АМЕРИКАНЕЦ С ЮБИЛЕЙНОЙ ПЛОЩАДИ

(главы из книги)

(Продолжение. Начало в #577)

КИЕВ

Штаб Киевского Военного Округа совершенно не похож на казённый стеклянно-бетонный корпус такого же окружного штаба в Ташкенте. Красивое бело-голубое здание с колоннами в несколько старинном стиле. После бюро пропусков я поднялся на второй этаж в отдел кадров, предъявил документы, сидящему там подполковнику. Он пролистал их, внимательно посмотрел на меня и удалился, сказав подождать. Минут через десять вернулся, предложил снять шинель и фуражку, оставить вещи в приёмной и следовать за ним. Он подвёл меня к огромной дубовой двери, на которой я прочёл надпись «Начальник Отдела Кадров Киевского Военного Округа Генерал-Майор Андрашников». Подполковник медленно открыл эту зловещую очень высокую, тяжёлую дубовую дверь, словно ведущую в преисподнюю, и пропустил меня вперёд. Вдалеке, в конце огромного кабинета, за огромным красного дерева с вензелями письменным столом восседал, как мне показалось, могучий, седой генерал и смотрел на меня тяжёлым сердитым взглядом. Всё это вместе, и огромная дубовая дверь, и массивный письменный стол и огромный седой генерал так сильно подействовали на меня, что я, забыв, что моя фуражка осталась в приёмной, приложил руку к виску и строевым шагом, прошествовав к столу, громко и чётко доложил:

– Товарищ генерал, лейтенант Лам прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Первое, что я в ответ услышал, было:

– Что ж, лейтенант Лам, ты к пустой голове-то руку прикладываешь? Садись! Да-а! Прибыть, то ты прибыл, но вот вопрос, когда?

Я начал было что-то лепетать про болезнь, про бронхит, про справку. А тут вижу, – он меня, как-то в пол уха слушает, а сам на столе все мои документы внимательно рассматривает.

– Ага, значит, выбыл ты из Кизыл-Арвата тридцатого, день до Красноводска, потом паром до Баку, ну, ещё день, а потом от Москвы до Киева рукой подать. Числа пятого-шестого, ты у нас должен быть, ну, от силы, седьмого. Где ж ты, друг мой, до двенадцатого-то болтался? Ты что ж, под трибунал захотел, молодой офицер с высшим техническим образованием? Иди сейчас в приёмную и напиши мне подробную объяснительную, распиши по часам и минутам всё в деталях, почему опоздал и где пропадал аж почти неделю.

Вышел я в приёмную, тот же подполковник дал мне стопку бумаги, ручку. Сел я за стол, написал «шапку» – должность и имя генерала, написал от кого, вывел жирное заглавие – «Объяснительная», а как и что объяснять, не знаю, тем более поминутно. Многовато, думаю, для четырёх месяцев третий раз под трибунал попадать. Повертел я в руках свою справку липовую, засунул её поглубже в карман, потом вспомнил, как в некоторых детективных фильмах бывало, и говорю подполковнику: «Не буду я ничего писать, скажите генералу, что лейтенант Лам на допрос просится».

Тот усмехнулся, пошёл, доложил, снова захожу к генералу. Тот приглашает садиться, очки снял, – «Слушаю», – говорит.

Так и так, говорю, товарищ генерал, ни в какой больнице я не был, и ни чем не болел, и справка у меня липовая, просто, с сентября месяца дома не был, а сейчас февраль, вот и завернул домой из Средней Азии. Думал на день-два, да загулял немного. Сказал, как есть, а теперь, делайте со мной что хотите.

Генерал снова надел очки, через них посмотрел на меня внимательно.

– Ну, что ж, – говорит – это ты молодец, что правду сказал. Иди там в приёмной посиди, и позови ко мне подполковника, подумаем с ним, что нам с тобой, разгильдяем, делать.

Ну, вот, сижу я такой-сякой «разгильдяй» в приёмной, жду, волнуюсь, конечно, ведь там за дверью опять моя судьба решается… Ну, и как потом оказалось, решалась она тогда совсем не в переносном, а в самом даже очень прямом смысле.

Вышел подполковник из кабинета с моими документами и, ни слова не говоря, удалился куда-то. Сижу, жду дальше, через какое-то время вижу – назад возвращается. Занёс мои бумаги в кабинет, и буркнув, что генерал меня ждёт, удалился. С большим волненьем, я бы даже сказал, с трепетом, опять захожу в тот же кабинет, генерал уже садиться не предлагает. Ну, думаю, плохой знак, не иначе как сначала до суда на гауптвахту отправит.

