Posted by (главы из книги)
(Продолжение. Начало в #577)
Несмотря ни на что, настроение несколько улучшилось, мы, пусть, хотя бы и так, но ехали в сторону дома. Однако оказалось, что до окончания наших приключений было ещё далеко. На дороге показалась, стоящая у обочины, патрульная машина ГАИ, и в свете её фар гаишники увидели, что в прицепе, предназначенном для перевозки грузов, сидят люди, что конечно, по правилам было строго запрещено. Гаишники, выйдя на дорогу, стали махать жезлом, трактор остановился, и тут дядька выскочил из кабины, подбежал к милиционерам и громко стал им жаловаться, что на него напали какие-то голые бандиты, и угрожая монтировкой, заставили его, в нарушении всех правил, везти их в кузове в город. Один из гаишников достал пистолет, и осветив прицеп фонариком, увидев в кузове несколько трясущихся от холода полуголых молодых людей, привычно попросил предъявить документы. Мы стали наперебой объяснять происшедшее, и то, что у нас украли абсолютно всё, включая и имевшиеся при нас документы. Гаишник, светя на нас фонариком, и не снимая нас с прицела, приказал всем выйти на дорогу, а напарнику приказал вызвать подкрепление. Лёва тоже вышел из кабины, в смятении забыв оставить там монтировку, и второй гаишник направил на него пистолет и приказал бросить оружие и лечь на землю, то же самое приказал сделать всем нам. Мимо нас проезжали автомобили, какие-то просто сигналя, какие-то теперь уже притормаживая, и пытаясь понять, что милиция делает с этим трактором и с полуголыми людьми, лежащими на асфальте. Подъехало ещё два или три «газика», из них вышли милиционеры в касках, защитных жилетах и с автоматами, под дулами этих автоматов нас всех рассадили по машинам, едва в полумраке не забыв Лёву на дороге, о чём он сам, заикаясь, прокричал почти вдогонку, собирающимся уезжать без него гаишникам, после чего привезли в какое-то районное отделение милиции. К счастью, присмотревшись к нам, милиционеры принесли откуда-то несколько казённых одеял, дали ими прикрыться и стали по одному вызывать на допрос к следователю. К утру всё подтвердилось и прояснилось, нам разрешили позвонить домой родным, чтобы они не волновались, что мы утонули в море или пропали без вести, потом за нами, очевидно, по просьбе всё того же ГАИ, из ближайшего райсовета пришёл небольшой автобус «Рафик», нас посадили в него и повезли в город. Водителя трактора, кстати, оставили для дальнейшего разбирательства, так как обнаружили, что за рулём транспортного средства он всё-таки был пьян. Нас всех развезли по домам, и больше мы с группой на Минское море «дикарями» никогда не ездили.
По окончании первого учебного года и завершении прохождения курса Геодезии, у нас были летние практические занятия в поле по обучению работе с теодолитом и нивелиром. Мы с огромными деревянными ящиками с этими приборами, штативами и огромными рейками на плечах облазили весь район Зелёного Луга, измерили его вдоль и поперёк, загорели как черти, отыскивали на пригорках столбики-реперы и более высокие и сложные конструкции пунктов триангуляции, как оказалось, установленных по всей площади нашего земного шара. За время практики мы повстречали всех знакомых, живущих в этом районе, и иногда вместе со всей поклажей во время обеденных перерывов, экономя деньги, выделенные на обеды, наведывались ко многим из них в гости. Но из-за того, что эти обеденные перерывы порой проходили с обильными возлияниями, несколько измерительных приборов, конечно, было потеряно в поле, и в конце практики их стоимость была высчитана из нашей стипендии. Так что и эта обеденная экономия, как говорится, вышла нам боком… После окончания полевых работ пришла пора суммирования всех замеров, расчётов, черчения, в общем, выполнения курсовой работы. Мне сейчас будет трудно объяснить молодому читателю, что за прибор использовался для выполнения простейших математических действий с многозначными числами. Имя этому монстру было арифмометр. Это был тяжёлый металлический прибор, внешне слегка смахивающий на портативную швейную машинку. Он был настолько тяжёлым, что если бы им ударить кого-нибудь по голове, то он, наверняка, забудет всё, чему его учили в институте, дай бог, чтоб вообще, выжил. А после установки рукой маленьких рычажков против каждой из нужных цифр, нужно было крутить ручку этого монстра, как когда-то крутили ручку телефона или кассового аппарата. За выполнением этого курсового проекта мы пропадали на кафедре геодезии несколько дней и ночей, забывали есть, спать и ходить в туалет, и когда, наконец, спихнули его, почувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете. А ведь ещё была высшая математика, органическая химия, история КПСС и физика.
