Posted by (главы из книги)
(Продолжение. Начало в #577)
Она поблагодарила, и вдруг горько сказала: «Знаешь, что Сёма, где бы ты не был, особенно в каких-нибудь походах, старайся не сидеть на сырой земле», похлопала меня по плечу, и медленно пошла по тротуару. Позже я узнал, что её сын умер от какого-то серьёзного, сильно запущенного, заболевания почек, и врачи не смогли его спасти. Историю я знал хорошо, всегда уверенно отвечал на её уроках, получал хорошие отметки. После той встречи возле школы Александра Степановна иногда останавливала меня, интересовалась, как дела, я чувствовал, что она искренне ко мне хорошо относится. Так вот, после моего неудачного трудоустройства на завод Ленина, я пришёл к ней в кабинет. Время было уже не рабочее, она была одна, выслушала моё чистосердечное признание про нежелание идти в штамповочный цех, пару минут подумала, и сказала, что в РайОНО Октябрьского района у неё есть хорошая подруга, с которой они вместе воевали, что она ей позвонит, и чтобы назавтра я нашёл её по месту работы. Назавтра с утра я был в Октябрьском РайОНО, опять высидел длинную очередь, и наконец, предстал перед подругой Александры Степановны. Это была немолодая седоватая женщина с усталыми глазами. Она внимательно посмотрела на меня, и с улыбкой то ли спросила, то ли утвердила себя в этом мнении: «Так это Вы порученец Саши Бондаренко?». Я в ответ кивнул, и она опять то ли спросила, то ли вслух подумала: «Так что же мне с тобой делать!? Знаешь что, а направлю-ка я тебя на завод Дзержинского». «Ни фига себе, – подумал я, – от одного вождя к другому перебиваюсь». Она сказала, что это завод электронных полупроводниковых приборов, и мне будет интересно там работать. Она переговорила с кем-то по телефону, сказала, чтобы я обратился к начальнику Отдела Кадров Соловьёву, это, мол, тоже её старый товарищ, выписала мне направление и пожелала удачи. Назавтра, опять же с утра, я на автобусе номер 1 от центра города почти сорок минут добирался до посёлка Курасовщина, где располагался этот самый электронный завод. От кольца автобуса к проходной завода надо было идти по пустырю около километра. (Замечу, что только где-то через год конечную остановку перенесли прямо к проходной).
Административный корпус находился за пределами завода, у отдела кадров сидело несколько молодых людей в ожидании приёма. Хоть я пришёл позже остальных, меня, почему-то, пригласили сразу. За столом сидел симпатичный пожилой седоватый мужчина без одной руки, это, как я понял по табличке на двери, и был тот самый Соловьёв. Я протянул ему направление и передал привет от Аллы Викторовны. Он как-то очень откровенно сказал, что она ему звонила, но, по-видимому, совсем с ума сошла, направлять на режимное предприятие еврейского паренька без специальности, что он Первому отделу скажет. Я не знал, что ему посоветовать сказать Первому отделу, и молча сидел, про себя решив, что после Ленина и с Дзержинским я тоже пролетаю… Соловьёв сказал мне посидеть, закрыл сейф и ящик письменного стола на ключ и, широко размахивая уцелевшей рукой, вышел из кабинета. Настроение у меня было хреновое, было жаль, что Алла Викторовна сошла с ума, и послала еврейского меня без всякой специальности к этому симпатичному Соловьёву. Вернулся тот минут через десять, и сказал, что он всё уладил, убедил начальство, что надо несколько подправить демографическую картину кадров, и чтобы я вышел и подождал вместе с теми ребятами в приёмной, за нами придут. Как я уже говорил, там уже сидели человек пять ребят и девчонок, и как я позже узнал, все они были тоже выпускниками как и я, но все они пришли сюда работать по блату, у каждого из них кто-то уже работал на заводе, и на довольно высоких должностях, почему меня «безродного» и запустили первым. Через некоторое время за нами пришли, выдали нам всем папки с анкетами и какими-то бумагами, провели на территорию завода в какой-то класс, и сказали, что пропуска выдадут завтра, а работать мы все будем в Испытательном цеху номер 24.
