ХУДОЖНИЦА ЦИОНА ТАДЖЕР

«Кисть и краски – основа ее ремесла,

Да бумага и ткань, и поверхность стекла,

А потом… Начинается чудо потом:

Выплывает душа, чтобы слиться с холстом,

Чтобы каждый наполнить пейзаж и портрет

Днем текущим и памятью прожитых лет.

И в мазки превращаются в сказочный Цфат,

И в обласканный солнцем и морем Эйлат.

Так рисует Циона. Но как же она

Сыра вкус ощутить нам дает и вина,

А еще – горький привкус зеленых маслин? –

Только бог это знает, быть может, один.

Но с пейзажей плывут ароматы цветов,

Запах дыма далеких незримых костров…

О, Циона! Тебе посвящаю я стих,

Красноречию радужных красок твоих».

Так, в смысловом переводе на русский язык с иврита, сделанном мной, звучит стихотворение известного израильского поэта Натана Заха. Оно посвящено Ционе Таджер, которая вошла в историю, как первая художница в Эрец-Исраэль (Земля Израиля, еврейское название Земли Обетованной – прим. ред.) и в провозглашенном в мае 1949 года еврейском государстве Израиль. Со дня рождения этой талантливой женщины исполнилось 120 лет.

Семья ее, по отцовской линии, взяла начало в Испании. После изгнания евреев с Пиренейского полуострова, Таджеры вместе со многими другими сефардскими семьями нашли убежище в Нидерландах, оттуда затем переселились в Германию, а в дальнейшем осели в Болгарии. Будущий отец Ционы – Шмуэль оказался в Палестине, куда отправилось его семейство, в 1868 году, когда был еще ребенком. В 22-летнем возрасте он женился на Султане, дочери Гвира Ишайи Бахара, жителя Старого города в Иерусалиме. После свадьбы, молодожены переехали в Нахалат Шива – за пределы Старого города, а потом перебрались в Яффо. Там Шмуэль занялся изготовлением и продажей предметов мебели, а также – обработкой кожи. Он стал активистом местной еврейской общины, и был привлечен к возведению крупнейшей синагоги в Яффо – «Кахилат Яков», а позднее – и синагоги «Охель Моед» в Тель-Авиве. К слову, Шмуэль и его супруга Султана вошли в группу основателей Тель-Авива – «Ахузат Байт». Дом для них был построен на бульваре Ротшильд, под номером 3. Бульвар этот ныне – излюбленное место прогулок жителей города и его гостей. Рассказывая об истории создания Тель-Авива «из мечты и песка», экскурсоводы обязательно приводят туристические группы на этот бульвар. Там уже не первый год проводятся с размахом реставрационные работы, дабы сберечь для потомков не только имеющие большую историческую ценность старые здания и другие постройки, но и сам дух того времени, когда начинали претворяться в жизнь, казавшиеся фантастичными, смелые и дерзкие замыслы.

Циона Таджер стала первым ребенком в семье, а следом за нею, на свет появились братья и сестры – Ашер, Барух, Мирьям, Шошана, Хезкия, Шалом и Йосеф. Сохранились воспоминания Ционы о своем детстве, из которых узнать можно о многом, и в частности, о том, как жили в ту пору рядом, и как относились друг к другу арабы и евреи. Циона рассказывала о походах, вернее, поездках в баню, превращавшихся для членов многодетной семьи в подлинные праздники. По этому случаю, мать выдавала детям особую одежду и готовила, уже после бани, особую пищу. А возил семью туда и обратно кучер-араб, и дети каждый раз спорили, кто займет место во время этого путешествия рядом с ним. Другим событием становился привоз мороженого. Девочка на всю жизнь запомнила песенку, которую призывно напевал мороженщик. Звучала она, примерно, так:

«Дондурма, дондурма!

Вкус такой – сойти с ума!

Робкий кто, и кто смелей –

Подходите поскорей.

С вас возьму немного я –

Покупайте у меня!»

Тут стоит пояснить: «дондурма» – это мороженое по-турецки, а в ту пору Палестина находилась под властью Османской империи. А еще иногда утром с улиц доносился крик торговца «сахлябом» – традиционным молочным напитком-десертом, популярным в арабских странах, который готовят на основе молока и порошка из высушенных клубней орхидей. «Сахляб-шифа» означало на сленге «утренняя красавица», и продавец нараспев произносил:

«Купи «сахляб», красотка, по утру,

Купи «сахляб» – от счастья я умру!»

