АМЕРИКАНСКИЕ ЕВРЕИ И ХОЛОКОСТ

Хроника из первых уст

Вместо введения

Опросы общественного мнения в конце 1930-х-начале1940-х годов, пишет историк Рафаэл Медофф, автор книги «Евреи должны сидеть тихо» (The Jews Should Keep Quiet: Franklin D. Roosevelt, Rabbi Stephen S. Wise and the Holocaust.By Rafael Medoff / The Jewish Publication Society, Philadelphia), показали. что «более половины американцев воспринимали евреев как жадных и нечестных, половина верила, что у евреев “слишком много власти”, а около одной трети считало, что они слишком агрессивны. Около 15% респондентов сказали, что поддержат “широкую кампанию против евреев в этой стране”, и еще 20-25% указали, что отнеслись бы к такой кампании с пониманием; только 20-30% заявили, что они были бы против… К 1940-му году в стране оперировали свыше ста антисемитских организаций. Более 200 тысяч американцев подписывались на журнал Social Justice, еженедельный таблоид, издававшийся католическим священником-антисемитом Чарльзом Кофлином, и три с половиной миллиона регулярно слушали его воскресные выступления по радио, а еще десять миллионов включали его по крайней мере раз в месяц… Антисемитизму часто сопутствовали изоляционизм и нативизм. За это время быстро выросло движение America First, которое эксплуатировало отрицательное отношение масс к любому американскому вмешательству в конфликты за ее пределами. Многие изоляционисты утверждали, что несогласие США с антиеврейской политикой Гитлера способно втянуть Америку в вооруженный конфликт…

Между тем нативисты подогревали страхи, что иммигранты привезут с собой радикальные иностранные идеологии. С началом Великой Депрессии и безработицей, подскочившей в начале 1930-х годов до 25%, многие американцы опасались, что новые иммигранты отберут рабочие места, по праву принадлежавшие самим американским гражданам».

Персоны

Франклин Рузвельт, президент США

Стивен Вайс, лидер ряда крупнейших еврейских организаций США, реформистский раввин и сионист

1933 год

Вайс (из воспоминаний):

Письма, скрытно вывезенные из Рейха, рассказывали мне о пытках, вырезании на теле Hackenkreuze (свастик), заключении в тюрьму, ночных арестах, после которых евреи никогда не возвращались, равно как и о экономическом и социальном отлучении евреев от профессий, бизнеса и обычных контактов с соседями-неевреями. (Из письма 17 апреля 1933 года.) Письма, которые я видел, и люди, которые бежали из Германии и с которыми я начинаю общаться, рассказывают мне истории, которые убеждают меня, что это отнюдь не половина и даже не десятая часть происходящего. Это ад, по правде говоря, куда хуже ада. Только Данте мог вообразить ад, в который превратилась Германия.

Рузвельт (ссылка на книгу Медоффа).

Президент информировал Додда (новоназначенного посла в Германии), что преследования немецких евреев не являются «проблемой американского правительства» и поэтому он может рассчитывать в этом плане только на «неофициальное и сугубо личное влияние», за исключением случаев американских граждан, проживающих в Германии.

Вайс (об антинацистском митинге в Madison Square Garden 27 марта):

Огромное давление [оказывается на меня] со всего мира, чтобы отменить митинг, и я в определенные моменты чувствую, что готов ему уступить. (Из речи на митинге в Madison Square Garden). Этот митинг не против немецкого народа, который мы уважаем, почитаем и ценим. Он не против политической программы Германии, ибо Германия является хозяином в своем доме, но исключительно против нынешней антиеврейской политики нацистского правительства. (Из письма советнику президента и тоже еврею Феликсу Франкфуртеру). У меня совсем плохо обстоят дела с еврейскими массами, которые не могут взять в толк, почему за все эти недели Администрация не проронила ни слова. (Из речи 19 апреля перед представителями 600 еврейских организаций). Мы не можем ожидать от нашего правительства таких действий, как если мы были в состоянии войны. Мы не хотим воевать ни с одним народом в мире.

Рузвельт (ссылка на книгу Медоффа).

