ФЕЛИКС НУССБАУМ: ИСКУССТВО СОПРОТИВЛЕНИЯ

Если вам доведется побывать в Оснабрюке, небольшом древнем немецком городке на востоке земли Нижняя Саксония, то непременно посетите местный музей, посвященный жизни и творческому наследию уроженца этих мест, талантливому художнику еврейского происхождения Феликсу Нуссбауму, разделившего трагическую судьбу своих германских единоверцев и всего европейского еврейства в эру нацизма. В августе исполнилось 75 лет со дня безвременной гибели мастера кисти. В этом же году будет отмечаться и 115-летие со дня его рождения. А между двумя датами – всего 40 лет, короткая жизнь. Но Нуссбаум успел сделать главное: он стал единственным, пожалуй, из представителей изобразительного искусства первой половины прошлого века, кто в своем творчестве наиболее полно и убедительно отразил ту атмосферу отчаяния и страха, в которую погрузилось с приходом к власти Гитлера еврейство в Германии и оккупированных фашистами территорий других европейских государств. Работы Нуссбаума не только, и не просто запечатлели трагедию Холокоста, но и превратились в яркие свидетельства, в документы, обличающие нацистских извергов.

На свет Феликс появился в добропорядочной еврейской семье Филиппа Нуссбаума и его жены Рахили, став вторым сыном у этой супружеской четы. Глава семьи занимался торговлей, но в юности мечтал стать художником, и с увлечением занимался, на любительском уровне, рисованием в свободные от предпринимательских дел часы, и, безусловно, поспособствовал тому, чтобы у младшего сына проявился интерес к художественному творчеству. И был этому рад, поскольку старший сын – Юстус – проявил себя склонностью к ведению бизнеса, и готовностью продолжить, когда подойдет срок, успешное дело отца. На людях Феликс выглядел веселым и жизнерадостным, но дома преображался не в лучшую сторону – замыкался в себе, находясь на грани того, чтобы впасть в депрессивное состояние. Будто бы с юной поры предчувствовал, что ждет его и всю родню впереди. Семейство не отличалось строгим соблюдением всех установлений иудаизма, принадлежа к ассимилированной части немецкого еврейства, которое стало особо выделяться на фоне ортодоксального населения после Первой мировой войны. Показательной, в этом смысле, искусствоведы считают написанную Нуссбаумом в 1926 году картину «Два еврея (в синагоге Оснабрюка)». Старый еврейский мир с традиционным укладом жизни олицетворяет на полотне кантор Абрахам Элиас Гиттельзон, а перемены, наступившие в судьбе еврейской молодежи, дух современности воплощает сам автор картины. Но мы забежали немного вперед. В 1922 году, не доучившись в средней школе, Феликс решил покинуть ее, чтобы посвятить себя целиком и полностью живописи. В семье мнения на этот счет разделились: мать такого шага своего сына не одобряла, в то время, как отец принял выбор отпрыска и поддержал его. Учиться рисованию Нуссбаум всерьез начал в Гамбурге, в Государственной школе прикладного искусства, затем переехал в Берлин – один из центров европейской культуры того времени, где брал уроки живописи в Объединенной школе свободных искусств у известных тогда художников Цезаря Кляйна и Ганса Майда. Уже через год молодому живописцу дали возможность организовать персональную выставку. Его работы были представлены публике в столичной галерее «Каспер» и привлекли к себе внимание. В ранних произведениях Феликса Нуссбаума ощутимо влияние картин его отца и угадывается манера Ван Гога, служившего в ту пору для Нуссбаума четким ориентиром в творчестве. Но меняются времена, и вместе с ними художественные вкусы и пристрастия. Так было, есть и будет всегда. В мастерскую Нуссбаума подули набиравшие силу ветры экспрессионизма, сюрреализма, примитивизма. Вот – оценка творческих исканий Феликса в ту пору, которую дал один из критиков: «Талантливый парень. Кажется, он обладает всеми данными для того, чтобы найти свой собственный стиль». Искусствоведы уже тогда указывали на своеобразие тематики и образного построения его картин, на неожиданную авторскую интерпретацию жизни и смерти, любви и ненависти, подчеркивали почти детскую наивность и восторженность художника, его юмор, на гране черного, и кошмарные видения, переносимые на полотна. Весьма интересен отзыв об этих работах самого Нуссбаума: «Я писал, казалось, абсолютно безучастный мир, который меня окружал, и каждый раз вкладывал в это что-то от моего душевного состояния. Короче говоря, я представлял во всей простоте то, что приносило мне радость, и что меня постоянно тревожило».

В 1928 году Феликс отправился в поездку на юг Франции – в места, связанные с именем Винсента Ван Гога. Но в этом усмотреть можно было скорее символическое прощание с прежним кумиром, во имя утверждения собственного стиля в живописи, нежели желание и надежду почерпнуть творческое вдохновение. И действительно, в Берлин Нуссбаум возвратился с новыми мыслями и идеями, отнюдь не навеянными дорожными впечатлениями. На одной из берлинских улиц Феликс оборудовал ателье и погрузился в работу, оказавшуюся весьма плодотворной и выдвинувшей Нуссбаума в число наиболее заметных фигур среди художников молодого поколения. В 1932 году ему была присуждена стипендия для творческой командировки в Италию, куда Феликс и отправился в октябре того же года, хотя и считал искусство Возрождения исключительно принадлежностью истории и давно пройденным этапом – и не только для себя лично. Но кто же откажется от такой поездки – туда, где родились творения великих мастеров прошлого?

