Posted by «Смысл своего творчества я усматриваю в том, чтобы находить и улавливать «моменты повествования» – это высказывание принадлежит знаменитому фотожурналисту Альфреду Эйзенштадту. Его работы, сделанные многие десятилетия назад, стали ценными историческими свидетельствами, восхищая и удивляя. 24 августа со времени смерти этого человека, не прекращавшего творческих поисков до глубокой старости, исполняется 25 лет.
На свет будущей мастер документальной фотографии появился 6 декабря 1898 года в еврейской семье в польском городке Тчев, который, в определенный период времени, был известен, как Диршау. Город этот географически относился в ту пору к Германской империи. В 1906 году семейство переехало в Берлин, где Альфред и вступил в подростковый возраст. Паренек проявил интерес к фотографии, и родители подарили ему камеру. Но никто, да и он сам, тогда не предполагали, что увлечение перерастет в дело всей жизни. Учился юноша в Берлинском университете, в конце Первой мировой войны был призван в немецкую армию. Служил в артиллерии, в одном из боев получил ранение, едва не погибнув. Вернувшись с фронта, долго восстанавливался, пока начал обходиться без костылей, ибо травмы оказались серьезными, устроился на работу продавцом галантерейных изделий. Но предначертана ему была другая дорога, гораздо интереснее торговли поясами и пуговицами. Альфред продолжал в свободное время фотографировать, но видел в этом не более, чем хобби. И в голову ему не приходило, что это занятие может стать источником дохода, и более того, – принести ему славу. «Я снимал тогда всякую чушь – первое, что попадалось на глаза. Но эти эксперименты научили находить то, что делало пространство живым и интересным», – рассказывал позднее фотограф. Когда в 1927 один из его фотоснимков (яркий игровой момент из женского тенниса) был приобретен изданием «Der Welt Spiegel» за три марки, Эйзенштадт осознал, что труд на этом поприще чего-то уж точно стоит, и может стоить гораздо большего. Уместно привести известное утверждение: «первая ласточка весны не делает, но без нее весна не приходит». Молодой человек вознамерился из фотографа-любителя превратиться в профессионала, чувствуя: это – его призвание. В 1929 году Альфред был принят в штат агентства «Pacific and Atlantic», позже ставшего частью «Associated Press». Одним из первых полученных и выполненных им заданий стало освещение церемонии вручения Нобелевской премии по литературе за 1929 год в Стокгольме немецкому писателю Томасу Манну. Известность к фоторепортеру пришла довольно быстро. В начале 1930-х Эйзенштадт запечатлел восхождение к власти Адольфа Гитлера и первую его встречу с итальянским диктатором Бенито Муссолини в 1934 году.
Отважный фотожурналист, отдававший себе отчет в том, что происходит вокруг, оставил нам в память о тех страшных временах невероятный по силе воздействия снимок Пауля Йозефа Геббельса, сделанный во время конференции Лиги наций в Женеве в 1933 году. Идеолог фашизма пронзает насквозь каждого, кто смотрит на эту фотографию, – взглядом, полным ненависти. А взгляд этот изначально был направлен на фотографа: Геббельсу, на всякий случай, поспешили шепотом доложить имя и фамилию корреспондента, из чего было нетрудно сделать вывод о его национальной принадлежности, да и внешний облик Альфреда не оставлял, на этот счет, больших сомнений.
Вскоре Эйзенштадт понял: Германию ему нужно срочно покинуть, и в 1935 году эмигрировал в США, что спасло ему жизнь, в противном случае он, наверняка, разделил бы трагическую судьбу миллионов своих соплеменников-евреев, ставших жертвами Холокоста.
