СПАСТИ ВЫЖИВШИЕ ДУШИ

(Еврейская взаимопомощь в 17 веке: погромы, беженцы, рабство)

Именно так – «Спасти выжившие души» – назвал свою книгу профессор Университета Брауна (Провиденс, штат Род-Айленд) Адам Теллер (Rescue the Surviving Souls: The Great Jewish Refugee Crisis of the Seventeenth Century. By Adam Teller / Princeton University Press, Princeton & Oxford). «В середине 17 века громадная волна беженцев и вынужденных мигрантов из Восточной Европы прокатилась по еврейским общинам Европы и Азии. Подхлестнутое антиеврейским насилием великого восстания Хмельницкого 1648 года в польско-литовской Речи Посполитой, это бегство продолжалось и во время последующего вторжения русских, которое началось в 1654 году, и во время войны против шведской оккупации, протянувшейся с 1655 по 1660 год. Потерявшие все, глубоко травмированные пережитым и лишенные какой-либо поддержки, эти беженцы представляли собой огромный социальный, экономический и этический вызов еврейскому миру тех дней. Общины по всему миру, потрясенные этим кризисом, ответили на него не имевшими прецедента путями и как индивидуально, так и коллективно приступили к организации помощи польско-литовским евреям, где бы они не оказались».

Выдержки из еврейских хроник и свидетельств очевидцев говорят сами за себя.

«Мы, то есть мой муж Аврахам бен Исраэль и я, убегали от банд, переходя из деревни в деревню, пока не добрались до одной, называвшейся Звирив. Там нам попался один добрый крестьянин, у которого мы оставались около трех недель. Потом мой муж сказал: «Зачем мы здесь сидим? Пойдем дальше. Может, попадем к еврею». И мы пришли в деревню Преслович, где я почувствовала себя плохо. [Я лежала в доме нееврея], и муж сидел возле меня. Потом пришли бандиты, и крестьянин выдал им моего мужа. Они связали его по рукам и ногам и так оставили на ночь. Рано утром они пришли и сказали: «Что нам сделать с тобой? Пристрелить или отрубить голову?» Он попросил, чтобы его застрелили. Тогда я сказала, чтобы застрелили и меня. Один бандит сказал другому: «Надо отрубить ей голову». А тот ответил: «Да она больна. Помрет и так». Еще один бандит выстрелил моему мужу в сердце со спины, и он упал. Потом бандиты ушли, а я осталась сидеть рядом с мужем. Он жил еще полчаса, ничего не говоря, а только лежал с закрытыми глазами. Потом душа оставила его».

«В Святой Общине Изяслава нас известили, что татары и украинцы осаждают Полонное… и все, кто мог убежать, убежали. Мы бросили свои дома со всем нажитым. Мы думали только о том, чтобы спасти себя, и наших сыновей, и дочерей. Я и наша семья бежали в Святую Общину Межирича. В канун Шаббата нас потрясла ужасная весть, доставленная дворянином В., который был губернатором Полонного. Он сказал: «Полонное захвачено. Все дворяне и евреи убиты, и враг теперь штурмует Изяслав…». Неописуемая паника охватила евреев. Все скинули с тележек серебро, золото, посуду, подушки и простыни, чтобы было легче бежать. Золото, серебро и одежда были разбросаны по полю, но никто не задерживался, чтобы их подобрать… Мы брели от места к месту через города и деревни и спали на дороге. И не было покоя нашим измученным душам. Мы были ограблены и сокрушены, презираемы и ненавидимы. Когда мы останавливались по ночам на украинском постоялом дворе, то боялись, что хозяин убьет нас, потому что они все бунтовщики. И когда, просыпаясь утром, мы были еще живы, то произносили благодарственно: «Да будешь благословен Ты, оживляющий мертвых!».