– Значит так, – говорит генерал, – я тебя понял, сам когда-то молодым лейтенантом был, тоже загуливал понемногу, но в отличие от тебя меру знал, и на рожон по глупости не лез, очень уж серьёзными последствиями эта лихая глупость порой обернуться может. Но за честность хвалю, не сказал бы правды, сидеть бы тебе уже сегодня как миленькому на гауптвахте. В общем, так: направляю я тебя в город Днепропетровск (теперь Днепр – прим. ред.) в распоряжение штаба 6-й Гвардейской Танковой Армии, там сейчас молодые офицеры очень нужны, а я, обещаю, что отсюда внимательно за тобой следить буду. Ещё одно нарушение, и таки отправишься ты у меня прямиком под трибунал. Вопросы есть?

– Никак нет, – говорю, – товарищ генерал, вопросов нету. Спасибо Вам большое.

– Отставить, ты мне эти твои штатские, спасибо, брось.

– Так точно, – говорю, – есть, штатские «спасибо» отставить. – И от нахлынувшей на меня радости, что так легко всё обошлось, уже даже немного обнаглев, сказал тоже не по уставу голосом «Бывалого» из операции «Ы»: – «Постараемся оправдать Ваше высокое доверие!».

Генерал шутку принял, по-доброму улыбнулся, встал, пожал мне руку.

– Давай, иди, исправно служи, и удачи тебе, лейтенант Лам.

Окрылённый тем, что опять пронесло, выскочил я со своим чемоданом из штаба округа и прямиком на вокзал, на первый поезд до Днепропетровска. Лежу на верхней полке, смотрю в окно, уже ночь, но что-то не спится. Опять, думаю, хороший генерал попался, при другом каком мог загреметь, как нечего делать, а то, что он внимательно отсюда за мной следить будет, так это вряд ли, не до меня ему в таком большом кабинете за всеми опоздавшими в округе уследить. Конечно, постращал немного, ну и ладно.

А теперь надо бы подумать о будущем. Куда опять несёт меня этот скорый ночной поезд и моя такая непредсказуемая военная судьба. Как далеко, в какие новые края, в какую неведомую неизвестность… Что ждёт там меня в этом, незнакомом мне украинском городе с каким-то странным, допотопным двойным названием ДнепроПетровск?

ДНЕПРОПЕТРОВСК

Утром, по прибытии, на привокзальной площади сажусь в такси, и зная, что наименование и номера воинских частей это секретная информация, прошу таксиста подвезти меня до «штаба главного воинского формирования города».

– А-а, так Вам в штаб 6-й Армии, так это недалеко, сейчас подбросим. Смотрю из окна машины по сторонам, город нравится – зелёный, светлый какой-то, да и красавиц Днепр блестит вдалеке, прямо за парапетом.

Вхожу на территорию штаба. У отдела кадров несколько офицеров в разных званиях ждут своей очереди. Все званием постарше меня, кроме меня среди них только ещё один лейтенант, судя по всему, тоже двухгодичник. Разговорился с некоторыми офицерами, куда тут служить направляют. Да куда, говорят, здесь, под Днепропетровском всего два посёлка. В них танковые полки квартируют – посёлок Гвардейский и посёлок Черкасский. А что там, спрашиваю? А всё, что надо, боксы танковые, да военный городок, а в нём жилые дома, да общежитие, да продовольственный ларёк рядом, вот и всё, пожалуй.

Грустно сразу на душе стало, что говорить, мне такая картина, попасть опять куда-нибудь в глубокую дыру, не очень приглядывается. Выхожу в коридор подумать, машинально ищу туалет, и вдруг в глаза бросается табличка: «Помощник Командующего по комсомольской работе капитан Кравцов». Подчиняясь какому-то инстинкту, стучу, вхожу на оклик. За столом молодой, красивый, приветливого вида капитан. Ну, как обычно, разрешите обратиться, садитесь, я Вас слушаю. Излагаю свою историю и про свою двухгодичность службы, и про театр миниатюр, и про всесоюзный КВН, и про поездку с Масляковым, и про «неуловимых», и про концерт в «Лужниках» со всеми звёздами эстрады и со Старшиновым и братьями Майоровыми, и про то, что честно говоря, не очень хочется почти два года просидеть где-нибудь в глухом посёлке и не использовать свой опыт в самодеятельности доставлять людям радость и хорошее настроение.