В сентябре 1933 года во время визита в Белый Дом (министр финансов) Генри Моргентау-младший и судья Ирвинг Леман (Нью-Йорк) попросили, чтобы президент выпустил заявление о преследованиях немецкого еврейства. ФДР (Франклин Делано Рузвельт) сказал им, что он предпочел бы сказать что-нибудь о нарушении прав человека в Германии в целом, не фокусируясь на евреях. Но в конечном итоге он не сделал и этого.

Ремарка. В 1933 году Рузвельт провел 82 пресс-конференции. Положение евреев в Германии было затронуто им только один (!) раз, и то не по его инициативе. За следующие 5 лет в течение 348 пресс-конференций он не сказал об этом ни разу (!).

1938 год

Вайс (о встрече в Белом Доме 22 января 1938 года):

Он рассказал президенту «о тревожном положении евреев в Румынии», опасности того, что «по такому же пути угрожает пойти Югославия», и о недавних сообщениях, согласно которым «Польша требует, чтобы евреи, – проживавшие там на протяжении шестисот до девятисот лет, – покинули ее немедленно». ФДР ответил анекдотом, будто пресловутый польский антисемитизм – это всего лишь реакция на тот факт, что «еврейский торговец зерном, еврейский торговец обувью и еврейский лавочник» контролируют польскую экономику. Вайс возмутился: «Шеф, но это чисто фашистская болтовня. Им нужны козлы отпущения, чтобы указать на них безземельному и голодному крестьянству, а евреи как раз таковые – удобные, традиционные и исторические».

1939 год

Вайс: Все мы в ужасе от того, что происходит в Польше. Проблема помощи и проблема беженцев, стоящие перед нами, не поддаются расчету и пониманию. Все чрезвычайно сложно для нас, потому что Соединенные Штаты еще не воюют, и поэтому евреи чувствуют, что они должны быть втройне осторожны, если не хотят, чтобы их обвинили в поджигательстве войны.

1940 год

Рузвельт (о немецких шпионах в Америке на пресс-конференции 5 июня 1940 года):

Сейчас, конечно, каждый беженец должен быть проверен, потому что, к несчастью, среди беженцев могут быть и шпионы, как случилось в других странах. И не все из них пошли на это добровольно – ужасно, что в некоторых странах, куда попали беженцы из Германии, в особенности евреи, было выявлено – и подтверждено – определенное количество шпионов.

Вайс (из письма коллеге в связи с предстоящими президентскими выборами):

Это может показаться жестоким, но … его (Рузвельта) переизбрание куда более важно для всего, что того стоит и идет в зачет, чем допуск в страну какого-то количества людей, пусть даже бы в противном случае их ждала неминуемая гибель.

1943 год

Ремарка. (Из статьи Хаима Гринберга в американской газете на идиш YiddisherKemfer, февраль):

В то время, когда глаза миллионов евреев в Европе, каждый день сталкивающихся с особенно жуткими и унизительными формами физического уничтожения, обращены к американской еврейской общине, она пала гораздо ниже, чем любая другая за недавние годы, и демонстрирует непостижимые и даже шокирующие «клиническое здоровье» и устойчивость нервной системы. Если моральное банкротство и стоит жалости… то ни одна еврейская община в мире не заслуживает сегодня больше сострадания, чем американская.

P.S. Давид Бен-Гурион возмущался, что когда летом 1942 года он посетил Нью-Йорк, то американские сионистские деятели отказались с ним встречаться в пятницу вечером. «Роммель приближается к Александрии, – говорил он, – а они уехали на выходные за город».

P.S.S. Легендарный курьер польского Сопротивления Ян Карски рассказывал, что когда он спросил у лидеров варшавского гетто, что бы они хотели передать представителям американской и английской еврейских общин, то ему ответили так: «Им это будет неинтересно. В 11 часов утра вы начнете рассказывать им о бедствиях евреев Польши, но в час дня они попросят вас остановиться, потому как у них ланч. Через этот разлом нельзя перекинуть мост. Они все равно будут завтракать в свое обычное время и в своем любимом ресторане. Они не в состоянии понять, что происходит в Польше».