Я, конечно, не ожидал такого благоприятного для себя исхода, дома обрадовал родителей и в понедельник с раннего утра направился на завод, чтобы начать свой первый трудовой день. Работа начиналась с 7 утра. Встал я заранее в 5 часов, в 6:15 был уже на остановке автобуса у кинотеатра Центральный, но понял, что пришёл я довольно поздно. На остановке уже было полно народу. Периодически подъезжавшие автобусы были уже под завязку набиты людьми, втиснуться в дверь было невозможно, да они на остановке, практически, и не открывались. Когда, простояв безрезультатно минут двадцать, мне всё-таки удалось втиснуться в заднюю дверь, я понял, что значит выражение, как селёдки в бочке. Людская масса сжимала меня со всех сторон, ни рукой, ни ногой двинуть было невозможно, даже глубоко вздохнуть была проблема. Когда мы подъехали на конечную остановку, толпа «выплюнула» меня на мостовую, и вслед за всеми, я побежал. Запыхавшись, вбежал в административный корпус в десять минут восьмого. Опоздал, кстати, не один я из нашей группы. Соловьев вышел из кабинета, укоризненно посмотрел на часы, потом на нас, опоздавших, сказал, что в дальнейшем, если мы опоздаем, нас просто так на проходной не пропустят, а оформят штрафной талон. Потом выдал нам пропуска, пожал каждому из нас руку своей левой рукой, и мы отправились на завод в наш цех номер 24. Войдя в цех, я был ошарашен его размерами, белизной, чистотой и идеальным порядком. Нам всем выдали по две пары белых халатов, белых брюк, похожих на кальсоны, пилотки такого же цвета, (девушкам колпаки или косынки по желанию), показали ящики с разовыми бахилами на ноги, и рассказали, что такое вакуумная гигиена, когда, чтобы убирать из цеха разную пыль, давление воздуха в цеху негативное и приток воздуха в помещение меньше объёма, отсасываемого системами вентиляции. Нас распределили по рабочим местам. Я оказался на участке ОТК, то есть проверки качества и отбраковки выпускаемых заводом полупроводниковых приборов. Меня просто задавила вся эта махина огромного, белоснежного, молчаливого цеха, и, возможно от всего этого мне сразу захотелось в туалет. Я спросил у одного из работников, по-моему, наладчика оборудования в синем халате, как здесь сходить в туалет. Тот сказал, что с этим у них очень строго, в цеху туалетов нет из соображений вакуумной гигиены, а на каждый выход в туалет, нужно разрешение начальника цеха. Я подошёл к двери с надписью – «Начальник Цеха В.И. Лабоха», постучал, и на возглас: «Войдите!», вошёл. За столом сидел средних лет светловолосый мужчина и, оторвавшись от каких-то бумаг, внимательно смотрел на меня. Я поздоровался, сказал, что я их новый работник Сёма Лам, и что мне нужно его разрешение сходить в туалет. Товарищ Лабоха слегка улыбнулся, спросил, кто меня инструктировал по данному вопросу, и услышав моё описание наладчика, вкрадчиво сказал, что для этого специального разрешения не нужно, и я могу выходить из цеха в туалет, когда мне надо. Потом он встал и вместе со мной вышел в цех, когда дверь открылась, я увидел, что очень многие работники столпились недалеко от кабинета начальника, и когда мы с ним вышли, раздался их дружный, раскатистый смех. Начальник цеха приобнял меня за плечи, вывел в коридор и показал, где находится туалет. Так состоялось моё первое рабочее крещение… Руководство у меня оказалось интернациональное. Знакомый вам уже белорус Лабоха, старший мастер цеха латыш Скунс, сменный мастер украинец Величко, бригадирша полячка Ванда, и под всеми ними испытатель-еврей, я… Надо сказать, что после того случая с выходом с начальником в туалет, очевидно, оценив мою доверчивость и непосредственность, в цеху ко мне стали относиться довольно неплохо. Коллектив был в основном женский, хотя было много и ребят испытателей и наладчиков. Поставили меня для начала на довольно несложную операцию, проверку триодов, выдали партию готовой продукции в коробке, в которой их было 200 штук, и каждый из этих триодов надо было проверить на специальном стенде, вставляя