Капитан смотрит на меня внимательно, потом задаёт несколько вопросов о семейном положении, родителях, военной специальности. Ободрённый тем, что меня не выставили сразу за дверь за моё нахальство и пренебрежение к службе в далёких армейских точках, бойко, по-военному отвечаю на все вопросы, тут же по ходу вставляю пару шуток.

Капитан минуту думает, потом говорит мне идти назад к отделу кадров. Направляюсь снова туда, моя очередь ещё не подошла, второго лейтенанта – тоже. Оба сидим, ждём. Мимо нас в кабинет начальника отдела кадров проходит мой капитан-комсомолец, через минут пять выходит и, не глядя на меня идёт к себе. Вызывают второго лейтенанта со странной венгерской фамилией Пишта, я – следующий. Вхожу, представляюсь. Подполковник молча выписывает мне предписание, просит расписаться в журнале. Бегло читаю бумажку «…направляется в в/ч 36895». Робко спрашиваю, а как туда добираться в эту 36895 в.ч.? Подполковник с некоторой иронией бросает: «На трамвае! На трамвае поедешь! Поедете вместе с лейтенантом Пиштой в штаб 22-й гвардейской танковой дивизии, он тоже сапёр и тоже в эту часть. Он тебя подождёт, а пока тебя просил зайти помощник командующего по комсомолу». Захожу к капитану Кравцову, благодарю его. Он говорит, что благодарить рано. Во-первых при штабе нет общежития, жильё придётся искать самому, а во вторых… «А во-вторых, будешь помогать мне делать концерты в гарнизонном Доме Офицеров». И с улыбкой добавил, – «Если не справишься, таки поедешь в «свои» посёлки Гвардейский или Черкасский, где жилые дома, да общежитие и продовольственный ларёк».

На выходе с КПП меня ждёт тот самый лейтенант Пишта, рядом с ним девушка, как оказалось, его жена, с большим, месяцев на 8, животом. Знакомимся, его зовут Саша, её Наташа, приятное созвучие имён. Едем на трамвае до остановки Гагаринская. Находим недалеко, так называемые, Гагаринские казармы, в которых и находится штаб 22-й гвардейской дивизии. Наташа остаётся ждать на КПП, а мы, оформив пропуска, по длинной аллее проходим к штабу, заходим внутрь, на втором этаже дверь с надписью «Начальники служб дивизии». Просторная комната, в которой по всему периметру стоят письменные столы. На каждом табличка, бегло пробегаю их взглядом, есть даже начальник по физкультуре и спорту. За несколькими столами сидят старшие офицеры. Представляемся начальнику инженерной службы, судя по табличке на столе, подполковнику Пилипенко, садимся. Подполковник берёт наши предписания и с некоторым недоумением смотрит на них, потом на нас, то на одного, то на другого, а потом говорит:

– Ничего не понимаю, хлопцы, чего они мне вас сразу двоих прислали. У меня ж только одна должность, командира сапёрного взвода, куда ж я второго-то дену?

Потом он звонит в штаб армии, негромко переговаривает с кем-то, из обрывков разговора я понимаю, что что-то с нашим новым назначением не так. Подполковник кладёт трубку и говорит:

– Значит так, хлопцы, один из вас остаётся, а другой должен ехать назад в штаб армии для переназначения. Решайте сами, кто из вас поедет, а кто останется, мне всё равно, хоть жребий бросайте.

Саша смотрит на меня, я на него, он молчит, а я после небольшой паузы, говорю:

– Товарищ подполковник, у лейтенанта Пишты жена на девятом месяце, вот-вот родит, а я холостой. Куда им там в посёлке рожать, да и с грудным ребёнком намается. Пусть они остаются в городе, а я дальше поеду».

Вижу, все офицеры в комнате подняли головы, затихли, наблюдают за нашими перипетиями. Я встаю, прощаюсь с Пиштой, с подполковником Пилипенко и выхожу из комнаты. И тут кто-то сзади меня окликает:

– Хлопчык, хлопчык, постой.

Оглядываюсь, майор из этой же комнаты с эмблемой химических войск на петлицах.

– Пошли, – говорит, – со мной.

Ну, я ничего не понимаю, чего, собственно, от меня этот майор хочет, но раз старший по званию зовёт, значит так надо, пошёл за ним. Спускаемся мы на первый этаж и заводит майор меня, судя по табличке, в отдел кадров дивизии. Там тоже майор. «Мой» майор говорит кадровику:

– Оформляй лейтенанта ко мне в батальон, у меня там позиция свободная. Когда закончишь, позвони, я спущусь.