«С некоторых евреев сдирали заживо кожу, и бросали ее собакам; у некоторых отрубали руки и ноги, а тела выкидывали на дорогу, чтобы по ним ехали повозки и лошади топтали их; другим наносили раны, тяжелые, но не смертельные, и так оставляли, чтобы они корчились в крови, пока души их не покидали. Многих сжигали живыми. Младенцев убивали на коленях у матерей. Разрывали их на куски, как рыбёшек».

Перечисление зверств, которым были подвергнуты евреи, может быть бесконечным. Главной целью Богдана Хмельницкого были, тем не менее, поляки. За десять лет до этого они подавили уже одно восстание казаков, добивавшихся того, чтобы их приравняли в правах к польскому дворянству. Теперь же гетман сделал дипломатический ход конем – он заключил сделку с крымским ханом Исламом III Гиреем о совместном выступлении против Речи Посполитой. Смерть грозила евреям и от тех, и от других, но с особенной жестокостью расправлялись с ними украинские крестьяне, которые считали их, доверенных представителей польского дворянства, так называемых арендаторов, ответственных за управление его собственностью на местах, главными виновниками их бед, не говоря уже о том, что для православного подчинение еврею считалось позорящим унижением. Расплата за накопившееся озлобление была ужасной. Однако в своей книге Адам Теллер фокусируется на другой теме. «Здесь в центре обсуждения, – говорит он, – не мертвые, но живые – выжившие, которые избегли насилия. С тем чтобы осознать полное значение этого восстания для еврейской истории, нам необходимо близко взглянуть на испытанное евреями не только во время войны, но также и после войны». И один пример того, как начиналось это «после войны», наглядно показывает следующая цитата из одной татарской хроники тех лет. «Во вторник хан решил остановиться у королевского замка, называвшегося Животов. До того, как он прибыл туда, некий полковник или гетман Хмельницкий побывал там со своими людьми и захватил замок. Населяли это место евреи, и всех их вместе с семьями, слугами, детьми и вещами казаки передали в дар хану… И тут же, не мешкая, хан поделил евреев между своими полководцами…».

На том, что далее происходило с евреями, оказавшимися в татарском плену, мы подробнее остановимся позднее, а сейчас переместимся к ближнему пограничью – Великому княжеству Литовскому, входившему тогда в состав Речи Посполитой. Именно туда побежали евреи из прилегавших непосредственно польских владений, ибо восстание затронуло Литву только частично (разумеется, не без жертв), но осенью 1648 года казаки и вовсе были вытеснены из нее. Количество беженцев все же росло, и Совет евреев Литвы, орган, обычно регулировавший налоговые отношения с государством, а также разные внутриобщинные вопросы, вдруг оказался под новым финансовым бременем. С одной стороны, надо было помогать беженцам и семьям, которые их принимали, а с другой, польские власти, которым нужны были средства для ведения войны, резко взвинтили налоги. Но худо-бедно общины, пусть и не без проблем (например, пришлось закрыть часть ешив, чтобы снизить расходы), с материальной стороной дела справлялись. Появились между тем и другие вызовы, прежде всего социально-психологические, которые впоследствии будут резонировать по всем другим территориям, затронутым беженским кризисом. Их, в частности, рассматривал проходивший с марта по апрель 1650 года Ваад (Совет) четырех земель, центральный орган еврейского общинного самоуправления Речи Посполитой.

В первую очередь, пишет Адам Теллер, обсуждался вопрос идентификации. «Когда семьи распадались во время исхода, особенно когда малые дети теряли своих родителей, воссоединить их было очень трудно. Дети не всегда могли сказать точно, кто они сами или, кто их родители. Случаи, когда дети, чтобы выжить, принимали христианство, в то время как их родители уничтожались, поднимали ту же проблему». В результате еврейские лидеры нашли решение: отцов обязали впредь носить особые жетоны, на которых указывались данные об их семье. Более того, главный раввин Познани призвал мужчин иметь при себе запись о семейном древе, чтобы они могли объяснить, кто они такие.