Из воспоминаний современника (Саадия Гелб, студент Jewish Institute of Religion):

Одним из самых интересных людей, с которыми я контактировал, являлся рабби Стивен Вайс, основатель и глава Jewish Institute of Religion. Часто он рассказывал нам «не для печати» о своих свершениях на высшем уровне, в том числе о встречах с президентом Франклином Рузвельтом. Вайс как-то просил президента публично отреагировать на сообщения о нацистских лагерях смерти, но Рузвельт энтузиазма не проявил и сослался на трудности ведения мировой войны. Потом Вайс процитировал сказанное ему президентом: “Стивен, вы можете всегда ко мне приходить. Когда передняя дверь закрыта, вы всегда можете войти в заднюю”. Услышав эту историю, я вскипел и сказал Вайсу: «Так вот оно в чем дело! Неужели вы не видите? Он дурит вас льстивыми словечками. Не в том вопрос, имеете ли вы доступ к нему, а в том, что он сделает потом». Но убедить Вайса мне не удалось. Я и по сей день считаю, что Рузвельт его использовал.

Вайс (из письма Нахуму Гольдману, лидеру Всемирного Еврейского Конгресса, 22 апреля 1943 года о необходимости воспрепятствовать критике президента Рузвельта и Госдепартамента США со стороны «безумцев»):

Такая публичная критика президента была бы моральным и даже физическим самоубийством. Это очень легко устраивать пресс-конференции и созывать митинги, но мы обязаны заблаговременно думать о том, к чему это приведет, – что это закроет перед нами все двери и оставит нас без всякой надежды на помощь во всем, что касается ФДР. Он по-прежнему наш друг, даже если не действует так быстро, как хотелось бы нам. Он все же движется вперед настолько быстро, сколько в его силах и с учетом того, что на нем еще и Конгресс, глубоко враждебный и в реальности частично антисемитский Конгресс.

***

Среди «безумцев», в понимании рабби Вайса, находился Питер Бергсон (Хиллель Кук), прибывший из Палестины сионистский активист, который развернул энергичную деятельность по мобилизации общественного мнения США и сбору средств для помощи евреям Восточной Европы. Одной из форм давления на американские власти Группа Бергсона избрала размещение в прессе агитационных материалов на правах рекламы, что особенно раздражало как президента, так и его еврейских сторонников. Помощник государственного секретаря США Брекенридж Лонг, архитектор механизмов сдерживания, а фактически блокирования иммиграции евреев в США в период Холокоста, сочинил даже конспирологическую теорию о том, что Бергсон действует в интересах Германии. Предлогом для этого обвинения послужил опубликованный в 1943 году Группой и обращенный к союзникам призыв «Действие – а не жалость!», в котором слово «действие» (action) намекало, согласно Лонгу и его единомышленникам, на лозунг, якобы брошенный Гитлером в 1937 году, «Действие – а не морализирование!» Призыв Бергсона, полагал Лонг, был на самом деле – цитируем Рафаэла Медоффа, автора книги «Евреи должны сидеть тихо», – «одной из двух частей нацистской стратегии: Гитлер предложит освободить евреев в обмен на выкупы, “которые обеспечат ему жизненно необходимую валюту”, и также потребует, чтобы [союзники] “взяли на себя пропитание меньшинства” [в самой Германии], что прорвало бы блокаду союзниками поставок провизии и прочих товаров на вражескую территорию».

Как бы там ни изгалялись в Госдепе, как бы ни возмущался Стивен Вайс, но Бергсон продолжал действовать. И 6 октября 1943 года Вашингтон увидел прежде невиданное: марш более четырехсот облаченных в традиционную одежду ортодоксальных раввинов по улицам американской столицы к Белому Дому. После провалов всех предыдущих обращений к правительству Бергсон и его соратники, говорит Рафаэл Медофф, задумали марш раввинов как развертывание борьбы за свое дело под новыми углами. Во-первых, драматическое появление сотен раввинов покажет президенту, что судьба европейских евреев является сверхнеотложной проблемой для американской еврейской общины, каковая в конце концов была важной частью коалиции за Новую Сделку и представляла серьезный блок избирателей в ключевом для выборов штате Нью-Йорк. Во-вторых, Группа Бергсона рассчитывала, что публичность вокруг марша вызовет сочувствие американцев и тем самым поможет усилить давление на администрацию. А на данный момент, начав марш с митинга у Капитолия с участием видных членов Конгресса, Бергсон надеялся пролоббировать его резолюцию, включающую требование раввинов о создании специального правительственного ведомства, независимого от госдепартамента, которое бы занялось всеми делами в связи с помощью беженцам.