Кадровик просит мой военный билет, выданное мне сапёрное предписание и без всяких вопросов, начинает что-то там оформлять. Оформляет долго, потом просит меня выйти и подождать в коридоре, закрывает дверь на ключ и с моими документами направляется наверх, на второй этаж. Возвращается через какое-то время вместе с «моим» майором, который, оказывается начальником химической службы дивизии по фамилии Кодинец. Он отдаёт мне мой военный билет и приказывает завтра ровно в 8 быть здесь, напротив штаба на плацу, на общем офицерском построении, представиться командиру дивизии. Немного ошарашенный выхожу, а у выхода из штаба на скамейке меня ожидают супруги Пишты. Они уже знают, что меня оставили здесь, в части, и говорят, что прямо на территории этого городка, в офицерской гостинице, есть на сегодня два номера, один они уже заняли, а второй выпросили и для меня.

Я располагаюсь в своём номере, потом мы Сашей идём в гастроном, который находится недалеко от КПП, покупаем кое-какую еду, вина и идём в гостиницу отмечать наше новое назначение. Наташа уже сервировала стол у них в комнате, мы ужинаем и радостно заканчиваем такой трудный, изматывающий, но всё-таки, очень удачный для всех нас день.

Вспоминается анекдот на тему воинских назначений:

Три лейтенанта после окончания училища получили предписание в одну и ту же часть. Первый явился точно в срок, аккуратный, отглаженный, выбритый. Командир полка его спрашивает:

– Лейтенант, вы курите?

– Нет!

– Спиртные напитки употребляете?

– Никак нет, товарищ полковник!

– А как насчёт женского пола?

– Товарищ полковник, я женат!

– Хорошо, назначаю Вас командиром роты, идите!

Через пару дней примчался второй выпускник. Запыхавшийся, потный, пыльный, ботинки грязные, небрежно выбрит, форма не глаженная…

– Товарищ полковник, извините за опоздание, хотел все дела утрясти перед службой.

– Ладно, лейтенант, скажите, вы курите?

– Да, вот, никак не могу бросить, товарищ полковник.

– Пьёте?

– Честно сказать, бывает…

– А как насчёт женщин?

– Грешен, товарищ полковник…

– Ну, что ж, больше взвода Вам доверить не могу, идите!

Через месяц, поздно вечером в квартиру полковника раздаётся стук ногой в дверь. На пороге стоит совсем пьяный третий лейтенант в грязной замызганной форме, весь расхристанный, с бычком в зубах.

– Пол-л-овник, ты это, того, з-звини, прип-п-озднился с-с-легка. Но, значит так, машина моя в-в-низу, девчонки в сал-л-оне, водка в багаж-ж-нике. Гот-т-тов прист-т-уп-…ик к выполнению служеб-ик… отвязанностей!..

Полковник, поддерживая шатающегося лейтенанта, оборачивается и кричит жене в глубь квартиры:

– Дорогая, сегодня ночевать не приду, срочно уезжаю на учения… с новым начальником штаба!

Утром, как приказал майор Кодинец, я прихожу на построение офицерского состава штаба дивизии. Майор показывает, куда мне встать. Оказываюсь среди нескольких офицеров с химическими эмблемами, которые несколько недоумённо и испытующе на меня смотрят. В ворота КПП въезжает белая «Волга», останавливается прямо напротив нашего офицерского строя. Из машины выходит моложавый, со слегка тронутыми сединой висками, генерал-майор. Команда, товарищи офицеры, смирно, и т.д. Генерал обходит весь строй, взглядом упирается в меня, подходит. Представляюсь:

– Лейтенант Лам прибыл для прохождения службы.

Тот смотрит на мои сапёрные петлицы, на офицеров-химиков вокруг и строгим тоном спрашивает:

– А почему вы, сапёр, здесь стоите?

Честно говоря, я не знаю, что ему отвечать. И тут вступает «мой» майор Кодинец:

– Товарищ генерал, это мой новый замначальника штаба батальона химической защиты, я вчера назначение подписал у начальника штаба дивизии.

Тут и начштаба, полковник подтверждает, мол, да, вчера я подписал. Генерал, сразу несколько подобрел и уже более добродушно говорит:

– А-а-а, ну, тогда понятно…

Потом обходит меня сзади и довольно добродушно приказывает к завтрашнему построению сменить сапёрные петлицы на химические и постричься, как по уставу положено. Я чётко отвечаю: «Есть!», – и с облегчением вздыхаю. А генерал перед строем объявляет распорядок дня и сообщает о начинающейся через неделю инспекторской проверке дивизии штабом округа.