Когда я, наконец-то сдал первую летнюю сессию, я похудел килограмм на пять, и мне показалось, что я поумнел сразу года на три и потерял нервов лет на десять.
КАНИКУЛЫ
После сессии мы почти всей группой отправились в только что построенный спортивный лагерь института, расположенный на берегу всё того же Минского моря. Путёвки стоили недорого, в лагере было трёхразовое питание, комнаты на четыре человека, разные спортивные снаряды и мероприятия. Отдыхали мы здорово. В тот сезон я наигрался в футбол, накупался вдоволь, накатался на лодке по озеру, да просто отошёл от всего этого сумасшедшего года учёбы и двух учебных сессий. По вечерам мы вместе с девчонками из нашей группы собирались у кого-нибудь в комнате, пили вино, шутили, развлекались. Потом шли на танцы. Постепенно образовались некоторые пары, мне в тот год, как-то никто не приглянулся, да, судя по всему, и я не очень кому-то глянулся. Меня это нисколько не тяготило, я с удовольствием просто отдыхал и расслаблялся. Но в нашей группе даже наметился некий любовный треугольник и некоторое нешуточное соперничество. Два парня – Гена Гальпер и Женя Лившиц стали одновременно ухаживать за одной нашей девушкой Томой Левиной. Тома не была красавицей, невысокого роста, с обычной, ничем не выделяющейся внешностью, она, безусловно, была умна, начитана, хорошо училась, все трое принадлежали к нашей еврейской национальности, и оба – Гена и Женик, – очевидно, присмотрели Тому, как ценный национальный кадр для будущей семейной жизни. Гена был вял и неспортивен, Женя, напротив, был крепко сбит, занимался вольной борьбой. Их соперничество за руку и сердце прекрасной дамы разворачивалось на моих глазах. Что влюблённые соперники только не предпринимали, чтобы обойти друг друга, а порой и скомпрометировать, используя нечестные приёмы подковерной борьбы. Так один раз, собираясь ехать на какую-то экскурсию, Гена закрыл Женю в его комнате снаружи, вставив ключ с обратной стороны, и Женя не смог вовремя выбраться из комнаты на четвёртом этаже, опоздал к отходу экскурсионного автобуса, и Гена, всю дорогу и потом весь день провёл рядом с Томой, не испытывая никаких помех со стороны соперника. Я был свидетелем, хотя и бескровной, но довольно жёсткой, не драки, а, якобы, борцовской схватки между ними прямо на пляже, на берегу водохранилища, и не могу сказать, что тренированность и сила одного победили страстное желание добиться права назвать Тому своей невестой, другого. Как бы там не было, через какое-то время спортсмен Женя ушёл в сторону, Гена и Тома поженились, родили дочку и, как я знаю, до сих пор живут в Нью-Йорке в любви и согласии.