У Капитолия два раввина зачитали на английском и иврите петицию президенту США.

«Помогите! Миллионы уже пали от огня и меча, и десятки тысяч умерли голодной смертью… И вот, как можем мы вставать на молитву в святой день Йом Киппур, зная, что не исполнили свой долг? С разбитым сердцем пришли мы сюда в канун святейшего нашего праздника просить вас, достопочтенный наш президент Франклин Рузвельт … образовать специальное ведомство, дабы спасти остатки еврейской нации в Европе».

Далее демонстранты дошли до мемориала Линкольну, у которого помолились за благополучие президента, американских солдат за океаном и евреев в гитлеровской Европе. Они приблизились потом к Белому Дому, и несколько их представителей подошли к воротам, чтобы вручить петицию. Разумеется, сам президент к ним не вышел. Утром за завтраком он прочитал бергсоновскую рекламу в газете Washington Post и разозлился так, что, по словам своего советника и спичрайтера, еврея Сэмюэла Розенмана, «использовал язык … который бы понравился самому Гитлеру». Поэтому он покинул Белый Дом через задний ход.

Но ситуация стала меняться. Проект резолюции о создании нового ведомства был послан помощнику государственного секретаря Лонгу и отвергнут им. Лонг все же был вынужден принять самого Бергсона, ответил отказом и ему. Тем не менее текст резолюции был представлен на рассмотрение как Палаты представителей, так и Сената, причем при поддержке обеих партий. Количество известных политиков, одобряющих резолюцию, росло как на дрожжах. И странное дело, чем дальше, тем все более настойчиво звучали голоса ее противников из числа системного еврейского лобби. Сенатор Гай Жиллетт, ставший одним из коспонсоров резолюции, с недоумением вспоминал потом, что практически сразу после ее представления к нему заспешили люди, уверявшие, будто ее инициаторы «не представляют еврейский народ, что они выскочки, что они всего лишь крошечная группка, жаждущая раздуть свой статус, и т.д.». Другой коспонсор, донельзя этим давлением раздраженный, сказал тогда Жиллетту: «Хотел бы я, чтобы эти чертовы евреи решили наконец, чего им надо. Я не могу даже зайти в комнату своего комитета без того, чтобы меня не перехватил в коридоре кто-нибудь и не заявил, что еврейский народ Америки не хочет принятия этой резолюции».

Рабби Вайс избрал для торпедирования резолюции о новом ведомстве по делам беженцев более изощренный метод. Он поддержал ее на словах, однако с добавлением пункта о Палестине как месте, куда должны быть направлены еврейские беженцы. Это предложение было для многих американских конгрессменов все равно что красная тряпка для быка – они не собирались портить отношения с Англией, поэтому лучше вообще обойтись без этой резолюции, чего и добивался Вайс. Дело было, конечно, не в Палестине, а в том, чтобы засвидетельствовать свою лояльность администрации Рузвельта, равно как и поквитаться с Бергсоном, посмевшим оспорить роль главного представителя еврейской общины по вопросу о беженцах Холокоста. Другой удар по резолюции нанес все тот же Брекенридж Лонг. Приглашенный на закрытые слушания в Комитет по иностранным делам Палаты представителей, он откровенно солгал, заявив, что «за время, прошедшее с прихода Гитлера к власти по сегодняшний день, мы приняли примерно 580 тысяч беженцев». Конгрессмены поначалу поверили и отложили дальнейшее рассмотрение документа. Они даже попросили у Лонга разрешения опубликовать его показания, на что он дал согласие. Последовавший взрыв негодования в прессе и общественном мнении показал, однако, что Лонг просчитался и крепко подставил администрацию. Даже ультраосторожный American Jewish Committee не остался в стороне, а напечатал данные Службы иммиграции и натурализации, опровергавшие цифры Лонга, – на самом деле в Америку было впущено менее 250 тысяч человек, и отнюдь не все были евреями.