После построения майор Кодинец приводит меня в помещение штаба батальона химической защиты и представляет офицерам. Их всего четверо. Исполняющий обязанности комбата, начальник штаба капитан Школьняк, зам комбата, старший лейтенант Фокин, зампотех старший лейтенант Круглый и командир роты химической защиты, старший лейтенант Алексеенко. Оказывается, командир батальона майор Семёнов находится в Москве, на учебной сессии в Академии.

Узнаю, что батальон, сокращённый до минимального состава в мирное время, полностью «разворачивается» только на случай боевых действий или окружных общевойсковых учений. В батальоне полный набор техники и отделение солдат из десяти бойцов для её обслуживания. Ну, а я – зам начальника штаба по работе с оперативными документами – должность капитанская. Встретили офицеры меня хорошо, никто не спрашивает, как я сапёр, ни с того ни с сего, попал в химики. Да я и сам на это тогда толком не смог бы ответить. И только позже я узнал, почему всё начальство в дивизии не решалось перечить какому-то, всего лишь, майору, начальнику химической службы. Дело в том, что его тестем был первый секретарь Днепропетровского Обкома партии Алексей Федосеевич Ватченко, который, кстати, через три года переехал в Киев и стал председателем Верховного Совета Украины. Поэтому не удивительно, что многие офицеры дивизии почти до конца моей службы считали меня блатным.

Только где-то, месяцев через девять, я вместе с тогда уже подполковником Кодинцем ехал на учения в одной с ним машине. Ну, время к обеду, остановились перекусить в придорожном ресторанчике. Как полагается, слегка выпили, закусили. Тут я и решился задать ему вопрос, почему он тогда взял меня, незнакомого, да ещё сапёра, к себе в химбат, да ещё на капитанскую должность. Он и говорит:

– Понимаешь, Сеня, года четыре назад был у меня в подчинении хлопчик, такой же как ты лейтенант – двухгодичник, еврей, Мишей его звали. Ну, такой хороший хлопчик был, много хорошего он мне сделал, я на него нарадоваться не мог, на дембель провожал, чуть не плакал. Очень уж ты похож на него. Ну, а когда ты товарищу с беременной женой без всяких разговоров и жребиев место в городе уступил, а сам согласился в посёлок поехать, тут уж я точно решил, нельзя этого хлопчика упускать. Комдива как раз не было, ну я с начальником штаба все вопросы и решил. Мне, как ты уже знаешь, по некоторым причинам это было не трудно, а им по большому счёту, какая разница, хочешь брать его к себе, – бери.

Ну, что тут сказать. Вот такая своеобразная лотерея со мной разыгралась, ну, и мне тут опять удача выпала. К слову сказать, я тоже товарищу Кодинцу, как тот еврейский лейтенант Миша, много хорошего за его хорошее сделал, но это уже не так уж и важно. Всё равно, я ему благодарен за тот поступок, когда он, можно сказать, вслепую, практически, не зная человека, нарушив некоторые каноны субординации, помог неизвестному пареньку не зачахнуть где-то в глухом посёлке, а оставил в огромном городе и, во многом, тоже предопределил мою дальнейшую судьбу, да и мою личную жизнь.

У меня сразу наладились хорошие отношения с моим непосредственным начальником, начштаба батальона капитаном Школьняком. Он был доволен, что у него появилась правая рука, и вообще, он по натуре был человеком добродушным и открытым. Чего нельзя было сказать о зам. командира батальона старшем лейтенанте Фокине. Он старался этого не показывать, но я чувствовал, что пришёлся ему, как говорится, не ко двору. Он почему-то невзлюбил меня сразу, то ли завидовал чему-то, то ли просто не любил евреев. Но трогать он меня боялся, так как, очевидно, не знал какая именно у меня связь с Первым секретарём Днепропетровского обкома партии. Капитан Школьняк в отсутствии комбата исполнял его обязанности, и Фокин со скрипом ему подчинялся. Когда я пригласил командира «обмыть» моё новое назначение и мы сидели с ним в ресторане, то кроме прочего Школьняк мне сообщил, что Фокин офицер перспективный, учится заочно в академии в Москве, далеко пойдёт, но после третьей рюмки доверительно предупредил, что с этим Фокиным надо быть поосторожней, так как он является внештатным сотрудником Особого отдела, то есть, военной контрразведки и после окончания академии мечтает перейти служить туда.

