ИЗ ИСТОРИИ СТРАНЫ ИДИШ

(По страницам журнала Pakn Treger)

1.

Мелех Равич был территориалистом. Так называли в довоенные годы прошлого века членов Еврейской территориальной организации (Jewish Territorial Organization), которые стремились подыскать для еврейского очага место вне Палестины. И вот в 1933 году в поисках такого места Мелех Равич (это псевдоним, означающий в переводе Король Равич; настоящая фамилия – Захария-Хонен Бергнер), известный поэт на идиш, приехал в Австралию. Он был уроженцем Галиции, служил во время первой мировой войны в австрийской армии, жил в Вене, а в 1921 году перебрался в Варшаву. Активно участвовал в местной литературной жизни, его стихи и эссе на идиш печатались в большинстве периодических изданий. Он был также секретарем польского Союза писателей идиш. Ниже используются отрывки из его путевого дневника о путешествии в Австралию.

«Среди больших и пустых австралийских пространств есть [административное образование] Северная территория. По размерам она составляет полмиллиона квадратных миль, и на всей этой территории живут только пять тысяч белых и 20 тысяч черных. Можно честно сказать обо всей австралийской Северной территории, что она пустая и всеми забытая.

И когда в Германии произошли известные события и создалось впечатление, что все 600 тысяч немецких евреев ее покинут, то одному австралийскому экс-политику пришло в голову заселить ими Северную территорию. В течение последних 40 лет в Австралии действует «белая политика», политика, не допускающая цветных на этот молодой континент, а только белых. Что бы ни говорили о немецких евреях, одна вещь, несомненно, свидетельствует в их пользу – кожа у них не черная.

Примерно в это время, в конце 1933 года, я впервые посетил Австралию. В голове у меня была тогда только одна идея о еврейской политике, которую я сумел усвоить, – евреям нужна земля для массовой иммиграции. И почему бы нет – а вдруг Северная территория и смогла бы стать землей млека и меда, а мне уготовано судьбой стать первым евреем, а возможно, и первым царем нового еврейского государства.

И вот я собрал свои вещички: парусиновые брюки, удобную косоворотку и легкие сапоги, сделанные из кожи кенгуру, – в таких можно скакать по песчаным пустыням Австралии не хуже их самих, – и отправился в путь, чтобы своими глазами посмотреть на новую землю для евреев…

… Истерзанный комарами, измотанный поездом, из-за которого все пассажиры мучились морской болезнью, с черными полосками на лице – ручейками пота, сделавшими меня похожим на тигра, – после одиннадцати дней в длиннейшем сухопутном путешествии я наконец-то прибыл в столицу.

Пять сотен душ жили тогда в Дарвине, гигантском порту, стольном граде региона в полмиллиона квадратных миль. Я уже знал, что эта земля не изобилует млеком и медом – но не исключал, что она может таковой стать. Далее у меня была официальная встреча с главным администратором. Он сказал мне, что здесь могли бы жить с миллион людей и вполне счастливо.

Все прекрасно!

… Никакой пророк не мог предвидеть, что произошло в Германии; никакой пророк не может предвидеть, что еще ждет нас в Европе. Евреи не должны пренебрегать ни единым серьезным проектом колонизации. И это долг австралийского еврейства не оттягивать проект Северной территории.

Пусть это и его долг, но точно не желание. Те, кто пользуются влиянием, стремятся к тому, чтобы евреи как можно меньше говорили об Австралии. Я это не комментирую.

Последнее слово по данному вопросу сказано австралийским правительством… ‘[Оно] в настоящее время [декабрь 1933 года] не рассматривает поселение большого количества евреев в австралийской ‘Северной территории’».

И на этом все горячие планы пришлось остудить».

Позднее, к плану поселения евреев в Австралии опять вернулись. Во главе этих усилий стояла лига «Свободная земля» (Freeland League). Одним из ее основателей был проживавший тогда в Лондоне Исаак Штейнберг, бывший министр юстиции первого большевистского правительства России, антисионист и тоже литератор, писавший на идиш. В 1939-1943 годах он жил в Австралии, где лоббировал разрешение правительства привезти 75 тысяч евреев в округ Кимберли с целью превращения его в сельскохозяйственную житницу. Но опять последовал отказ. В 1948 году в Лондоне вышла книга Штейнберга об Австралии «Необетованная земля».