Арабский язык Циона начала понимать с детства. И не удивительно: вокруг жили арабы, а одним из главных развлечений детворы было поджидать уличного шарманщика, который, за весьма скромное вознаграждение, крутил свою шарманку, из которой неслись легко запоминаемые арабские мелодии. Арабами были и одни из ближайших соседей семьи Таджер. И однажды, когда Султана в очередной раз стала кормящей матерью, к ней пришла соседка-арабка и сообщила со слезами на глазах, что ее ребенок тяжело болен, добавив: «Мне сказали: если его покормит еврейка, то младенца это спасет». И мать Ционы не отказала, и в итоге, мальчик выздоровел! Через много лет, после выставки в музее Дизенгофа, Ционе нужно было отвезти домой свои картины, и она решила нанять извозчика.

– Сколько ты возьмешь? – Спросила она у араба с арбой, будто специально поджидавшего ее на улице.

– Ты о чем это, сестра? – услышала она в ответ.

Это был он, повзрослевший молочный ее брат Мухаммад, вскормленный и исцеленный, таким вот образом, матерью Ционы – Султаной. Они обнялись и расцеловались. Вот и думается: а могли бы, при определенных обстоятельствах, отношения между арабами и евреями на Святой земле сложиться по-иному, чем это произошло с течением времени? На такой вопрос нет ответа, ибо история не имеет сослагательного наклонения. Факт, что в мае 1921 года семья Таджер стала свидетельницей столкновений между арабскими и еврейскими жителями на национальной и религиозной почве, которые, как раз и начались в Яффо, а потом перекинулись и на другие населенные пункты Палестины. В Яффо, в результате возникших беспорядков, погибли 47 евреев и 48 арабов, 143 еврея и 73 араба получили ранения разной степени тяжести.

Учиться Циона была определена в школу для девочек в Неве-Цедек, затем продолжила образование в других учебных заведениях. Интерес к рисованию у нее начался, быть может, с того, что она стала собирать красочно оформленные (насколько это было возможно в то время) обертки от шоколадок, которые дети покупали в популярном у местных жителей киоске, располагавшемся на пересечении Шдерот Ротштльд и улицы Герцль. А еще любопытная девчушка с большим интересом наблюдала за тем, как арабские ремесленники расписывали узорами посуду, и может потому в определенный период творчества Циона Таджер обратилась к стеклу, хотя лучшие свои работы, как это представляется, создала, используя другие материалы. В гимназии «Герцлия», уже тогда славившейся высоким уровнем образования, первым наставником Ционы стал преподаватель рисования Авраам Эйзенштейн, который, к слову, выдвинул в 1912 году идею костюмированного пуримского шествия, ставшего потом традиционным. Он же помог участникам первого карнавала подготовить костюмы библейских героев и персонажей современной еврейской жизни той поры. Разумеется, подопечные педагога многое смастерили своими руками, потрудившись вдохновенно и творчески. Постигать премудрости изобразительного искусства Таджер продолжала в студии «ха-Томер», основанной известным общественным деятелем, ученым и меценатом Яковом Переменом. Студийцам прививался подход к живописи, альтернативный тому, что культивировался в признанной всеми художественной школе «Бецалель», но именно туда молодая художница поступила в 1921 году, дабы расширить уровень знаний и приобрести необходимые ей практические навыки. Правда, вскоре она присоединилась к группе студентов, выступавших против консерватизма и академического стиля, в котором в школе велось обучение. И в этой своеобразной полемике зарождались основы современной израильской живописи. Освободившись от чрезмерного влияния искусства галута, она не отказалась при этом от художественных традиций стран еврейского исхода полностью. Примечательная деталь: организатором первой выставки работ Ционы Таджер в Тель-Авиве выступили не руководители «Бецалеля». Организовал демонстрацию картин уже упоминавшийся нами Яков Перемен.