его в определённую цепь. Если загоралась зелёная лампочка, прибор нормальный, если красная, он шёл в брак. Я добросовестно втыкал каждый триод в цепь, внимательно смотрел на лампочку и осторожно откладывал его в соответствующий ящик, один для прошедших испытание, другой – для брака. За час я так проверил где-то штук тридцать, не отбраковав ни одного. Подошёл мастер и сказал, что за час надо будет проверять штук пятьсот, после чего я сразу «выпал в осадок», решив, что и этой работы мне тоже не видать. Однако, со временем, я вполне наловчился, и начал выполнять норму, и даже, порой её перевыполнять. Потом я побывал на разных операциях, и со временем стал замечать, что некоторые мои коллеги, не утруждают себя столь тщательной проверкой каждого прибора, а просто пересыпают их из коробки в якобы проверенный ящик, занимаясь тихонько чем-нибудь другим. Там я впервые понял, почему многие наши отечественные радиоприёмники и телевизоры так плохо работают и быстро выходят из строя. Однако, оказалось, что, как говорится, «на хитрый зад есть винт с резьбой», в отделе ОТК была группа как бы «собственной безопасности», которая перепроверяла работу своих сотрудников, и если находило брак в уже прошедшей проверку партии, безалаберного работника на первый раз наказывали штрафом, а на второй – увольняли. Вообще, несмотря на то что в туалет отпрашиваться было не надо, дисциплина в цеху была довольно строгая. Опоздавшие даже на пару минут, на проходной не пропускались без вызова начальника опоздавшего и его объяснительной. За неоднократное опоздание наказывали сначала рублём, а потом увольнением. Вставал я в пять утра, потому что, чем раньше придёшь на остановку, тем легче будет уехать, нормально добраться до завода и не опоздать. Надо сказать, что, несмотря на то, что, зарплата у испытателя была небольшая, всего около семидесяти рублей в месяц, мне нравилась моя работа, нравилось проверять и отбраковывать приборы, нравилась белоснежная чистота рабочих мест, нравилась экипировка, особенно белая пилотка, нравилось, что в цеху много молодёжи и особенно девушек… Очень нравилось в аванс и в получку получать свои первые трудовые деньги, которые я, практически все, отдавал в семью, желая помочь родителям. Нравилась огромная столовая на 1200 человек, когда не надо было стоять в очереди, а к обеду уже было загружено огромное количество подносов с комплексными обедами трёх разных видов, и стоили эти обеды какие-то копейки. Я любил первую смену с 7 утра до трёх, когда, целый день потом, практически, был свободен, и очень не любил вторую, когда уже с часу дня надо было собираться на работу, а возвращаться домой за полночь. И я не понимал, почему основная масса сотрудников обожает вторую смену, и понял это только несколько позже. Ну, во-первых, во вторую смену не было заводского начальства, и дисциплина, да и вся заводская жизнь были гораздо вольготней, а во-вторых, так называемая вакуумная гигиена, предполагала после каждой проверенной партии приборов, протирать и промывать контрольное оборудование и рабочие столы чистым 96-процентным спиртом. Не трудно догадаться, что ещё, кроме приборов и оборудования, постоянно промывалось в нашем цеху… Как оказалось, спирт был главной валютой, и главной движущей силой всего предприятия. Спирт выдавали строго по нормам. каждую неделю, по понедельникам, который из-за этого в цеху был чем-то вроде праздничного дня, и назывался «Днём испытателя».
Старший мастер цеха получал несколько огромных бутылей, распределял спирт между сменными мастерами, в зависимости от технологии и наличия рабочих мест, мастер участка в специальные закрытые ёмкости разливал его, под отчёт бригадирам, а те по бутылкам, банкам и колбам с пробками распределяли спирт между работниками. Когда кому-то из наших сотрудников нужно было сделать какое-нибудь устройство, приспособление или деталь для дома, автомобиля или дачи, они шли в инструментальный цех и денег за работу у них никто не брал, расплачивались за всё только спиртом.