А Мелех Равич в 1941 году обосновался в Монреале, где до самой смерти пользовался заслуженной славой литературной звезды – у него один за другим выходили сборники стихов, он был яркой публичной персоной и много сделал для популяризации языка и культуры идиш. Он умер в 1976 году в возрасте 83 лет.

***

В 2004 году в Америке вышла книга под названием «Перехитрить историю: Удивительные приключения человека, который спас миллион книг на идиш». Ее написал Аарон Лански, создавший в 1980 году Yiddish Book Center (http://www.yiddishbookcenter.org). Сначала он складывал книги в спальне, затем – понадобилось снимать один склад за другим, пока он не выстроил себе отдельный комплекс зданий с библиотекой, кинотеатром, книжным магазином и т.д. и т.п. Причем все это с самого начала делалось и делается на частные дотации (притом что и зарабатывать деньги на всевозможных образовательных программах Лански научился). Один из друзей семьи как-то сказал ему: «Когда детям требуются на что-то деньги, они просят у родителей. Ты – единственный, который просит их у всех». То, что удалось сделать, Аарон Лански и описал в своей книге и, будучи наделен незаурядным талантом рассказчика и по-еврейски самоедским чувством юмора, выстроил ее из множества забавных и не слишком сюжетов, которые, кстати говоря, с большим успехом использует в своих публичных выступлениях.

И вот один такой сюжет. Приехав к одному пожилому человеку в Атлантик-Сити, Лански, опустошив уже десятки коробок и несколько шкафов с книгами, приготовился наконец уходить. Но тот остановил его. «Когда я получил твою телеграмму, я рассказал о тебе всем в доме. И у всех есть для тебя книги.

Я посмотрел на двенадцатиэтажную высотку и только вздохнул. И мы пошли обратно. Темельман шествовал впереди, стучался в каждую дверь и говорил, Zayt mir moykhl, ober der yungerman darf hobn bikher (Прошу меня извинить, но этому молодому человеку нужны книги).

И люди начинали улыбаться, и выносили мне сумки и коробки, корзины и чемоданы, и все они были наполнены книгами на идиш. И ритуал передачи культуры повторялся вновь и вновь. Меня усаживали за стол, наливали glezele tey (стакан горячего чаю), угощали lokshn kuglekh (запеканка из лапши) и рассказывали, рассказывали. Некоторые плакали. Каждый следил за тем, чтобы я все съел, и примерно половина уговаривала меня познакомиться с их внучками».

Среди многочисленных проектов, которые осуществляет Yiddish Book Center, особое место занимает журнал Pakn Treger (бродячий книгоноша). Он выходит четыре раза в год.

2.

Как странно смотрятся названия этих еврейских газет – не где-нибудь, а в Шанхае! Shanghai Jewish Chronicle, Shanghai Woche (неделя), Die Gelbe (желтая) Post, Shanghai Morgenpost… Но так оно и было, когда сюда в 1938-1940 годах понаехали еврейские беженцы из Германии и Австрии. Шанхай мог похвастаться тогда кварталом «Маленькая Вена», в котором чего только не было: около 30 кофеен, ночные клубы, рестораны, пекарни… Мало того, как сообщает автор статьи в Pakn Treger об этом периоде, Рохл Кафриссен, в беженской общине насчитывалось 350 музыкантов, многие из них нашли работу в Шанхайской консерватории и в симфоническом Муниципальном оркестре Шанхая, и не только как исполнители, но и как дирижеры. Как оказались здесь все эти осколки немецкоязычного еврейства? А главным образом благодаря двум геройским дипломатам. Консул Китайской Республики в Вене Хэ Фэншань менее чем за полгода, вскоре после аншлюса, вопреки прямому распоряжению своего начальника выписал въездные визы примерно четырем тысячам еврейских беглецов, а консул Японии в Литве, православный по вере Тиунэ Сугихара, еще нескольким тысячам человек – в 1940 году он, также презрев правила, выдал им транзитные визы через свою страну в Китай. И оба были впоследствии признаны Израилем Праведниками мира.