Еще более важной была тема идентификации умерших. «Для того, чтобы повторно выйти замуж, еврейские женщины, которые потеряли своих мужей, должны были доказать вне всякого сомнения, что их супруги в самом деле мертвы. Для этого еврейским законом введены особые доказательные стандарты. Удовлетворить их было чрезвычайно трудно, и поэтому существовала опасность, что после войны еврейское общество Польши будет перенасыщено разгневанными и исстрадавшимися “соломенными вдовами”».

Другой вопрос – о вынужденном крещении. Ведь немалое количество евреев на Украине пошло на это под страхом смерти, и поэтому их надо было вернуть к вере отцов. Но тут Вааду улыбнулось счастье – новый польский король Ян Казимир спустя лишь месяц после упомянутого собрания издал указ, который разрешил всем евреям, принявшим православие во время войны под воздействием силы или страха, вернуться к иудаизму беспрепятственно.

Не менее судьбоносным называет Адам Теллер решение этого собрания установить специальный день поминовения мертвых, с постом и молитвою о евреях польско-литовских земель – 20 сивана по еврейскому календарю в память о павших во время чудовищной резни, учиненной казаками Хмельницкого 10 июня 1648 года после взятия города Немирова. Так получилось, что оно пришлось на тот же самый день, когда в 1171 году во французском городе Блуа была истреблена местная еврейская община по обвинению в кровавом навете, что также поминается в аналогичных молитвах. Так линия еврейских страданий перекинулась через века. Совместные моления о жертвах немировского погрома помогали выжившим в нем и в других массовых зверствах почувствовать общинную солидарность, в окружении единоверцев, в атмосфере разделенного горя. По мнению автора нашей книги, «это было очень важно для выздоровления от травмы военного времени».

Татарские набеги на южные территории Речи Посполитой на протяжении столетий несли с собой смерть и разорение. Ряд исследователей считает, что экономика Крымского ханства держалась на работорговле, и именно захват рабов был главной целью непрекращающихся нашествий. 76 вторжений с 1605 по 1647 год только во владения Речи Посполитой насчитал польско-еврейский историк Мауриций Хорн, а реальный очевидец, французский военный инженер Гийом де Боплан, оставил такое выразительное их описание:

«Это потрясающее зрелище для тех, кто видит его в первый раз. Деревья в лесу не толще коней, что мчатся по равнине, и если глядеть на них издали, то они напоминают облако, поднимающееся из-за горизонта, которое становится все больше и больше, и ужас поражает сердца даже самых смелых. Здесь и там отряды проносятся вдоль деревень, окружая их и выставляя вокруг каждой по четыре группы воинов, и всю ночь горят там костры, чтобы ни один обитатель их не смог убежать. Наутро же они грабят и жгут, убивая всех, кто смеет сопротивляться, а тех, кто им не перечит, увозят с собой».

Считается, что в Крым угоняли всех, кто попадется и ежегодно количество пленников – и христиан, и евреев – достигало 10 тысяч. Ниже – свидетельство одного из последних:

«Сметенные катастрофой, что обрушилась на землю Польши, я, мой сын и моя дочь оказались в массе пленников, отправленных в изгнание. Нас заковали в цепи и увели в чужую страну. В слезах спрашивал я себя, кто со мной? Кто защитит меня? Кто вызволит меня из этих бушующих вод? Вот и порешил я обратиться к местным старейшинам, полагая, что они в состоянии освободить пленников из их заточения и это через них Бог, Справедливый Творец Мира, спасет меня. И поистине благодаря Ему, знаменитые старейшины, праведные и богобоязненные благодетели общины Стамбула – и в особенности те мудрецы, которые днем и ночью изучают Тору и заботятся о евреях, удерживаемых жестокими хозяевами, сжалились надо мной и выкупили меня. И все же, несмотря на это, Бог обращался со мною сурово, ибо дети мои оставались в плену. Из одной страны в другую брел я, собирая деньги, помалу и помногу, для бедных агнцев моих, день-деньской изнывающих в когтях безжалостных злодеев».