И именно во вторую смену отмечались все праздники, дни рождения, свадьбы и поминки. Не знаю, уж, как и с какой частотой все контрольные приборы и рабочие столы протирались, но в обеденный перерыв доставались обильные собойки, накрывались столы, разливался спирт, шла гулянка. Разумеется, после перерыва, работа шла, мягко говоря, несколько по-другому. Как в одном анекдоте:
Мастер заходит в цех и, видя выпивающих рабочих, с возмущением обращается к ним:
– Ну, сколько раз я вас предупреждал, не выпивать когда работаете!
Один из рабочих, сплевывая:
– А кто работает-то?
Мне кажется, в руководстве завода все об этом знали, якобы, боролись с выпивками на рабочем месте, но по большому счёту, закрывали на это глаза – гегемону надо расслабиться… Главное, чтобы не выносили ссор и спирт из избы. Ну, гегемон и расслаблялся. Я не очень любил подобные посиделки, но мне приходилось иногда в них участвовать, так что со временем я научился пить чистый, не разбавленный водой спирт, чем позже очень поразил сослуживцев-офицеров, когда пошёл служить в армию. Надо было сделать глубокий вдох, потом с силой выдохнуть из лёгких весь воздух и залпом влить спирт из мензурки поглубже в горло. И ни в коем случае не запивать его водой, а закусить, скажем, кусочком мягкого хлеба, а лучше – салом, если оно есть. При этом слизистая рта и гортани не обжигалась, а кайф наступал очень быстро… Несмотря на моё, мягко говоря, неодобрение этих посиделок на рабочем месте, мне всё-таки, пришлось присутствовать на нескольких таких гулянках, на которых иные взрослые, и вроде порядочные женщины к концу работы напивались так, что не могли встать и пойти домой. Подруги тащили их в холодный душ, и перед уходом хоть немного приводили в порядок. Помню, я был очень смущён, когда одна немолодая, и обычно спокойная женщина из моей бригады, в перерыве, уже хорошо подвыпив, взяла из закусок на столе большую палку полусухой колбасы, и обращаясь ко мне спросила, сравнится ли моё хозяйство с этим куском, который, «берёшь в руки, маешь вещь».
Всё о чём я сейчас рассказываю, касалось, в основном, потребления спирта внутри цеха и завода. Особняком стоит тема нелегального выноса спирта за пределы режимного предприятия. Конечно, охрана технических секретов и готовой продукции на заводе имени товарища Дзержинского была организована довольно серьёзно. В здании администрации был большой Первый отдел, а его «опорные пункты» располагались по всему предприятию. На заводе был огромный штат вневедомственной охраны, как на приходной, так и по всему периметру. И у тех, и у других был свой огромный штат негласных осведомителей, которые, думаю, знали обо всех всё… Не знаю уж, как там насчёт секретов, и готовой продукции, но спирт выносили несмотря ни на что. К концу смены на проходной выстраивалась огромная команда охранников с оружием, которые имели право проверки досмотра личных вещей и даже персонального обыска, для чего имелась и группа женщин-охранниц. Не скажу, что проверяли всех подряд, думаю, что работали по подозрительным и по наводке. И даже не знаю, что бдительная охрана стерегла больше, секреты технологии, электронные приборы или спирт… Конечно, несмотря на все меры предосторожности, спирт всё-таки воровали, его всячески умудрялись прятать и выносить, разрабатывались даже целые операции по транспортации спирта с территории завода за проходную. Как говорится, голь на выдумки хитра. А выдумщиков в нашем цеху, да и на всём заводе, как и по всей нашей стране, конечно, хватало. Каждый день на доске объявлений возле проходной появлялись всё новые фамилии с именами и фотографиями, пойманных бдительной охраной, злостных расхитителей алкогольной социалистической собственности. Но ловили, конечно, не всех. Один мой ровесник, работающий в соседней бригаде, кажется, его звали Витя Фролов, умудрился, таки, разработать остроумную схему выноса спирта с завода. Как-то он попросил меня в обеденный перерыв