За океаном Альфреду было чем впечатлить будущих своих работодателей: лучшей рекомендацией при решении вопроса о трудоустройстве стали фотокадры, к которым он сумел привлечь внимание читателей периодики в Европе. Эйзенштадт начал сотрудничать с «Harper’s Bazaar», «Vogue», «Town and Country» и другими изданиями. В 1936 году Генри Люс нанял его в качестве одного из четырёх фоторепортеров для работы в журнале «LIFE», и Эйзенштадт не порывал связи с этим популярным изданием почти шесть десятилетий. Его фотографии за это время появлялись на обложках журнала 90 раз. После Великой депрессии Айзенштадт пересек всю страну вдоль и поперек. Есть два способа съемки: один – если тебе позируют, и ты подсказываешь, какую позу должен занять человек, чтобы запечатлеть его в нужном для тебя ракурсе, а второй способ – это скрытая съемка, позволяющая показать объект в естественном его состоянии, передать не наигранные чувства и настроения людей. Альфреду доводилось заниматься и тем и другим, но эпизоды из реальной жизни, фиксируемые фотообъективом, были для него намного предпочтительнее. Да и такие съемки бывали куда интереснее, становясь своего рода «фотоохотой», не наносящей ни малейшего ущерба никому из тех, на кого она велась. Множество фотографий Эйзенштадт сделал, пользуясь среднеформатной камерой Rolleiflex. Она позволяла запечатлевать людей, не привлекая их внимания. Камера висела у фотографа на шее, и не каждый мог понять, что этот чудаковатый на вид мужчина компонует кадр, чтобы придать ему особую значимость, и почти незримо для окружающих наводит объектив на резкость. К слову, именно такие съемки – под открытым небом, при естественном освещении, были для Альфреда желаемой альтернативой фотосессиям в помещениях. Но когда это оказывалось по разным причинам невозможным, он делал все, чтобы не допустить в поведении героев своих фотографий ни малейшей наигранности. «Не воспринимайте меня слишком уж всерьез, – убеждал Эйзенштадт тех, к кому приезжал, договорившись о съемках, – я пришел к вам, не как фотограф, а просто в гости, как друг». А фотографировать Альфреду доводилось в неформальной обстановке глав государств (зачастую – диктаторов), видных ученых, писателей, кинозвезд, выдающихся спортсменов, – всех и не перечислить. Добродушие Эйзенштадта, однако, не всегда передавалось тому, кто становился объектом его фотосъемки. Так, к примеру, произошло на Кубе, куда Альфред отправился, чтобы сохранить для истории облик знаменитости – Эрнеста Хемингуэя (кстати сказать, было это до присуждения писателю Нобелевской премии по литературе). Просьбы расслабиться перед камерой (а съемки проводились в лодке, отчалившей от берега), обернулись тем, что Хемингуэй вышел из себя, разорвал на себе рубашку, и по воспоминаниям Эйзенштадта, грозил столкнуть его за борт. Искусство требует жертв, но все же, как надо полагать, не таких.
Для фотожурналиста важно оказаться с камерой в нужное время в нужном месте. Альфреду, в этом смысле, везло не раз. Но одной из главных его творческих удач, безусловно, стала сделанная им фотография, превратившаяся в символ победоносного окончания Второй Мировой войны. Это произошло 14 августа 1945 года, когда по Соединенным Штатам, будто на крыльях, разлетелась весть о том, что милитаристская Япония приняла условия капитуляции. Фотограф отправился на Таймс-сквер, где снимал жителей Нью-Йорка, высыпавших на улицу, чтобы принять участие во всеобщем ликовании. Среди множества радостных людей, внимание репортера привлек молодой моряк. «Он носился по всей улице, хватал женщин, которые попадались ему по дороге – неважно, были они пожилыми, или молодыми, дородными или стройными. Он обнимал их и целовал. Я побежал перед ним, забегая вперед, оборачиваясь, и делая на ходу снимки, однако ни один из них мне не нравился. И тут, внезапно, родилось это чудное мгновение: в тот момент матрос подарил поцелуй оказавшейся рядом с ним медсестре в белоснежной форменной одежде. Я повернулся и нажал на кнопку. Если бы она была одета во что-то темное, я бы не сфотографировал их. То же самое – если бы на матросе этом была светлая форма, снимка бы не было», – заверял Эйзенштадт. А тут, ко всему прочему, сложился, ценный для фотоснимка, натуральный черно-белый контраст. Поцелуй оказался настолько долгим, что Альфреду удалось сделать четыре кадра. Он даже успел немного поменять настройки своего фотоаппарата: по его словам, кадры были сделаны на пленку Kodak Super Double X с выдержкой 1/125 секунды при диафрагме между 5,6 и 8. Самой удачной оказалась одна фотография из этой серии, родившейся, что называется, на ходу. Ее Эйзенштадт и отдал в журнал. В гуще народных гуляний оказались и другие фоторепортеры, но этот снимок, опубликованный в журнале «LIFE», оказался вне конкуренции.
Публичный поцелуй двух незнакомых людей обрел, благодаря таланту репортера, бессмертие. Крупный план главных героев не лишает снимок глубины. Эмоции, четко выраженные на лицах окружающих эту пару людей и просматривающихся за ними, в дальнем пространстве улицы, если внимательно приглядеться, красноречиво свидетельствуют об общей атмосфере того дня, о том, как спадает, буквально на глазах, напряжение военного времени, сменяясь нарастающей восторженностью первых часов мирной, послевоенной жизни. Это бесспорное произведение фотоискусства стало культурной иконой, попав в учебники по фотожурналистике.