…Хочу рассказать ещё о нескольких забавных эпизодах из той лагерной жизни. Так начальник лагеря, он же зав. кафедры физкультуры института с очень подходящей для лагерной жизни фамилией Пехота был строгим блюстителем дисциплины, и по вечерам после отбоя он обходил все комнаты на мужском этаже и проверял, все ли студенты на месте. Эти бесцеремонные проверки очень нам надоели, и однажды мы решили проучить его. Договорились с ребятами изо всех комнат на этаже, и после отбоя в каждой из них погасили свет, как будто все спят, и когда Пехота открывал дверь, из темноты ему неслось: «Ну, кто там ещё?! Спать не дают! Пошёл на х…й!». Пройдя в тот вечер по всему коридору, и получив везде одинаковое приветствие, начальник лагеря перестал делать свои ежевечерние проверки студентов, уже далеко не пионерского возраста. Ещё помню, когда кто-то из студентов старших курсов, после принятия спиртного, начал на танцах слишком навязчиво и назойливо приставать к нашим девушкам-первокурсницам, через пару дней в каждом мужском туалете и буквально в каждой кабинке появился приклеенный на двери листок с его кем-то размноженной фотографией из личной карточки отдыхающего с подписью: «Ищу сильного и надёжного друга для интимных свиданий. Девушек-первокурсниц, и вообще, лиц женского пола прошу не беспокоиться». Пол дня этот приставала ходил по всем туалетам, срывая с дверей свои фотографии и обещая убить того, кто это сделал, но к нашим девушкам приставать перестал. Ну, и ещё одна детская забава, этакая мелкая пакость, связанная с туалетом и широко практикуемая в лагере. Когда за что-нибудь надо было проучить кого-либо из своих, дожидались, когда тот, разоблачившись наполовину, засядет в кабинке туалета, набиралось полное ведро воды, стоящее обычно в кладовке у уборщицы, потом этот диверсант тихонько подкрадывался к кабинке, через дверь выливал содержимое ведра на голову обидчика и мгновенно убегал, гремя опустошённым ведром. Разумеется, сидящей без штанов, с головы до ног облитой водой жертве столь жестокого розыгрыша, догнать исполнителя экзекуции было практически невозможно. Конечно, описывая все эти наши хулиганские проделки, я рискую получить упрёк, чему я учу подрастающее поколение, которое может случайно нарваться на мою книгу. Что я могу ответить, в самом начале повествования я писал, что попытаюсь, насколько можно, правдиво описать все, что происходило со мной и моими друзьями в далёкое время нашей молодости, и что было, то было и, как говорится, из этой песни слов не выкинешь.
ТЕАТР МИНИТАТЮР
Окончилось лето, мы возвратились в город, опять начались занятия, теперь уже на втором курсе. В самом начале семестра особой загрузки ещё не было, после лекций оставалось много свободного времени, и так как в секцию бокса я уже не ходил, стал задумываться, чем бы ещё мне заняться помимо учёбы. И вот однажды в перерыве между лекциями я разговорился с моим однокашником Семёном Драбкиным, и тот сообщил мне, что так как он неплохо играет на клавишных, и даже одно время подрабатывал в ресторане, то его пригласили в институтский Театр Миниатюр аккомпаниатором. Я поинтересовался, что это за театр, он мне вкратце описал, чем они занимаются и сказал, что я могу подойти в главный корпус института, в аудиторию 476, где они собираются три раза в неделю. Ну, в понедельник я и пришёл. Меня встретил Семён, а за барабанами я увидел тоже знакомого мне по общежитию, его приятеля из Борисова Додика Старожильца. Семён подвёл меня к столу руководителей.
За столом перед большой группой студентов сидели два человека. Причём один из них сидел спокойно и смотрел на второго, а этот второй бегал, прыгал, вертелся, как волчок, и при этом все время что-то говорил. Первым был Алик Эпштейн, выпускник нашего института, который работал инженером в проектном институте и по совместительству режиссёром этого студенческого театра, а вторым, тем самым неугомонным вечным двигателем, «волчком» был Альберт Плакс, тоже бывший выпускник БПИ, работающий преподавателем кафедры электропривода, и который был художественным руководителем и, если можно так сказать, главным «приводом», этого театра миниатюр. Судя по всему, как теперь говорят, «кастинг» я тогда прошёл, и Алик Плакс подошёл ко мне и сказал, что я могу приходить сюда же в среду на репетицию.
