ФИЛАНТРОП

(Окончание. Начало в # 599)

Часть 2

«Позвольте мне заверить Вас, что я глубоко тронут Вашим интересом к моему делу. Мне известно и о Ваших бескорыстных пожертвованиях, и о том, сколько сил Вы отдали ради сохранения моей жизни и моего оправдания… Нет сомнения в том, что недалек уже тот день, когда право и справедливость возобладают полностью, естественным результатом чего станут мое оправдание и признание моей абсолютной невиновности». Это отрывок из письма, которое 11 июля 1915 года написал Джулиусу Розенвальду из Джорджии еврейский коммерсант Лео Франк, ложно обвиненный в изнасиловании. Но тщетными были его надежды. Через месяц он был похищен толпой, вломившейся в тюрьму, где его содержали, и учинившей над ним суд Линча. Эта расправа потрясла еврейскую Америку, и многие тогда задались вопросом, насколько устойчива их безопасность в стране, власти которой оказались неспособными защитить их соплеменника. Характерна позиция ведущих политиков-евреев, пытавшихся добиться оправдания Франка. Лидер American Jewish Committee Луис Маршалл предупреждал: «Я полагаю, что было бы крайне неразумным сейчас поднять крик об антисемитизме. Ничего хорошего из этого не выйдет. Подобная шумиха способна разбудить это чувство у тех, кто сейчас совершенно свободны от него и даже не знают, что это такое». И его увещевания встречались с пониманием. Тот же Розенвальд, хотя и написал массу писем влиятельным политикам и общественным деятелям с просьбой заступиться за Франка, никогда не упоминал в них проблему антисемитизма. Таковы были тогда правила игры – не будить спящего зверя. Но ситуация постепенно менялась. Когда в 1920-х годах Генри Форд развернул в газете Dearborn Independent откровенно юдофобскую кампанию против «Международного еврейства», не пощадив при этом и самого Розенвальда, последний перешёл в своего рода контрнаступление в СМИ. Форд в конечном итоге сбавил тон и даже принес публичные извинения. Лучше бы мистер Форд сделал это лет пять назад, заметил по этому поводу Розенвальд, но извинения принял, все-таки дух прощения (его слова) является свойством не только христиан…

Джулиус Розенвальд и его жена Аугуста были дружной, разделявшей филантропические идеи парой.

В чем они расходились, так это в отношении к сионизму. Она щедро жертвовала на нужды женской сионистской организации «Хадасса», тесно дружила с ее основательницей Генриеттой Cольд и финансировала ее проект по строительству больницы в Палестине. Объясни Джулиусу, говорила Сольд Аугусте, что это не только для евреев, – на закладке первого камня «Хадассы» в Иерусалиме присутствовали тысячи людей, в том числе христиане и арабы-мусульмане. Но Розенвальд на уговоры финансово поддержать создание еврейского очага в Палестине не поддавался. Почему?

Хася Дайнер пишет: «Сионизм являл собой наиболее драматический пример проекта, на который он не давал денег и не разрешал использовать свое прославленное и уважаемое имя, которое американские сионисты считали не менее ценным, чем его доллары. Сионизм для него был несовместимым с интеграцией. Это движение провозглашало принципы “отрицания диаспоры”, отвергало еврейскую жизнь за пределами еврейского отечества и предрекало её неизбежный конец». Короче говоря, национальное государство для евреев противоречило той миссии по их адаптации в Америке, которую взяли на себя Розенвальд и его единомышленники. Даже после первой мировой войны, оставившей без крова миллионы европейских евреев, когда переселение в Палестину на основе Декларации Бальфура стало вполне жизнеспособной альтернативой, Розенвальд оставался непреклонным. В письме другому известному американскому филантропу Джейкобу Шиффу он признавался: «Я ничуть не ближе к сионизму, чем, думаю, и Вы сами, но я и не антисионист. Их националистическая идея – это дикая махинация». Он был уверен, что Палестина не сможет прокормить то количество переселенцев, которое планировалось сионистами.

С течением времени между тем количество влиятельных сторонников создания еврейского государства росло, равно как и морально-психологическое давление на Розенвальда. «Я не могу спасть ночами, – признавался он в одном письме, – мои добрые друзья Луис Маршалл и [банкир] Феликс Варбург стали членами Еврейского агентства и уговаривают меня присоединиться». Они накличут беду, беспокоился Розенвальд: «Я не могу заставить себя последовать их примеру». Самое большое, что я могу сделать для вас, сказал он сионисту Шмарьяху Левину, это построить себе виллу в Чикаго и назвать ее Тель-Авив. Левин ответил в тон: «Мы хотим, чтобы вы построили виллу в Тель-Авиве и назвали ее Чикаго».