И все же резолюция провисла и, наверное, осталась бы в том же положении, если бы не очередной промах Лонга. Министерство финансов стало расследовать необъяснимые задержки санкционированных денежных переводов из American Jewish Committee в его швейцарский филиал для помощи еврейским беженцам из Франции и Румынии; соответствующие материалы направлялись для окончательного визирования в Государственный департамент. Юрист министерства Джозайа Дюбуа уговорил своего товарища в Госдепе скопировать для него документы из папки American Jewish Committee, и тут выяснилось нечто абсолютно недостойное. Рафаэл Медофф пишет:

«Похищенные документы выявили, что чиновники Государственного департамента не только умышленно затянули просьбу о переводе фондов; они также приказали американским дипломатам в Швейцарии не посылать в Вашингтон сведения о массовых убийствах евреев из опасения, что широкая циркуляция этих документов усилит давление на администрацию Рузвельта, чтобы она стала им помогать».

Между тем Дюбуа взял, да и запросил у Госдепа копию вышеупомянутой телеграммы с инструкциями, отправленной в посольство США в Берне. Лонг искомый текст прислал, но хорошо его перед этом почиркал, удалив все, что относилось к роли Госдепа в не перечислении средств, – откуда ему было знать, что аутентичная копия у Дюбуа уже была? И теперь это был скандал из скандалов. Министр финансов Генри Моргентау-младший, единственный еврей в кабинете Рузвельта и давний его друг, не мог спустить Госдепу ни жульнические подделки официальных документов, ни фактическое соучастие в истреблении его соплеменников. 16 января 1944 года Рузвельт принял Моргентау и двух его помощников и был ознакомлен с результатами расследования. Решающим фактором было то, что это был год выборов; к тому же Сенат уже готовился приступить к финальным дебатам по многострадальной резолюции о создании ведомства по помощи беженцам. «Мы сделаем это!» – сказал президент Моргентау после 20-минутного разговора. И за два дня до начала сенатских дебатов он подписал Приказ 9417 о создании Комитета по делам беженцев (War Refugees Board). Позднее Джозайя Дюбуа так сказал о Питере Бергсоне: «Я высокого мнения о его деятельности в плане информирования общества через рекламу. Это оказало сильное влияние на правительство, особенно в преддверии создания Комитета по делам беженцев. Все это помогло создать нужную атмосферу».

Рузвельт (вспоминая случай в 1923 году, когда он был членом Наблюдательного совета Гарвардского университета; записано Генри Моргентау):

Несколько лет назад мы обратили внимание, что треть первокурсников были евреями, и возник вопрос, что с этим делать… Я спросил коллегу из Совета, не должны ли мы обсудить это на Совете, и был сделан вывод, что это будет правильно… Было решено, что в течение ряда лет количество евреев надо будет снижать на один или два процента в год, пока оно не опустится до 15%… Вы не можете допускать диспропорциональную численность какой-нибудь одной религии.

Рузвельт (об управлении Северной Африкой после ее освобождения и о том, что для евреев должны быть установлены строгие квоты, чтобы они не «заполонили» некоторые профессии; на конференции в Касабланке, январь 1943 года):

Такой подход уменьшит конкретные и объяснимые жалобы, которые существовали относительно евреев у немцев в Германии из-за того, что они составляют малую часть населения, но более 50% адвокатов, врачей, школьных учителей, университетских профессоров и т.д. в Германии являются евреями. (Цифры неправильные!)

Рафаэл Медофф замечает, в связи с этим, что «данное заявление Рузвельта рационализирует немецкий антисемитизм как “объяснимый” ответ на поведение евреев». Сам президент еще раз углубился в эту тему в мае того же года, во время визита Уинстона Черчилля в Вашингтон. Когда разговор зашел о том, что будет с евреями после войны, ФДР рассказал, что он приказал своему советнику по делам беженцев Исайе Боумэну изучить эту проблему. Решение, предложенное Боэмэном, понравилось Рузвельту. Его суть была в том, чтобы «тонким слоем размазать» неудобную нацию по всему миру. Рузвельт даже сказал Черчиллю, что и сам пробовал раньше применить этот принцип на практике, пристроив в округ Меривезер (штат Джорджия) и свой родной городок Гайд-Парк (штат Нью-Йорк) несколько еврейских семей, всего по четыре и пять – больше местные жители не захотели.