Прошло уже 50 лет, а я до сих пор благодарен судьбе за то, что этот «волчок», который теперь уже, живя в Балтиморе, стал старым морским волком, тогда подошёл ко мне и сказал эту короткую фразу: «Можешь приходить в среду…». И поэтому мне бы хотелось в этой главе сказать несколько добрых слов о человеке, сыгравшем такую важную роль в моей жизни.
Как я уже отмечал, Алик, он же Альберт Плакс, был всегда в движении. Покупал какие-то прожекторы, вел переговоры в парткоме, профкоме и ректорате, писал сценарии, строчил заметки в газеты, репетировал сцены, печатал билеты на спектакли и организовывал банкеты после премьеры… При этом он ещё и читал лекции, и вёл лабораторные работы, и писал кандидатскую диссертацию…
В нашем театре миниатюр Алик Плакс вместе с Аликом Эпштейном поставил три спектакля: «Идеальный человек», «Если ты инженер» и «Сказку про белого бычка». А еще они придумали, а я с товарищами сыграл десятки смешных миниатюр на темы студенческой жизни. И с некоторыми из этих миниатюр нам довелось выступать по всему Союзу, на стадионах, в театрах, в цирках, в цехах, в амбарах, в каких-то гробницах и даже перед самим Аркадием Райкиным, которого только Плакс смог однажды затащить в наш институт вместе со всей своей труппой, женой и, как теперь пишут, его неизменной возлюбленной…
И при этом Алик был в курсе всех наших дел, проблем, любовей и несданных экзаменов. Кстати, об экзаменах. Алик, как я уже отмечал, в то время был преподавателем энергетического факультета, знал там всех учителей и профессоров, и поэтому все, что до сих пор я знаю по электротехнике – это фамилию моего экзаменатора доцента Жгировского. На экзамене он мне задал два вопроса: кем мне приходится Плакс, и какая оценка меня устроит? Нетрудно догадаться, что на все эти вопросы я ответил на отлично. Правда, «негодяй» Жгировский все-таки поставил мне четвёрку (думаю, что он все-таки недолюбливал евреев). Да что там экзамены… Алик помогал нам и в личной жизни. Помню, он всё по-отечески пытался пристроить меня к одной хорошей еврейской девочке. Правда, у меня тогда было ощущение, что, когда я перестал с ней встречаться, он и сам был не прочь к ней пристроиться.
Но, надо сказать, что и я в своё время сделал для Алика немало. Так, в его кандидатской диссертации есть доля и моего скромного наёмного труда. За три дня до его защиты я всю ночь чертил бесконечно длинные графики какого-то короткого замыкания. А когда Алику как руководителю театра начали выплачивать зарплату, то, поскольку ставки режиссёра в клубе не было, ему предложили какого-нибудь студента оформить гардеробщиком. Нетрудно догадаться, что этим гардеробщиком как раз и был я. И, судя по всему, гардеробщиком я был неплохим, потому что каждый год зарплату мне на пять рублей повышали… Потом, правда, Алик со мной за все рассчитался. Когда меня после института забрали в армию, я целых три месяца, будучи офицером, жил в Ташкенте у его родственников, где главой семьи была старая мудрая еврейская женщина тетя Бася, которая каждые полчаса накрывала мне на стол: «Ты знаешь, – говорила она, – я помню, еще до войны, во время каких-то манёвров у нас в доме, в Бобруйске, тоже была на постое Красная Армия… Так будь уверен, никому из них мы таки не дали похудеть»… Так что благодаря Алику и его тёте Басе я тогда тоже не похудел, а действительно убедился, что Ташкент – не только город хлебный, но ещё и икорный, угорьный и коньячный, и что Ленин таки был прав, когда говорил о возможности победы коммунизма в одной, отдельно взятой семье… Но об этом подробней я расскажу позднее.