Циона жадно впитывала все новое, и потому, в частности, стала активисткой движения за внедрение в повседневную жизнь еврейского ишува Палестины языка иврит, возрожденного усилиями выдающегося гебраиста Элиэзера Бен-Иегуды (Лейзера-Ицхока Перельмана). «Я была членом организации сторонников иврита, – вспоминала многие годы спустя Циона Таджер. – Мы шествовали по улице Алленби до самого моря, где базировалась организация «ха-Шомер ха-Цаир» Нам было известно, что там говорили на идиш. Мы бросали в них тухлые яйца и гнилые помидоры, не давали им проводить собраний. Нас считали уличными хулиганами, но своей цели мы, в конечном счете, добивались». Эти группы совершали пропагандистские рейды и акции в сопровождении преподавателей гимназии «Герцлия», которые снабжали учащихся записками с призывом, брошенным Бен-Иегудой: «Иври, дабер иврит!» («Еврей, говори на иврите!»). Записки эти вручались, или ловко вставлялись под лацкан одежды тем, кто разговаривали на языке идиш. А беседы на этом языке часто и подолгу вели, сидя на скамеечке на проспекте Ротшильда, знаменитые литераторы Хаим Нахман Бялик и Ахад ха-Ам. Так вот, однажды их окружила группа молодежи, среди которой была и Циона Таджер. Подростки стали демонстративно кружиться вокруг, то и дело, нагибаясь и заглядывая под скамейку, будто потеряли что-то.

– Что вы тут ищите? – Не выдержав, поинтересовался Бялик.

И гимназисты хором ему ответили:

– Мы ищем здесь иврит!

В 1924 году у Ционы появилась возможность отправиться в Париж. Так перед художницей открылся мир французского и европейского искусства. Таджер прошла стажировку в Академии живописи у Андре Лота, входившего в группу «Золотое сечение», образованную приверженцами кубизма. В ту пору Циона написала, ставшие знаменитыми, модернистские портреты – поэта и переводчика Авраама Шленского, а также – поэта и публициста Ури Цви Гринберга. Проведя на берегах Сены два года, Таджер вернулась домой, присоединившись к группе молодых живописцев, прошедших школу «Бецалеля», но воспринявших установочные позиции ее педагогов критически, проторяя в искусстве свой, особый путь. Главными объектами отображения ими были провозглашены Земля Израиля, ее пейзажи, и ее люди. Эти художники стремились передать в своих работах пестроту красок и яркий свет, характерные для Эрец-Исраэль, а при таком подходе, важны каждый штрих и каждая деталь. Примечательно и то, что героями картин у этой группы единомышленников нередко становились жители арабских деревень Палестины – в их фигурах художники усматривали сходство с образами своих еврейских предков библейского периода. «В творчестве этих замечательных мастеров, – указывал искусствовед Эхуд Бен-Эзер, – не было уже галутных мотивов, их герои – сильные, гордые евреи, связанные крепкими узами с Израилем. Их выразительные средства отличала экспрессия и простота, яркая гамма красок, широкие и смелые мазки. Все это было призвано подчеркнуть разрыв с предшествовавшей культурной традицией и стремление воспеть новую жизнь на древней земле». Выставки работ этой творческой группы, которые были, в частности, развернуты в фойе театра «ха-Охель» («Шатер») в Тель-Авиве и в Башне Давида в Иерусалиме, привлекли большое внимание любителей живописи и получили лестные отзывы в прессе. В 1927 году Циона Таджер нарисовала портрет блиставшей тогда на израильской сцене актрисы Ханы Ровиной. В начале тридцатых годов художница снова ездила в Париж, а когда вернулась, провела персональную выставку под названием «Портреты в рамке». Экспозиция была представлена в гимназии «Герцлия». В 1934 г. Таджер создала художественный образ поэтессы Эстер Раб.

• 

• 

• 

• 

• 

• 

Циона и ее друзья-живописцы были нередкими гостями в доме известного искусствоведа Ицхака Каца и его супруги Бат-Шевы. Это было место встреч тель-авивской богемы – к Кацам захаживали мастера кисти и резца, литераторы, журналисты. В доме этом состоялось знакомство Таджер с братом хозяина – Мишелем (Мордехаем) – режиссером, общественным деятелем, который также был известен и на искусствоведческом поприще. В начале 1934 года Мишель и Циона поженились, и в конце того же года у них родился единственный сын, будущий депутат Кнессета и министр сельского хозяйства Авраам Кац-Оз, ставший одним из основателей кибуца «Нахаль Оз» в северо-западной части пустыни Негев, неподалеку от границы с сектором Газа.