Все же большинство из примерно 20 тысяч еврейских беженцев в Шанхае работы не имело и получало помощь благотворительных организаций, таких как Joint, HIAS и других. В конце 1941 года в ходе многолетней войны между Китаем и Японией последней удалось захватить Шанхай, и тут уже евреям жизнь перестала казаться медом. Помощь из-за рубежа резко сократилась, а для общения с новыми властями была избрана еще одна благотворительная организация под названием SACRA (Shanghai Ashkenazic Collaborating Relief Organization). Последняя, пишет Рохл Кафриссен, больше была органом управления японской оккупационной администрации, правда, во главе ее были поставлены наиболее состоятельные местные евреи. Далее, по вековечной традиции, для еврейской общины 18 февраля 1943 года выделили специальную территорию в шанхайском районе Хункоу (которую официально назвали не гетто, а «ограниченным сектором для беженцев, не имеющих гражданства»), где находился лагерь Армии Спасения. Переселение, однако, не обошлось без проблем – евреи взбунтовались.

Шошана Кахан, актриса театра идиш, также проживавшая тогда в Шанхае, назвала молодых бунтарей, которыми оказались ученики знаменитой Мирской ешивы (основана в 1815 году в местечке Мир на территории сегодняшней Белоруссии), «революционерами». Они приехали в Шанхай в 1941 году по 300 визам, выданным консулом Сугихарой, и ввиду высокой репутации их учебного заведения в ортодоксальном иудаизме получали немалую помощь из-за границы. Переезд в Хункоу означал, что их привилегированному существованию приходит конец. Кроме того, за этим местом водилась незавидная слава притона, где обитали всевозможные shlepers (определение Шошаны Кахан), т.е. отсидевшие свой срок воры и хулиганы, а ешиботники подобного соседства не желали категорически. Свой протест они выразили тем, что ворвались в офис SACRA (приказ о переселении исходил от нее), побили там окна, переломали мебель и вообще не оставили камня на камне. «Поразительно, – говорит Рохл Кафриссен, – но эти молодые люди не только не попали в тюрьму, но добились удовлетворения своих требований. Им было предоставлено право самим выбрать себе подходящее жилье и выданы особые пропуска, позволявшие покидать гетто и продолжать свои ежедневные занятия в сефардской Beth Aharon Synagogue.

В своем дневнике, изданном на идиш в Аргентине в 1949 году под названием «В огне и пламени», Шошана Кахан рассказывает о пьесах, которые она с помощью своего мужа-журналиста писала, режиссировала и играла во время их жизни в Шанхае. По памяти они составляли тексты для «Тевье-молочника» (Шошана играла Голду), для празднования Пурима, Песаха и т.д. Все постановки цензурировались японцами, в частности в программе «Хаменташи и рис» несколько номеров были таким образом сняты. Но главное место в ее дневнике занимают бытовые трудности, «когда даже простейшие удовольствия стали драгоценной роскошью». Так, в ноябре 1941 года она посетила Shanghai Jewish Club, в котором впервые за долгое время смогла выпить горячий чай. Просто в доме, где она жила, кипячение воды было долгой и дорогой процедурой – и потому чаю там было не допроситься.

После капитуляции Японии (17 августа 1945 года было упразднено гетто) еврейская жизнь в Шанхае оживилась, на полную катушку заработали питейные заведения, танцевальные клубы и рестораны, которые заполнились американскими моряками. Один печатник, выходец из Польши, рассказывал, что к нему пришла девушка, отец которой был хозяином бара, и заказала визитку с подписью под своим именем «Баронесса». Что это значит, спросил он. А то, что я работаю в баре, был ответ. Если бы все так и осталось, многие из местной 20-тысячной еврейской общины, возможно, предпочли бы не возвращаться в опустошенную Холокостом Европу. Но в Китае шла новая война, коммунисты побеждали, и в 1949 году вступили в Шанхай. Ничего не поделаешь, евреям пришлось вновь паковать чемоданы. Десять тысяч отбыли в Израиль, две с половиной тысячи – в Австралию, ну и так далее. Сейчас в Шанхае живут около двух тысяч евреев.

3.

Еще один проект Yiddish Book Center – блог «Богема из Бронкса» (Bronx Bohemians). Публикуемые в нем материалы рассказывают о своего рода литературном салоне прозаиков и поэтов на идиш, существовавшем в послевоенном Нью-Йорке. Они собирались в доме семьи Клингов (beys-Kling) на Bathgate Avenue. В своем очерке мы используем как статью из Pakn Treger (это отрывок из книги писателя Берла Бойма), так и воспоминания уже знакомого нам поэта Мелеха Равича из блога Bronx Bohemians.