Так писал в книге своих воспоминаний, вышедшей в 1658 году в Венеции, выходец из Украины Яаков Коппель Марголис. Другой хронист, Натан Хановер, среди всех мучителей его народа, выделял татар как относительно лучший вариант. Вот как рассуждают у него евреи: «Если мы останемся ждать, пока украинцы доберутся до города, то они сделают с нами все, что захотят, и мы либо погибнем, либо нас принудят (да спасет нас Господь!) креститься. Предпочтительнее поэтому попасть в плен к татарам, ибо известно нам, что евреи, братья наши в Константинополе и в других турецких общинах, преисполнены сострадания и выкупят нас». Соответственно, и татары выглядят здесь едва ли не добрыми друзьями. «Не отчаивайтесь и не отказывайте себе в еде и питье, – увещевают они пленников. – Среди вас есть умеющие забивать скот согласно вашим законам, так пусть они берут столько овец и быков, сколько вам надо, а мы скоро отвезем вас к вашим братьям в Константинополь, чтобы вас там выкупили». На самом же деле, конечно, татарский плен выглядел далеко не так благостно. Людей привязывали друг к друг веревками или ремнями из звериных шкур; от одежды на них оставались только лохмотья; путь был неблизкий и занимал около трех недель; если они были не в силах больше идти или теряли, так сказать, товарный вид, их убивали прямо на месте. Из тех, кто выдержал дорогу и дошел до Бахчисарая, хан забирал себе десятую часть, остальных же разбирали его воины.

Главный невольничий рынок в Крыму был в Феодосии. Именно там приобретали свой товар профессиональные работорговцы для перепродажи в Турции. Дальше их перевозили через Черное море в Синоп, а оттуда в Стамбул – десять дней на все про все. И здесь самое время вернуться к деятельности тамошней еврейской общины, о которой с таким пиететом писал Яаков Коппель Марголис, а прежде всего указать на значение, которое придавалось выкупу пленных (pidyon shevuyim) еврейской традицией.

Вавилонский Талмуд (2 век н.э.) определял выкуп пленных как одно из наиболее важных обязательств верующих, даже более важное, чем строительство синагоги. Еврейский канонический текст Мишна (2-3 вв. н.э.) сообщает, что пленных не следовало подговаривать к побегу, ибо это было чревато наказанием, цены на выкуп подскакивали, и это ограничивало его возможности. Великий еврейский философ Маймонид (12-13 вв.) считал, что pidyon shevuyim даже важнее сбора денег для нуждающихся и что те, кто не соблюдают это предписание, нарушают сразу семь заповедей. Жизненная практика, нельзя не признать, отдавала приоритет помощи собственной бедноте, и когда материальные ресурсы были ограничены, то «знаменитым старейшинам» приходилось думать и думать над тем, как разрешить неизбежные противоречия.

А в Стамбуле все начиналось с местного рынка. Источник на идиш Mayseh ha-godl (1711 г.) рассказывает: «Рабов в Турции привозят на рынок, чтобы продавать, как животных. Любой покупатель рассматривает их совершенно голыми, дабы удостовериться, что они благовидны, здоровы и не имеют телесных увечий». И далее: «Община имела двух раввинов, которые каждый день посещали невольничий рынок, проверяя, есть ли там еврейские пленники, которых надо было выкупить, и вот они нашли восемь евреев среди рабов-неевреев. Так, общине стало известно о восьми пленных евреях, и она послала габаев (казначеев) туда, где содержались евреи, и те сказали им, что они были из Польши».