Вместе с тем он с готовностью жертвовал деньги на нужды еврейских жителей Палестины до сионистов, но и для недавних новоприбывших. Эти дарения он, правда, рассматривал как помощь бедствующим, даже разрешил поставить свое имя на печатных бланках Palestine Emergency Fund в качестве почетного председателя, хотя уточнял на всевозможных собраниях, что эти деньги не предназначены для поддержки сионистских целей. «Он поддерживал начинания в Палестине, – говорит Хася Дайнер, – которые, по его мнению, могли бы развивать еврейскую культуру и работать на благо всего человечества и которые, опять же на его взгляд, не функционировали как часть националистической политики». Каковы были его критерии? Немножко размытыми, но вот характерный пример. Розенвальд входил в правление Jewish Agricultural Experiment Station, знаменитого исследовательского центра в Атлите, руководитель которого Аарон Ааронзон нашёл описанный ещё в Библии сорт дикой пшеницы и сумел его рекультивировать в Палестине. Розенвальд субсидировал Ааронзона, потому что рассматривал его не как сиониста, а как ученого, посвятившего себя улучшению мира. Однако вскоре после начала первой мировой войны он прекратил всякие с ним отношения. Причина была в том, что Ааронзон создал разведывательную сеть, помогавшую Англии в борьбе с турками-османами. Не то чтобы Розенвальд хорошо относился к последним, но действия Ааронзона он расценил как акт национализма, выгодный только евреям. Точка.

Все же война, принесшая еврейскому населению Европы и Палестины огромные страдания, не оставила американским филантропам выбора: надо было отбросить внутренние разногласия и организовать срочную помощь соплеменникам и единоверцам. Палестинские евреи «опять окажутся перед угрозой вымирания, если только мы, евреи, не позаботимся об их будущем», бросил клич Розенвальд. И 21 декабря 1915 года в Карнеги-холле в Нью-Йорке состоялась учредительная конференция, которая сформировала на базе нескольких благотворительных структур, представлявших разные религиозные и политические течения, единую организацию – American Jewish Joint Distribution Committee, а для краткости – Joint. Мало того что Розенвальд активно жертвовал для нее деньги сам, но он также приглашал жертвовать других, в том числе и неевреев. За каждый собранный миллион долларов он добавлял 100 тысяч долларов из собственного кошелька. Размах кампании Joint по сбору средств произвел такое впечатление на президента Вудро Вильсона, что он объявил 27 января 1916 года Днем помощи евреям.

Первоначально задумывалось, что Joint будет функционировать, пока не кончится война. Однако потом возникли задачи реабилитации разрушенной европейской экономики, помощи беженцам и т.д., а после того как в России закончилась гражданская война, там тоже пришлось решать все эти проблемы. Тут-то и пригодилась, в частности, давняя идея американских филантропов о приобщении евреев к сельскохозяйственному труду. Джулиус Розенвальд впервые пожертвовал деньги на создание еврейской аграрной колонии в Мичигане еще в 1905 году, потом у него был бурный, но не сложившийся «роман» с Jewish Agricultural Experiment Station в Палестине, за которым в 1916 году последовало крупное пожертвование опять в Америке – для еврейского сельскохозяйственного колледжа, основанного богатейшим филантропом бароном де Гиршем в Вудбайн, штат Нью-Джерси. С образованием Советского Союза и одновременным разрушением привычного уклада жизни в Yiddishkeit, опиравшейся на мелкую торговлю, в стране появились миллионы рабочих рук, которым надо было найти полезное социализму применение. Джозеф Розен, агроном российского происхождения, имевший опыт работы в American Relief Organization, выступил тогда с планом покупки за американские деньги подходящих земель на Украине и в Крыму и заселения их евреями – пусть пашут. Начались переговоры между советскими властями, которые были представлены особым ведомством – КОМЗЕТ (Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся), и американским Agro-Joint во главе с Розеном. Ну а куда без Розенвальда? Дерзновенный и в то же время простой и ясный проект захватил его, ведь экономический успех означал бы, по его мнению, и спад враждебности большинства к евреям, и прямой путь к чаемой интеграции; «конструктивным» назвал Розенвальд план Розена (в подтексте – не то что сионизм, сеятель разлада…). Он объявил о своей готовности пожертвовать на него миллион долларов, и будущий президент Герберт Гувер, руководивший тогда деятельностью American Relief Organization в СССР, восхвалил его за «использование своего состояния, чтобы дать возможность народу, голодавшему от отведенной ему участи нищего разносчика, вернуться к его древнему призванию и стать производителем». В 1926 году Розенвальд даже собрался в Россию посмотреть, как идут дела у облагодетельствованных им почти сотни тысяч еврейских крестьян, но здоровье не позволило. Вместо него туда отправился в составе представительной депутации его сын Вильям. Отчеты были оптимистичными, и Розенвальд задумался над ещё одним проектом, предполагавшим привлечение советских евреев в промышленный сектор. Но в 1929 году НЭП в России закончился, а с ним и все розовые мечты.