сходить с ним за компанию в административный корпус, находящийся, как я уже говорил, за пределами заводской территории, чтобы в отделе кадров взять какую-то справку. Я согласился прогуляться. Мы с ним спокойно вышли за проходную, сказав охранникам, что на минуту надо забежать в отдел кадров за справкой, и те пропустили нас без всякой проверки. Зайдя в заводоуправление, я думал, что Витя направится на второй этаж к кадровикам, но он сказал, что нам надо сначала зайти в туалет на первом. В туалете никого не было. Витя достал из-за пазухи большую резиновую грелку, как я понял, наполненную спиртом, и запихал её в бачок унитаза. Меня он не боялся, так как, очевидно, уже присмотрелся ко мне и понимал, что я его не заложу и не сопру его грелку из бочка раньше его. Когда мы возвращались назад в цех, он объяснил, что после работы зайдёт в туалет и заберёт свою добычу. Потом мы с ним ещё пару раз выходили в разные смены охраны то в Профком, то в бухгалтерию, то снова в Отдел кадров, а потом он мне сказал, что изменил технологию выноса, но как именно не сказал, а я и не спрашивал. Знаю, что кто-то умудрялся перебрасывать большие полиэтиленовые фляги через забор, а потом, пробыв в засаде какое-то время, и дождавшись, когда проедет патруль охраны, забирал их, кто-то договаривался с вывозчиками мусора, женщины прятали небольшие плоские фляги в лифчики и трусы, кто-то из радиолюбителей выносил диоды и триоды, зажимая их ягодицами, а к концу моей работы на заводе я узнал, что с некоторыми бдительными охранниками можно договориться, как говорили, 50 на 50. И тогда с их молчаливого попустительства можно было вынести за проходную хоть ёмкость на целых 20 литров спирта, но позже половину надо было отлить охраннику. Были случаи, когда, используя специфику технологии кражи спирта, сводили личные счёты с неугодными коллегами и начальством. Так, как я уже говорил, в моей бригаде бригадиром была некая полячка Ванда, член партии, зам председателя профкома, которая была, ну слишком уж принципиальной, следила за строгим исполнением дисциплины, технологии и порядка на рабочих местах. Строго отчитывала провинившихся, а совсем нерадивых наказывала рублём. И вот однажды, проходя через проходную на завод, я на доске информации увидел огромную фотографию этой Ванды с описанием её попытки выноса с предприятия «строго отчётного промывочного средства для дезинфекции продукции и рабочих мест»… Как я позже узнал, она во вторую смену прятала в туалете в нижнее бельё флягу со спиртом, кто-то из её недоброжелателей подсмотрел и сообщил на пост охраны. У бедной бригадирши, профсоюзного деятеля, коммуниста, конечно, нашли эту флягу, раздев её догола в помещении охраны, (как я говорил, в составе отряда охраны было несколько, специально обученных женщин), вызвали начальника цеха, составили протокол, ну а потом, конечно, сняли с должности бригадира, исключили из партии, и только, благодаря прежним заслугам, не уволили и не посадили. Такова для некоторых была цена литра-полтора этой едкой огненной гадости.
Со многими моими сотрудниками я подружился. Некоторые девушки из моей бригады, которые были намного старше меня, поверяли мне свои сердечные тайны. Так одна очень высокая и красивая девушка Люба с огромными карими глазами однажды плакала у меня на плече, поведав мне о своей несчастной любви к наладчику Ване Михееву, как раз к тому, кто в мой первый день послал меня отпрашиваться в туалет у начальника цеха. Ваня был родом из какой-то деревни под Брестом, он знал о Любиных чувствах, встречался с ней, но внезапно женился на коренной минчанке из интеллигентной состоятельной семьи, с квартирой и пропиской, продолжая, тем не менее, с этой Любой встречаться, думаю, потому, что судя по свадебным фотографиям, его молодая супруга по внешним данным Любе в подмётки не годилась. И так как коллектив был, в основном, женский, подобных любовных «трагедий» в нашем цеху было предостаточно.