Адам Теллер пишет: «Нельзя сказать, чтобы стамбульское еврейство было совершенно не подготовлено к тому, чтобы выкупать еврейских невольников из Польши и Литвы. Они стали попадать на местные рынки еще за десятилетия до 1648 года, когда еврейское население Украины начало расти и все больше евреев угонялось татарами во время их набегов. Ко второму десятилетию XVII века соответствующие цифры увеличились настолько, что понадобилось найти отдельный источник доходов, чтобы покрывать расходы на выкуп. Новый вид налога, называемый gabilla, был введен тогда для евреев-иностранцев, торгующих в городе».

Но в 1640 году уже и этих денег было недостаточно. Практически вся средиземноморская сеть общинной взаимопомощи испытывала финансовые проблемы, и было принято решение разделить обязательства по выкупу на территориальной основе: центром ответственности за выкуп пленников в Черном море отныне была стамбульская община, а за восточное Средиземноморье – венецианская; все прочие общины должны были пересылать свои пожертвования в эти центры. Идея такого распределения состояла в том, чтобы облегчить контроль над сбором и расходованием соответствующих фондов.

Заранее укажем, что выдержать это различие не удалось, но сначала о приоритетах венецианской общины по части выкупа своих единоверцев. Речь шла о спасении еврейских купцов, занятых в морской торговле, и вообще евреев, путешествовавших морем, которые попадали в руки пиратов, в особенности мальтийских рыцарей. Выкуп осуществлялся через посредников. Один агент, итальянский купец, постоянно находившийся на Мальте, информировал общину о пленниках, подлежащих выкупу, и вел переговоры о цене; другой итальянский купец, находившийся в самой Венеции, получал от общины вексель на согласованную сумму и переправлял его своему клиенту, голландскому консулу на Сицилии, который вел дела на самой Мальте и перечислял деньги агенту для расчета с Мальтийским орденом.

Эта система работала до поры до времени, а именно до восстания Хмельницкого и массового притока беженцев из охваченных им областей. И вот на рубеже 1649 и 1650 годов стамбульская община приняла стратегическое решение. «Они решили, – рассказывает Адам Теллер, – выйти из договора с Венецией и назначить собственного представителя, миссией которого было бы лично посетить главные сефардские общины Европы и собрать средства, необходимые для выкупа пленников из Восточной Европы. И выбор их пал на молодого ученого, раввина Давида бен Натаниэля Каркассони».

Сеть еврейских общин, на помощь которых рассчитывал Каркассони, уже в феврале 1650 года прибывший в Италию, состояла из двух больших групп. В первую входили итальянские общины в таких городах, как Верона, Мантуя, Падуя, Ливорно, Феррара, Анкона, Рим, Триест, Модена и Касале Монферрато. Вторую группу составляли сефардские общины в Гамбурге, Амстердаме, Антверпене, Байонне, Бордо, а также в Софии и Дамаске. У Каркассони были с собой письма стамбульских раввинов к двум известным венецианским евреям, раввинам Шмуэлю Абоабу и Моше Закуто, содержавшие просьбу оказать их посланцу всяческое содействие в его миссии. В свою очередь венецианцы снабдили Каркассони своими рекомендательными письмами. Обращаясь к главному раввину Амстердама Шаулю Леви Мортейре, Закуто писал: «Сколь бы мы ни были обеспокоены первыми сообщениями, дела там сейчас стали гораздо хуже, как мы узнали из посланий, привезенными [венецианскими купцами], вернувшимися на корабле из Стамбула. Тамошние евреи делятся своими бедами и горько жалуются на непосильное финансовое бремя, каковое они вынуждены нести. И со дня на день оно становится все тяжелее; и без того огромное число узников продолжает расти…».