Вне пределов Палестины с творчеством Ционы Таджер в те годы смогли ознакомиться парижане, а также – каирцы: в египетской столице ее картины выставлялись в 1938 году. В 1942 над еврейским ишувом Палестины возникла опасность вторжения нацистских войск. Тогда Циона, вместе со многими еврейскими девушками и женщинами, и с четырьмя своими братьями, также присоединившимися к добровольцам, вступила в британскую армию. Демобилизовавшись в 1944 году, она представила свои новые работы в вестибюле театра «Габима» в Тель-Авиве: 40 картин, написанных маслом и 30 акварелей, посвященных армейским будням и боевому содружеству британцев и израильтян в противостоянии фашизму. В 1948 году Таджер представляла Израиль на биеннале в Венеции, а в 1950 в очередной раз, но уже с паспортом гражданки Израиля, приехала во французскую столицу. В 1951 она участвовала в открытии своей персональной выставки в галерее Жака в Париже, назвав представленную экспозицию «Пейзажи Израиля». В том же 1951 Циона приобрела в Цфате заброшенное и пустовавшее здание церкви, которую ранее посещали арабы-христиане. Таджер оборудовала там творческую мастерскую. Город этот произвел на художницу неизгладимое впечатление. В автобиографической книге, изданной в 1981 году, она отмечала: «Переулки Цфата и окрестные пейзажи очаровывали и манили. Вместе со мной там обосновалось еще несколько живописцев, основавших творческий кампус. На первых порах у нас не было электричества, и для освещения использовались лампы, где горело масло. Не было и воды – ее мы приносили в емкостях из источника, находящегося неподалеку». Колония художников начала официально существовать с 1952 года, и с той поры Циона Таджер жила на два дома, не изменяя своей первой любви – Тель-Авиву. «Этот город, – говорила она, – я никогда не променяю ни на один другой в стране, хотя с точки зрения живописи, это вполне обычный, современный город, – не Иерусалим, не Тверия, не Цфат и не Яффо, которые являются древними городами, с соответствующей архитектурой и микроклиматом. Но пульс нашей жизни, центр нашего искусства, тем не менее, находится в Тель-Авиве. Там – мое сердце».

В 1960 году ретроспективная выставка Ционы Таджер прошла в павильоне Елены Рубинштейн в художественном Музее Тель-Авива. В 1978 художница приняла деятельное участие в выставке, посвященной 30-летию Независимости еврейского государства. В целом, Таджер проводила персональные выставки более сорока раз, приняла участие во многих совместных демонстрациях произведений изобразительного искусства и издала два альбома живописи в издательстве «Массада». Из жизни она ушла в 88-летнем возрасте 16 июня 1988 года, и была похоронена там, где начинала свой творческий путь – в Тель-Авиве. После ее кончины, по инициативе сына Ционы, Авраама Кац-Оза были проведены две ретроспективные ее выставки: одна в Музее «Open-Tefen» в Западной Галилее в 1990, другая – в Тель-Авивском художественном музее в 2003. В 1992 году в музее Реувена Гехта в Хайфе демонстрировались работы художницы, выполненные на стекле. Как указывала куратор этой выставки Кармела Рубин, «Циона Таджер оставила после себя произведения, лучшие из которых считаются частью канонической израильской живописи». Таджер стала одним из основателей Ассоциации художников и скульпторов Израиля, была удостоена Премии Меира Дизенгофа. Ее уникальность усматривалась в том, что судьба сделала ее первой художницей – женщиной, уроженкой Израиля. Именем Ционы Таджер названа одна из улиц в Тель-Авиве. В 1982 году, то есть, еще при жизни Ционы, Почтовая служба Израиля выпустила красочную марку, воспроизведя на ней одно из пейзажных ее полотен. Как-то, в интервью Таждер был задан оригинальный вопрос:

– А сколько художниц живут одновременно в Вас? Точно ведь, не одна?

– Во мне, – отвечала Таджер, – можно сказать так, живут три Ционы. Первая – это та, что принадлежит Средиземному морю, но – в противоположность Европе, где это море другое. Это «Циона масляных красок». Вторая Циона – творец акварелей, приверженка импрессионизма. А третья – сугубо восточная, создающая колоритные рисунки на стекле». Какая Циона кому больше нравится – дело вкуса, но во всех направлениях своего многогранного творчества она, за десятилетия, достигла высокого мастерства. И неспроста одни произведения из ее творческого наследия обрели постоянную музейную прописку, другие продаются за десятки тысяч долларов, и могут украсить любое частное собрание. Впрочем, вглядевшись в работы мастера, вы и сами можете оценить их. А еще почувствовать: по крайней мере, в некоторые просто нельзя не влюбиться.