Образ матроса и медсестры, застывших в поцелуе, вышел за рамки журнальной фотографии. Его принялись тиражировать, размещая на майках, вывешивать в художественной обработке на стенах квартир тысяч людей, а иные строили легко узнаваемые фигурки из деталей конструктора. Журнал «LIFE» повторно вынес на обложку эту, ставшую знаменитой, фотографию в 2005 году, когда отмечалось 60-летие окончания Второй Мировой войны. В том же году на Таймс-сквер появилась скульптура, воспроизводящая кадр Эйзенштадта, но она не была установлена тогда на постоянной основе. Это произошло через пять лет, к 65-летию победы в войне – статуя, высотой около 8 метров увековечила исторический поцелуй, а для жителей Нью-Йорка стало традицией 14 августа собираться вокруг изваяния парами и целоваться, в назначенное время, как моряк и медсестра. Однако, при всем этом, долгое время герои фотографии оставались неизвестными. Эйзенштадт в суматохе не записал их имен, а идентифицировать этих людей по фотографии оказалось делом весьма трудным, ведь одно лицо было прикрыто другим. И, кроме того, на Таймс-сквер в тот день и час, по случаю, оказалось некоторое число похоже одетых людей. Всплеск интереса к личностям героев фотографии Альфреда Эйзенштадта произошел в конце семидесятых годов прошлого века, когда он, в газетном интервью, вспомнил о подробностях съемок на Таймс-сквер. Отклик последовал от Эдит Шейн, проработавшей после войны три десятилетия воспитательницей в детском саду в Беверли-Хиллз. «Прежде мне казалось неуместным объявлять об этом, – написала она Айзенштадту, – но теперь, когда мне шестьдесят, даже забавно признаться, что я – та самая медсестра с вашего знаменитого снимка». Эйзенштадт встретился с этой женщиной, но личная встреча до конца не убедила его в том, что Шейн и есть героиня фотографии. А в общественном сознании сомнений в этом не осталось, в отличие от еще двух женщин – Греты Фридман и Барбары Сокол, утверждавших, что одну из них запечатлел фотограф в поцелуе. Впрочем, не было исключено, что и они, в тот памятный день, находились на Таймс-сквер и, в порыве чувств, без стеснения, обнимались и целовались с военнослужащими. А претендентов на признание себя героем фотокадра оказалось 11. Убедительнее других, выглядели Джордж Мендоса, Карл Мускарелло и Гленн Макдаффи, но всеобщего признания ни один из этих мужчин так и получил, хотя дело доходило даже до проверок на полиграфе. А Эдит Шейн участвовала в парадах, в частности – в Вашингтоне. 10 ноября 2008 года она была пригашена на бродвейскую постановку мюзикла «South Pacific», премьерный показ которого состоялся в 1949 году. После спектакля, сфотографировалась на память с актерами, а 11 ноября, когда отмечался День ветеранов, возглавила шествие участников Второй мировой войны. «Мы должны устроить день для всех мужчин и женщин того поколения, – заявляла Эдит, – учредить праздник для тех, что сделали так много замечательных вещей, но не получили должной благодарности за это. Мы заслужили общественное признание, пережив Великую депрессию, сумев отстоять Западную демократию и восстановить мир на планете». Эдит Шейн не стало 20 июня 2010 года, когда ей был 91 год. Это – история только одной фотографии Альфреда Эйзенштадта, а сколько их было сделано мастером за десятилетия – хороших и разных! И многие стали документальными свидетельствами прошлого, в которое, благодаря этим замечательным кадрам, можно возвращаться, чтобы больше узнать об ушедшем времени, и глубже его понять. Иные фотографии позволяют сделать то, для чего понадобились страницы, а то и целые главы в исторических учебниках – такова она – сила фотоискусства.
Особенность творческого подхода Эйзентшадта к фотожурналистике заключалась в том, что на первом месте для него стояли не сами события, а их отражение в поведении людей и в человеческих эмоциях. Редакторы иллюстрированных изданий высоко ценили острый глаз Альфреда, его наблюдательность, мобильность, умение буквально за считанные минуты, а то и секунды строить впечатляющие композиции, благодарили за постоянную готовность к решительным действиям. «С «лейкой» и блокнотом», как об этом поется в песне, получившей широкую известность в исполнении Леонида Утесова, Эйзенштадт прошел по длинной жизненной дороге, выполнив для одного только журнала «LIFE» ни много, ни мало, 2.500 заданий. Последней работой мастера стала серия снимков четы Клинтон для журнала «People», сделанная на Мартас-Винъярд в августе 1993 года.
Легендарный фоторепортер ушел из жизни в 96-летнем возрасте. Ушел, продолжая жить в созданных им шедеврах жанра, которому отдал весь свой огромный талант. Альфред был удостоен «Медали прогресса», присуждаемой Фотографическим обществом США, Национальной медали США в области искусств, его именем названа учрежденная в 1999 году Высшей школой журналистики Колумбийского университета премия за лучшую фотографию. Произведения Эйзенштадта и по сей день с неизменным успехом демонстрируются на выставках – в престижных музеях и галереях разных стран.
Он был женат, имел сына и дочь. Но о деталях личной жизни Альфреда ничего не известно – они всегда оставались, что называется, «за кадром».
«Мне очень жаль, что я не родился на 50 лет позже, когда появилась куча новой техники, более удобной для работы и открывающей большие дополнительные возможности, – рассказывал фотограф незадолго до своей кончины. – Но я не жалуюсь, ведь времена не выбирают».
kackad.press 