Еще я помню, как мы всем театром помогали Алику переезжать на новую квартиру. Жил он тогда, как мы в шутку его называли, в квартале немецких коммунистов, на пересечении Розы Люксембург с Карлом Либкнехтом и Кларой Цеткин. И там мы не раз выпивали и закусывали фирменным Аликиным салатом из всего того, что только можно было найти в доме.
Как я уже упоминал, не знаю, каким образом, но Алик сумел сойтись с Аркадием Райкиным довольно близко, и во время его гастролей в Минске, как я тоже уже говорил, в мае 1972 года Алик пригласил его к нам в институт, и в нашем актовом зале мне вместе с моими друзьями посчастливилось стать участником двухчасового концерта нашего студенческого театра для труппы Театра Миниатюр Аркадия Райкина.
Автограф Аркадия Райкина на программке его спектакля для автора 
Фото Аркадия Райкина с женой на нашем выступлении и его автограф.
Мэтр с женой и всей своей труппой сидел в первом ряду нашего актового зала, а мы, как могли, пытались их рассмешить. Принимали, помню, нас очень тепло, сам Аркадий Исаакович от души и много смеялся, однако никого из нас, как когда-то Романа Карцева, в свой театр не пригласил, но зато у меня сохранилась программка его театра к спектаклю «Избранное» с его памятным автографом: «Сёме, с благодарностью за спектакль, за Ваше талантливое исполнение…». Конечно, с его стороны это было всего лишь комплиментом и явным преувеличением, но я до сих пор храню этот бесценный автограф, как талисман. Через несколько дней Аркадий Исаакович, как я уже говорил, не без активного содействия Алика Плакса, любезно пригласил нас всех на его спектакль во дворец спорта, а после его окончания, тоже, конечно, с подачи Алика, пригласил к себе в гримёрную. Аркадий Исаакович нас встретил стоя. И так как в гримёрной был всего один диван, кресло у зеркала и несколько стульев, а ввалилось туда нас человек двадцать пять, то он не решался садиться в присутствии столь многочисленной группы его поклонников. Оглядевшись по сторонам, он принял Соломоново решение и сел прямо на пол, мы все опустились вслед за ним. Тут его супруга, Ромма, извинившись, за то, что Аркадий Исааковича очень устал после концерта, осторожно помогла ему подняться с пола и перейти на диван. И я впервые увидел, как такой лёгкий, моложавый и искромётный актёр, только что веселящий и «держащий в своих руках» пятитысячный дворец спорта, превратился в немолодого, усталого, почти измученного человека, лежащего на кушетке, говорящего тихим вкрадчивым голосом и, как бы, пытающегося максимально сэкономить свою энергию, физическую и эмоциональную составляющую, для следующих выступлений… Говорила с нами, в основном, его супруга, тоже актриса этого театра, отвечала на вопросы, комментировала его короткие ответы. В этом спектакле у Райкина в одном из монологов он, обращаясь в зал, конечно, от имени персонажа, задавал риторический вопрос: «Так кто же я?!», и держал паузу. И ходили слухи, что сам Райкин то ли где-то давал интервью, то ли кому-то рассказывал, будто на одном из концертов, кажется, в Ташкенте, ему из зала в ответ на этот вопрос выкрикнули: «Жид пархатый!». Кто-то из наших ребят спросил об этом случае. Сам Райкин ничего не ответил, а Ромма, минуту подумав, произнесла: «Аркадий Исаакович по этому поводу никаких интервью не давал. И с ним быть такого, в принципе не может». И тут Райкин слегка приподнял голову и, обращаясь к жене вкрадчиво сказал: «Роммочка, но это не значит, что этого не было».
kackad.press 