У меня были чисто дружеские отношения и с другой, внешне не очень эффектной, но очень доброй и приветливой девушкой по имени Таисса. Она была тоже безнадёжно влюблена в какого-то женатого парня из инструментального цеха, который, вроде, даже не очень знал об этом, и часто делилась со мной своими страданиями по этому поводу. Таисса была каких-то смешанных цыганских кровей и часто гадала подругам по руке и по картам. Я помню, в один из празднований чьего-то дня рождения, я всё ещё от недостатка опыта питья спирта, слегка перебрал и вырубился. Очнулся я от ощущения какой-то неосознанной нежности и сладкой истомы. Посреди цеха, практически на рабочем месте, при всей бригаде, моя голова лежала на коленях у Таиссы, она нежно гладила меня по волосам и вкрадчиво приговаривала: «Спи, спи, Сенечка, пусть тебе приснится твоя суженная, стройная, светловолосая красавица с серо-зелёными глазами, которая будет очень тебя любить, и с которой ты проживёшь долго и счастливо»… Я медленно приподнялся с Таиссиных колен и увидел, что вся бригада, оставив свои мензурки со спиртом и рассыпанную по столу закуску, как-то непривычно притихла, слушает её предсказание, и заворожено смотрит на Таиссу и на меня, ещё не пришедшего в себя после моей непродолжительной дрёмы.
Надо сказать, что Таиссины предсказания практически сбылись. Через семь лет я таки встретил свою суженную, чей портрет в точности совпадал с тем её описанием, и с которой мы вместе уже 45 лет, которые, как я полагаю, несмотря на многие трудности, мы прожили душа в душу и счастливо.
Довольно близко я дружил с группой ребят, пришедших тогда вместе со мной в отдел кадров поступать на работу. Так со мной вместе пришёл Валера Зуевский (чей родной дядя был начальником всех наладчиков цеха), и который, конечно, через пол года сам стал наладчиком. Ещё в нашей компании была высокая пухленькая, с огромными глазами и колючими вьющимися волосами девушка Оля, и её подружка, симпатичная с курносым носиком и аппетитной фигурой девушка Рита, чья мама работала в Министерстве Торговли. Валера и Оля сразу начали симпатизировать друг другу, а у Риты был парень с её двора, высокий, рыжеватый здоровяк, который довольно плотно её опекал, и постоянно встречал её с работы. Однажды Оля и Рита подошли к нам с Валерой и предложили вместе провести время по случаю Олиного дня рождения.
Мы все прямо часов с десяти отпросились с работы, придумав какую-то общественную нагрузку, закупили вино и кое-что из провизии, и поехали к Оле домой. Её родители должны были приехать с дачи только к вечеру, и квартира до этого времени была в полном нашем распоряжении. Мы выпивали, танцевали, шутили, веселились, а через некоторое время Валера с Олей удалились в спальню, мы с Ритой остались в зале один на один. Я, конечно, не был влюблён в Риту, тем более что у неё был парень, с которым она уже довольно долго встречалась, и вскоре собиралась за него замуж, думаю, что и она не была влюблена в меня. Но, во-первых, Оля с Валерой не оставили нам выбора, а во-вторых, чисто внешне, да и по-человечески, Рита мне всё-таки нравилась. В этот день всё между нами было настолько искренне и нежно, что мы не заметили, как стемнело. Потом мы вполголоса разговаривали, потом Рита долго плакала у меня на плече, потом из своего укрытия выползли Оля с Валерой, мы ещё немного выпили на посошок, пошутили друг над другом, и стали прибираться в квартире. Я пошёл провожать Риту. Она попросила меня во двор не входить, тепло обняла, поцеловала в губы, и снова заплакала.
Я пришёл домой поздно, лежал и думал о своей жизни, о том, что в ней уже произошло, и что ждёт меня впереди. Назавтра мы все встретились на работе, как ни в чём не бывало, вместе пошли обедать, смеялись, шутили, не вспоминали вчерашнее, а в конце дня у проходной, Риту снова встречал её рыжеватый здоровяк.
Продолжая разговор о заводе, хотелось бы вспомнить конкурс самодеятельности между цехами, где я впервые попробовал себя в качестве организатора, собрал способных ребят из цеха, подготовил программу, сам чего-то пел и читал юморески, и совершенно неожиданно для меня, наш цех занял первое место. Мне начальник цеха и профсоюзный комитет выписали небольшую премию, которую я не прогулял и не пропил, а тоже, как и все получки, отдал родителям.