«Начиная с 1911 года, – рассказывает Хася Дайнер, – Джулиус Розенвальд направил свою филантропическую энергию и общественный престиж на улучшение положения черных американцев, характеризуя эту работу как императив для него, состоятельного белого американского еврея. Его ресурсы, раса, гражданство и культурное наследие подталкивали его к тому, чтобы добиться лучшего положения для черных американцев, поддерживая программы, организации и другие начинания, расширяющие их возможности для улучшения американского общества». Ключевую роль в его приобщении к проблемам негритянского населения на американском Юге сыграл выдающийся просветитель Букер Т. Вашингтон (1856-1915).

Подобно тому как антисемитизм стоял на пути еврейского прогресса, так и законы Джима Кроу, как называлась система дискриминационных актов в южных штатах, тормозила развитие чернокожего населения. Характерно при этом следующее: и Розенвальд, и Вашингтон были убеждены, что если меньшинства хотели изменить доминирующее отношение к себе, они обязаны были заслужить это собственными успехами на пути экономического процветания и общественного служения. Своего рода полигоном для такой программы стала школа в городе Таскаги, штат Алабама (сегодня университет), в которой Вашингтон обучал детей и подростков основам грамотности и ремеслам, чтобы научить их опираться на собственные силы и подготовить к будущей экономической независимости. Короче говоря, преодоление неравенства виделось ему не на пути протеста и разрушения, а постепенных реформ и саморазвития. Это отвечало подходам самого Розенвальда, вскоре после знакомства с Вашингтоном он стад донором школы в Таскаги и членом ее правления. «Они уважали друг друга, – говорит Хася Дайнер, – сотрудничая в сложном танце рас и расового этикета в сегрегированной Америке». Когда, например, новоизбранный президент Вудро Вильсон должен был посетить Чикаго, Вашингтон попросил Розенвальда встретиться с президентом и рассказать ему о школе в Таскаги. Розенвальд тут же предложил организовать такую встречу втроем. Нет-нет, охладил ретивость чикагца алабамец. Если первый в Америке после 1848 года президент-южанин сядет обедать с чернокожим, Алабама истолкует это как попытку навязать Югу «социальное равенство» и взорвется в гневе, не говоря уже о том, что для самого президента, уроженца Вирджинии, сегрегация была естественным образом жизни. Совместный обед только повредит делу, убеждал Вашингтон Розенвальда, и тот вынужден был согласиться, положив за правило всегда консультироваться со своим собеседником, перед тем как выписать очередное пожертвование.

Благодаря сотрудничеству с Вашингтоном, подчёркивает Хася Дайнер, Розенвальд единовременно сумел решить три задачи: он делал добро вообще для мира, демонстрировал другим видным американцам, в частности Тедди Рузвельту (также энтузиасту школы в Таскаги), свою роль в прогрессе гражданского общества и подтверждал свою верность в служении еврейскому народу.

В 1912 году в письме Букеру Т. Вашингтону Розенвальд предложил ему план финансирования новых школ для негритянских детей. Для осуществления своего плана он создал специальный Rosenwald Fund. Это письмо начиналось с оговорки «только с Вашего согласия». Далее следовало само предложение. «Вы выбираете те школы, которые, на Ваш взгляд, могли бы в этом участвовать, называете сумму для каждой из них и цель, для которой эти деньги будут использованы, и как только любая школа, названная Вами, соберет такую сумму, я доплачу столько, сколько было Вами указано. Я соглашусь уплатить $25 тысяч сразу после того, как они предоставят список гарантированных поступлений, равных обозначенной Вами сумме». Обратим внимание на принципиальное отличие подхода Розенвальда от типичных контрибуций других филантропов. Оно состоит в том, что он требовал от негритянских общин также вкладываться в упомянутые проекты – они обязывались и сами участвовать в них деньгами (т.е. осуществлять сбор средств – fundraising), рабочей силой, строительными материалами и т.д. Интересно, что, когда Розенвальд предложил Вашингтону поставить необходимые стройматериалы от Sears и с внушительной скидкой, тот не согласился. Вместо этого поставщиками должны были стать местные бизнесы, у которых были черные владельцы, – тем самым они тоже оказывались заинтересованными в успешном выполнении проекта. Как водится, и в этом случае Розенвальд признал правоту своего «консультанта».