Несомненно, что Нью-Йорк с его высокой концентрацией еврейского населения стимулировал Рузвельта к размышлениям об «оптимизации» размещения въезжающих в страну иммигрантов. Еще в июле 1920 года, будучи кандидатом в вице-президенты от Демократической партии, он выразил свои идеи на эту тему в интервью газете Brooklyn Eagle.

Рузвельт:

Нашей главной бедой в прошлом было то, что мы позволили иностранным элементам сегрегироваться колониями. Они столпились в одном районе и принесли скученность и расовые предрассудки в наши большие города. В результате получилось то, что они не приспосабливаются легко к обычаям и требованиям своего нового дома. Исправить это можно было бы их расселением по разным районам страны. Если бы мы могли переправить преобладающую часть иностранного населения города Нью-Йорка в другие места на севере штата, то условия жизни здесь были бы гораздо лучше. Конечно, законодательно это сделать невозможно. Но это можно было бы поощрять – если бы новоприбывшим предлагались и лучшие финансовые условия, и лучшее жилье.

«Благовоспитанный антисемитизм» (genteel antisemitism), как говорят англичане, был всегда присущ Рузвельту. В его семье культивировались гордость своим происхождением (от первых голландских переселенцев в Новый Свет) и «голубой кровью». Он нередко говорил, что истинными американцами являются протестанты, а католики и евреи здесь живут, потому что «мы их терпим». И, когда задаются вопросом, отчего этот либеральный президент так упрямо отказывался делать не шаги, а даже шажки, чтобы помогать еврейским беженцам в годы Холокоста, – причем не требовавшие особенных законодательных и экономических, не говоря уже о военных, сверхусилий, – то о таких вещах нельзя не задуматься. Рафаэл Медофф перечисляет проблемы, которые озадачивают историков. Почему он оставил незаполненными почти 200 тысяч мест по квотам, уже выделенным для приема иммигрантов из Восточной Европы в довоенные годы? Почему он отказался разрешить евреям оставаться по временным визам на территории США, но без въезда на их континентальную часть? Почему он дал от ворот поворот пассажирам «беженского парохода» «Сент-Луис», хотя губернатор и законодательное собрание Американских Виргинских островов согласились их принять? Почему, когда уже истребление евреев Европы шло полным ходом, его администрация отказывалась бомбить железнодорожные пути и мосты, по которым направлялись в Освенцим транспорты с обреченными, – и это при том, что американские самолеты пролетали над ним, выполняя боевые миссии? И так далее, и так далее. Разумеется, и это нельзя не признать, президент обязан был учитывать и изоляционистские настроения внутри страны перед войной (мы уже писали об этом в начале статьи), и Великую Депрессию с ее повальной безработицей, и противостояние с Конгрессом, и в конце концов мировую войну с ее оглушительными первоначальными поражениями и немеряными человеческими потерями, и интересы партнеров по антигитлеровской коалиции, и много еще чего другого. Обо всем этом говорит Рафаэл Медофф, и в то же время многим действиям Рузвельта в связи с Холокостом он оправдания не находит.

И в этом смысле по-своему глубоко трагична судьба главного еврейского союзника Рузвельта – рабби Стивена Вайса. Вот свидетельство близко его знавшего и уже упомянутого выше Нахума Гольдмана:

«Что-то есть разумное в аргументе, что рабби Вайс был слишком близок к Рузвельту, чтобы быть эффективным, он был слишком близок к нему, чтобы быть лидером оппозиции… Обвинения против Рузвельта справедливы. Нет вопроса. И Вайс был так привязан к нему, и они были на дружеской ноге… Например, по моему мнению, которое бы Вайс не принял, Рузвельт никогда не согласился бы на еврейское государство… В этом отношении допустима критика, что Вайс переоценивал Рузвельта».