Чтобы более удачно, чем в прошлом году, поступить в институт, я пошёл на вечерние платные подготовительные курсы при Радиотехническом Институте. Преподавателем математики там был известный во всём городе учитель из специальной математической школы, высокий, красивый, седоватый мужчина по фамилии Энгельсон. Я не знаю, правда это или нет, но я как-то услышал, что у него были серьёзные неприятности, так как в него влюбилась одна несовершеннолетняя школьница, и у него, семейного человека, заслуженного учителя республики, был с ней роман. Но это, конечно, его личное дело. А лично я очень благодарен ему, так как он многие годы входил в состав приёмных комиссий в различные вузы, знал прекрасно типы задач и упражнений, включаемых в билеты на вступительных экзаменах, проходил с нами по 15-20 задач за урок, и моим пятёркам по устной и письменной математике при повторном поступлении в Политехнический институт, я во многом обязан именно ему.
Рядом со мной на занятиях всегда оказывалась невысокая симпатичная девушка с умными глазами. Звали её, кажется, Вера. Как-то мы вместе пошли к остановке троллейбуса, разговорились, после этого стали вместе идти домой, гуляли, разговаривали. Правда, время было зимнее, на улицах стоял мороз, и гулять было не всегда комфортно. И вот однажды, гуляя после занятий по главному проспекту города, а время было уже позднее, мне вдруг приспичило в туалет по малой нужде. Читатели в возрасте знают, что значит в наше время оказаться в такой ситуации, общественных туалетов на проспекте раз-два и обчёлся, да и расстояние между ними огромное, время позднее, всё вокруг, включая магазины и кинотеатры, и эти несчастные «раз-два и обчёлся», давно закрыто. Я начал терять нить разговора, отвечал невпопад, а когда стало совсем невмоготу, я сказал Вере, что мне надо, буквально, на минутку отлучиться, и рванул по улице в поисках укромного уголка или какой-нибудь затемнённой подворотни.
В связи с этим, я вспомнил один анекдот:
Французский журнал объявил конкурс: “Представьте себе, что вы прогуливаетесь по парку с женщиной, с которой только что познакомились и которая вам очень нравится. И тут вам срочно захотелось в туалет. Как вы объясните ей свою отлучку, причем так, чтобы это было правдой и при этом звучало вполне прилично?”. Первое место заняло объяснение: “Мадам, я должен выйти помочь своему лучшему другу, с которым познакомлю вас чуть позже”.
Однако, как я и предполагал, оказалось, что найти на проспекте хоть какой-нибудь туалет было довольно непросто. Справить это дело в каком-нибудь подъезде я не мог в силу своего воспитания, в одну из подворотен, куда я заскочил, вдруг ввалилась какая-то весёлая компания ребят и девчонок, и мне пришлось ретироваться. Я бежал по проспекту, от бега мне становилось немного легче, и я не заметил, как отбежал на довольно приличное расстояние от места, где я оставил свою новую знакомую, и когда я, наконец, в каком-то дворе, за кустами сделал всё, что у меня «накипело», прошло уже минут сорок с момента нашего расставания. Конечно, никто на морозе так долго ждать меня бы не стал, и я очень расстроенный и растерянный от такой неловкой ситуации, пошёл домой и лёг спать. На следующем занятии Вера со мной не поздоровалась, к моему счастью не села рядом со мной, мне не пришлось с ней объяснятся, а после занятий я увидел, как она выходила из аудитории уже с другим нашим студентом, что для меня, опять же, явилось успокоительным фактором, ну, что ж, сказал я себе, значит, не судьба, гораздо хуже было бы для всех нас, если бы я прямо на Проспекте имени товарища Ленина обмочился в её присутствии.
В начале лета я ушёл с завода в учебный отпуск, сдавать вступительные экзамены в институт, потом, поступив, пришёл увольняться и с радостью и грустью простился со всей моей бригадой. И Оля и Рита, через какое-то время тоже ушли с завода. Валера остался там работать наладчиком, а с Олей они расстались. Оля стала дизайнером-оформителем, и я часто, идя по делам службы, встречал её в городе, мы каждый раз с ней подолгу разговаривали, вспоминали наш завод и то весёлое время. Рита поступила в торговый техникум, потом окончила Нархоз, потом пошла работать в ГУМ, стала там чуть ли не Главным Администратором, вышла замуж не за того парня со двора, а за офицера, то ли МВД, то ли КГБ, родила дочку.
kackad.press 