Детальные сведения о пребывании Каркассони в Европе отсутствуют. Тем не менее, известно, что в Амстердаме его приняли хорошо. Зафиксировано, что на 23 марта 1651 года для выкупа пленников в Стамбуле голландские евреи собрали свыше трех тысяч флоринов. В отчетном документе самого Каркассони за 1651-1652 годы записаны пожертвования, собранные им в итальянских городах Пезаро, Сенигалии, Урбино, Анконе и Венеции. Хотя он побывал и в Северной Европе, но данных о пожертвованиях в его бумагах нет. В материальном выражении результаты его поездки выглядят, однако, неутешительно – за два года собранных им средств хватило бы для выкупа всего лишь 17 пленников на стамбульском рынке. Причины этому Адам Теллер усматривает в отсутствии финансового резерва у обложенных все возрастающими налогами еврейских общин Европы, равно как и в том обстоятельстве, что «к ним уже обращались всевозможные эмиссары, по всей вероятности, из самой Польши, и они давали им деньги, оставив мало чего для Каркассони». Если бы эта миссия была единственной в своем роде, то было бы справедливо сделать вывод, что сефардские общины Европы не больно-то пеклись о печальной судьбе их единоверцев на Востоке. Но все было не так просто.

Нельзя сказать, что евреи Италии отказывались помогать польско-литовским беженцам. Даже наоборот, всякий раз, когда эмиссар с Востока появлялся в той или иной итальянской общине, он встречал теплый прием и в подавляющем большинстве случаев ему давали некоторое количество денег. Проблема была в размере пожертвований. То, что собирали итальянцы, исчислялось всего лишь сотнями дукатов, между тем как стамбульским евреям для выкупа узников нужны были сотни тысяч. При этом, как уже было сказано выше, итальянские деньги в массе своей шли на выкуп еврейских купцов, похищенных морскими пиратами. Все же, замечает Адам Теллер, хотя евреи Италии жертвовали для польских общин и немного, но постоянно, «вновь и вновь запуская руки в карманы» ради даяния. И для тех, кто приходил к ним из Ирана, и для отдельных евреев, просивших денег на выкуп их семей, и просто для беженцев; и еще они всегда откликались на письма о помощи, будь то из самой Польши или из Вены. Короче говоря, по мнению Теллера, «это было удивительное, продолжавшееся четверть века проявление редкостной щедрости». И не надо забывать, что евреи-сефарды Средиземноморья и евреи-ашкеназы Восточной Европы не были так уж похожи друг на друга: они говорили на разных языках, придерживались разных ритуалов и обычаев, исторический опыт у них был тоже разный (по крайней мере с начала X века), и свое место в мире они воспринимали каждый по-своему. Зато у них было, говоря словами автора книги «Спасти выжившие души», «понимание своей принадлежности к единому, религиозно выделенному народу, избранному Богом и сплоченному пережитым на горе Синай, что позволило евреям XVII века чувствовать себя связанными друг с другом, несмотря на далекие расстояния».

И в качестве своего рода иллюстрации к сказанному позволим себе привести цитату из воспоминаний уже цитировавшегося выше рабби Натана Хановера из Изяслава:

«Я прибыл в Ливорно, город, изобильный учеными и писателями, расположенный на берегу моря, и они назначили меня раввином… Я … закончил обучение во время моего пребывания здесь, которое продолжалось с 1653 по 1654 год. Я находился в beit midrash (место, специально предназначенное для постоянного изучения Торы) благочестивого и щедрого, ученого и мудрого Давида Валенсина… Он был чрезвычайно щедр… Позднее Натан Шапира, святой человек… ученый и каббалист из Иерусалима… нанес мне визит, и я уехал с ним в Венецию… Там я был назначен старейшинами общины Талмуд Тора членом ешивы Гедола, и они тоже проявили ко мне щедрость. Хотел бы также упомянуть состоятельных и достойных братьев Даниэля и Абрахама Мониан… Они были для меня, словно братья, открыв для меня двери их дома и beit midrash… Был там также мудрый, благочестивый и скромный раввин Шмуэль Абоаб … и еще мой близкий друг и собрат, каббалист Моше Закуто… которые распоряжались всеми деньгами и ни в чем мне не отказывали».

Это, как выражается Адам Теллер, поистине «пятизвездочный прием для беженца».