будем делать?
Я по-прежнему теребил в руках свою фуражку и робко молчал, а в голове проносилась куча мыслей. Чёрт возьми, опять трибунал, сговорились они все, что ли, каждые два-три месяца под трибунал отдают, многовато что-то для одного лейтенанта-двухгодичника.
Пауза несколько затянулась, и я решил, что уже пора и мне что-то сказать. Я тяжело вздохнул, и, следуя тактике Школьняка, включив все свои навыки, приобретённые за пять студенческих лет в театре миниатюр и в КВНе, немного помявшись, и несколько нерешительно сказал:
– Товарищ полковник, во-первых, после принятия под роспись сейфа с оружием, я в присутствии моего предшественника по дежурству и своего помощника закрыл сейф на ключ, а потом несколько раз проверил закрытие замка и опечатал его своей печатью дежурного. Я сегодня утром разговаривал с ними обоими, и они оба могут это подтвердить. Во-вторых, после обнаружения Вами, что сейф не заперт, мы в Вашем присутствии пересчитали всё табельное оружие, и вы сами лично убедились, что все пистолеты, обоймы к ним и патроны на месте и никаких пропаж не произошло. Я сразу после происшедшего доложил обо всём своему непосредственному начальству, и они считают, что в этом случае моей вины нет.
kackad.press 