Еще одной примечательной чертой «школьной кампании» Розенвальда было его настоятельное требование к местным властям контролировать качество обучения, школьные программы и уровень квалификации учителей, инспектировать школьные здания на предмет соблюдения нормативов санитарного состояния и безопасности. Все это должно было соответствовать стандартам, принятым в белых школах. Заметим, что при всем при том сегрегация как основа привычного образа жизни южан формально не нарушалась, однако впервые белые и черные органы образования стали взаимодействовать. Характерно, что спонсировать белые школы Розенвальд однозначно отказался. Я не делаю этого, указывал он, «не потому, что белые не заслуживают равного отношения, но потому что они уже сейчас получают куда большую долю денег, выделяемых на школьные цели, и к тому же имеют много других привилегий, которых нет у черных».

Не надо думать, что у «школ Розенвальда» не было противников на Юге. Хася Дайнер признает, что «у защитников расового статус-кво были все основания опасаться того, что лучше образованное черное население скорее рано, чем поздно откажется принимать вещи, как они есть. Белые южане, которых беспокоили начинания Розенвальда, были правы, полагая их подрывными… Как им виделось, он и его деньги расшатывали местные обычаи и пробивали трещины в прочности белой гегемонии. Они хотели сохранить систему, а он нет». И все же «школы Розенвальда» стали частью местной жизни.

Что было главным итогом двадцатилетнего (до самой его кончины) участия Розенвальда в неслыханном по своим масштабам реформировании образования для поколений негритянских детей Америки, отчего его имя стало практически синонимичным помощи белых афроамериканцам? Почти пять тысяч начальных школ, построенных во всех штатах, которые входили в Конфедерацию до Гражданской войны, а также Мэриленде, Оклахоме, Миссури и Кентукки. В 1932 году в «школах Розенвальда» училась треть всех чернокожих детей Юга. В результате легионы мальчиков и девочек продолжили учиться и выросли учителями, медсестрами, социальными работниками, священнослужителями и прочая и прочая.

Более того, Розенвальд финансировал высшее и профессиональное образование для афроамериканцев в юриспруденции, медицине, общественных и естественных науках. Начиная с 1915 года, он спонсировал негритянские университеты, такие как Howard, Fisk, Dillard и Atlanta, а также Meharry Medical School. Бок о бок с ним работали и его единомышленники, еврейские филантропы и общественные деятели, такие как юристы Джулиан Мак и Феликс Франкфуртер, крупнейший организатор медицинского образования Абрахам Флекснер и другие. С 1919 года он учредил стипендии для афроамериканцев за высокие личные достижения. Среди удостоившихся стипендии Розенвальда такие видные фигуры, как активист движения за гражданские права и историк У.Э.Б. Дюбуа, дипломат Ральф Банч, первый негритянский лауреат Нобелевской премии по литературе поэт Лэнгстон Хьюз, скульптор Огаста Сэвидж, оперная певица Мэрион Андерсон. Этот список благодеяний Джулиуса Розенвальда можно продолжать до бесконечности.

«Человек, который умер вовремя» – эти слова профессора Хаси Дайнер несут скорбную правду о том, как трагически вымываются и тривиализуются благородные деяния и порывы, какие нежданные трансформации претерпевает то, что мыслилось движением к справедливости и лучшей жизни. Джулиус Розенвальд, слава Богу, не дожил до прихода к власти в Германии нацистов – его наследники с трудом успели вывезти из нее около 300 членов его семьи. И каким бы шоком было для него прохладное отношение столь любимой им Америки к миллионам его соплеменников, ставшим жертвами невообразимого геноцида! И что бы сказал он о еврейских крестьянах-коммунарах, расселившихся благодаря его стараниям на Украине и в Крыму и тоже попавших под паровоз! Где, можно спросить, все его мечты о интеграции евреев как способа противостояния антисемитизму – кто знает, не исключено, что и для сионизма он нашел бы потом добрые слова! И как бы он отнесся к нынешнему афроамериканскому социуму, в сильнейшей степени инфицированному подачками и политкорректностью, экстремизмом и инфантилизмом одновременно!

«Но человек, – заключает Хася Дайнер, – который считал, что ему улыбнулась удача вырваться из одежного магазина его отца в Спрингфилде, Иллинойс, и который мечтал иметь достаточно денег, чтобы отдавать треть своего ежегодного дохода на благотворительность, мог бы рассудить, что умер он вовремя». 6 января 1932 года.