Берта Клинг родилась в 1886 году в городке Новогрудок на юго-востоке Польши, сегодня это территория Белоруссии. Там вырос Адам Мицкевич, там в знаменитой местной ешиве учился крупнейший писатель на идиш Хаим Граде, и человеку с чувством истории, да еще с уклоном в поэзию – а таковым был Мелех Равич, – Новогрудок мнился овеянным какой-то мистикой.

«Я был в этом городе только однажды, около 1925 года, однако он навсегда остался в моей памяти. Хотя память моя о нем затуманена [это писалось в 1957 году], я все равно помню детали: старинные белые стены в пять футов толщиной, окружавшие низенькие домики на базарной площади; развалины, где в кромешной тьме ночей перекликаются совы, а днем кучкуются вороны, – и каждое время года окутано легендами».

«Я встретил Берту через два дня после моего переезда в Америку, – рассказывает Берл Бойм, – в квартире моего дяди Шлойме на четвертом этаже дома на Orchard Street. Она приветствовала меня, “молокососа”, 14-летнего недоросля, как свояка. И она уже была три года замужем за моим двоюродным братом Ехиелем, а их первенцу Эмилю было около двух лет».

Муж Берты учился на врача, и все это время они были вынуждены жить в теснейшей квартире с ее родственниками. Только когда он получил право именоваться Доктором Клингом, они купили дом, и в течение года он превратился в желанное место для еврейской литературной молодежи.

«В каждом талантливом писателе она видела все, что хотела в нем видеть… Если кто-нибудь вел себя недостойно, оскорбляя другого, ради того, чтобы казаться лучше самому, она всегда дипломатично говорила, что не хочет ссориться ни с кем из своих. Она и в самом деле рассматривала их как семью».

К этому наблюдению Бойма добавим мнение Равича:

«Я впервые увидел ее в 1934 году – светлую брюнетку среднего роста. Ее взгляд был нежным, нежными были ее руки, волосы, разделенные посередине, тоже были нежными, и более всего, даже голос ее был нежным. Я подумал про себя: “Как у одного человека может быть столько терпения? Или это только игра?” Но спустя всего несколько дней у меня был ответ. Это была не игра, совсем нет. Ее поведение было твердым и осознанным выбором, причем на более высоком этическом уровне, нежели обычная доброта».

Дом Клингов был всегда открыт для гостей. Угощение было простым – чай да домашнее печенье. Но посетителей более всего привлекала атмосфера, когда звучали песни, когда царило веселье и каждый наслаждался компанией другого. Главными завсегдатаями здесь были молодые поэты из группы Di yunge: Ройбен Айсленд, Зише Ландау, Давид Игнатофф, Джозеф Опатошу, Мани Лейб… Заходили на огонек и маститые литераторы: Шолем Аш, Джейкоб Глатштейн, не говоря уже о Шолом-Алейхеме. Но неужто она только подавала угощение и, так сказать, модерировала? О нет! Она и сама писала и читала стихи. «Не собственно стихи, строго говоря, – размышляет Мелех Равич. – Скорее они предназначались для пения… мини-либретто к мини-операм». Для каждого из своих стихотворений (у нее вышло три небольших сборника) она, полагает Равич, имела в уме отдельный мотив. У Берты Клинг был низкий голос, как «небесное эхо». Пела она, как никто другой, причем именно народные песни. Как-то заглянула на Bathgate Avenue одна профессиональная певица. Послушав, как поет Берта, она вздохнула: «Если бы только у Берты был мой голос, а я могла бы исполнять народные песни с ее душевной страстью, то вдвоем мы взяли бы штурмом весь мир…».

Теперь снова Берл Бойм:

«Я вижу Берту не как родственницу, а как “дочь евреев”, которая поистине любит всех людей. И не надо, чтобы они были хорошо образованы. Напротив, в каждом она стремится найти хорошее. Она даже быстрее полюбит кого-нибудь какого-нибудь простеца, чем того, кто задирает нос. В действительности, такого она только жалеет; по своему жизненному опыту она знает, что говоруны редко когда бывают святыми. Вы чувствуете это в написанном Бертой, в почти каждом ее стихотворении – это не сказано прямо, она не хочет говорить слишком много или, возможно, она думает, что в краткости и есть сила».

На протяжении полувека Берта Клинг собирала в своем доме писателей и поэтов идиш, сколько было этих встреч, никто не считал, скорее всего счет должен идти на тысячи. У нее на глазах рождалась, процветала и угасала американская литература на идиш. Берта умерла в 1978 году.