Был ещё в батальоне зампотех, весёлый и простой старший лейтенант Круглый. Фамилия его хорошо соответствовала его характеру. Он никогда ни с кем не ссорился, избегал конфликтов, любил шутки и анекдоты, всегда был душой компании. Он отвечал за технику – то есть за машины химической и санитарной обработки, подъёмные краны, трактора, вездеходы, грузовые автомобили и УАЗики. Он всё время пропадал в автопарке батальона, вместе с солдатами обслуживал и ремонтировал технику. Он должен был, как и все офицеры батальона в конце дня являться на короткое совещание в штаб. Но когда он не являлся, а это бывало довольно часто, было понятно, что являться куда-нибудь он уже, просто, не в состоянии… Школьняк ценил его как специалиста-технаря и на многие его шалости закрывал глаза.

И последним офицером был командир роты химзащиты, а точнее в мирное время, командир отделения из десяти наших солдат старший лейтенант Алексеенко. Этот офицер был начитан, умён, на первый взгляд, вроде бы, приветлив и общителен, но на самом деле я чувствовал, что он очень скользок, хитёр, и в его глазах всегда мной читался второй план. У меня с ним сразу по началу моей службы произошёл инцидент. Как-то в офицерской столовой мы обедали все вместе, сдвинув два стола. И тут, к концу обеда, кто-то из-за соседних столов позвал его вместе куда-то сходить за компанию. На что он ответил, что за компанию сходить можно, мол, за компанию и жид повесился. В столовой наступила настороженная тишина, мне показалось, что все перестали есть и смотрели на меня. Я отставил свою тарелку и, хотя я очень разволновался, постарался, как можно спокойней ему ответить, что я не люблю такие слова как «хохол», «москаль», «кацап» и им подобные, и поэтому попрошу его, чтобы в моём присутствии я слышал слово «жид» в последний раз, иначе, это я сказал уже погромче, можно прямо за супом и по морде схлопотать.

Он несколько смутился, стал меня уверять, что в этой поговорке нет ничего оскорбительного для евреев. Стал громко рассказывать откуда пошло это выражение. Мол, была когда-то такая Запорожская сечь. Ну, чем казаки в то время занимались? Конечно, налётами, грабежами и войнами. А когда возвращались из походов, куда шли первым делом? Конечно, в шинок. А хозяином этого шинка был, естественно, еврей. И там, в этом шинке, они все садились за один стол, и все пили из одной золотой кружки. И кружка эта была не простая, она перешла к ним от дедов и прадедов. И всегда была в этом шинке. А называлась она «компанией». И вдруг она пропала! Казаки обвинили шинкаря, что он продал их реликвию ляхам. Он их убеждал, что не мог он её продать, так как знал насколько она им дорога, потому что из неё пили ещё их деды и прадеды! Но казаки шинкарю не поверили, всей своей большой компанией на него насели, а он, не выдержав стыда и позора, повесился. А «компания» эта, их золотая кружка, потом нашлась: она закатилась под пустую бочку!

Я сказал ему, что история, конечно, забавная, хоть и с трагическим концом, но я больше подобные выражения от него выслушивать не хочу, и что так будет лучше и безопасней для нас обоих. Он извинился, сказал, что не хотел никого оскорбить или обидеть, просто, его звали сходить за компанию и выражение к слову пришлось, но я то понимал, что в столовой из евреев был только я один, и Алексеенко просто в этот раз проверял меня, как говорится, «на вшивость». Однако, с тех пор за полтора года службы я ни от одного из окружающих меня офицеров ничего подобного не слышал.

К слову сказать, кроме меня в штабе дивизии был ещё один еврей – кадровый офицер, зам начальника инженерной службы капитан Сандлер, умнейший, работящий, интеллектуально развитый офицер, к которому многие шли за помощью и за советом. У нас с ним, правда, дружбы не получилось, так как, как мне тогда показалось, как это нередко бывает, он немного опасался обвинений в нашей дружбе, так сказать, «по интересам», то есть, по национальному признаку, ну я к нему в друзья и не набивался.

А мне надо было решать, где жить, так как в офицерской гостинице максимум проживания была неделя. Из полков, расположенных в посёлках, в штаб дивизии постоянно приезжали офицеры и им предоставлялись там номера. Тот же лейтенант Пишта рассказал мне, что на трамвайной остановке за ЦУМом есть своеобразная биржа по сдаче комнат в наём, и что они с женой нашли там себе съёмное жильё.

(Продолжение следует)