Вместе с другими стипендиатами, отправившимися из Германии в Италию, Нуссбаум поселился на вилле Массимо, которая принадлежала Немецкой Академии. Молодые художники не только посещали всемирно известные музеи и художественные галереи, но и работали, благо для этого на вилле были созданы все необходимые условия. В созданных картинах Феликс выразил неприятие искусства в классическом, академическом его понимании и привнес в них усиливавшее чувство оторванности от страны, где остались его родные и единомышленники. Но в его жизнь вошла Фелка Платек, одаренная художница из Варшавы, ставшая супругой Нуссбаума и его музой. Знакомство двух творческих людей произошло еще в 1924 году. Фелка, девушка из бедной еврейской семьи, приехала в Берлин в начале двадцатых годов – учиться живописи. Сблизившись, молодые люди начали жить вместе – надо сказать, к неудовольствию семьи Феликса. Дело в том, что его избранница была на пять лет старше, и кроме того, к польским евреям их немецкие собратья относились в то время с неким высокомерием, и даже с подозрительностью, ставя себя выше и не желая допускать на эту ступень прочих единоверцев. Сердцу, однако же, не прикажешь.

Слухи о драматических переменах, которые начали происходить в Германии перед приходом к власти национал-социалистов, уже вскоре доползли до Рима, где жили и творили тогда Феликс и Фелка. Когда в 1932 году в берлинском ателье Нуссбаума запылал огонь, и пламя поглотило 150 полотен – почти все ранние его работы, художник осознал: и к нему пришла большая беда, и это только ее начало. Стала накаляться обстановка и на вилле Массимо, куда докатилось эхо развернутой нацистами борьбы за «чистоту арийской расы». Феликс с супругой был вынужден покинуть центр творчества, быстро превратившийся в змеиное гнездо, и переехал в мае 1933 года в итальянскую Ривьеру, оформив ходатайство о продлении визы на пребывание в Италии. В Рапалло Нуссбаум весной 1934 года встретился со своими родителями. Отец художника, для которого страшнее всего было лишиться родины, не пожелал взглянуть правде в глаза, отказавшись от обсуждавшейся идеи эмигрировать в Швейцарию, и возвратился с матерью Феликса обратно в Германию – в лапы к безжалостным палачам. Больше отца и мать художник уже не увидел. Что же касается Феликса и Фелки, то они, понимая, что в Италии для них нет, и не будет надежного убежища, покинули эту страну, добравшись через территорию Швейцарии и Франции до бельгийского Остенде, в надежде перебраться оттуда, при необходимости, а Великобританию. В сентябре 1937 года Феликс и Фелка переселились в Брюссель, где вскоре официально зарегистрировали свои отношения. Так поступали многие беженцы, чьи браки не были ранее узаконены – дабы к живущим вместе людям относились, как к семье. Но, с другой стороны, регистрация в местных органах власти была чревата и последствиями, от которых идущих на этот шаг, чаще всего, некому было предостеречь.

В Брюсселе Нуссбаум познакомился с местным скульптором Долфом Леделем. Тот помог Феликсу выставить на обозрение некоторые новые свои работы. В 1938 году Нуссбаум принял участие в выставке свободного объединения художников в Париже. Его картины были представлены под рубрикой «Свободное немецкое искусство». Выставка проводилась в противовес организованному в Мюнхене дурному спектаклю под названием «Выродившееся искусство». Впервые в творчестве Нуссбаума зазвучали новые мотивы: протеста против фашистской идеологии в сфере культуры. Примером тому может служить картина «Натюрморт с зарешеченным окном». Это – к риторическому вопросу о том, может ли творить подлинный художник в отрыве от происходящего на политической арене и в общественной жизни – на родине и в сопредельных странах?!

В Бельгии Феликса и Фелку застало начало Второй Мировой войны. Если в Германии они считались преследуемыми евреями, то в Бельгии их статус определялся теперь как «враждебные и нежелательные иностранцы». Последствия, при этом, были только делом времени. А оно работало не на вынужденных переселенцев. Из возможностей противостояния надвигавшемуся мраку у Нуссбаума оставалось одна – творчество, которому он отдался всецело, и глубоко, как никогда, проникся чувством принадлежности к многострадальному и преследуемому народу, от которого многие творческие люди еврейского происхождения тщетно пытались отстраниться. Но еврей – это не национальность, это – судьба. А от судьбы не уйдешь… 8 мая 1940 года немецкие войска вторглись в Бельгию, и уже через два дня Нуссбаум был арестован, как «подданный Рейха, способный носить оружие». Эта формулировка была равнозначна обвинению в дезертирстве. Заколоченный наглухо вагон с арестантами был отправлен во Францию, в лагерь для интернированных лиц, где Нуссбаума принудили подписать документ, подтверждающий его согласие вернуться в Германию. Это было равносильно тому, что человек добровольно подписывает себе смертный приговор. Оставалась надежда – бежать по дороге с поезда. И это Феликсу удалось во время остановки состава в Бордо. Неведомо как Нуссбаум добрался до Брюсселя, где его днем и ночью ждала Фелка. Но что было делать дальше? Законы оккупационного режима затягивали шею каждого из еврейских жителей Бельгии удавкой. Но даже в таких условиях, Нуссбаум продолжил рисовать картины, создав, в частности, «Страх» и По ним можно с точностью определить душевное состояние художника, прочесть те мысли, которые не покидали его и понять чувства, которые он испытывал, работая над этими полотнами.

Новый поворот событий обозначился в мае 1942 года, когда уже вступил в действие гитлеровский план по окончательному решению еврейского вопроса. Начались массовые депортации евреев с оккупированных нацистами территорий западной Европы на восток – в лагеря смерти. Только в последнее время управления железных дорог Франции, Нидерландов и Бельгии принесли извинения за содействие нацистам и заявили о готовности выплатить компенсации пережившим Холокост или их родственникам, а тогда составы для отправки жертв на верную смерть подавались и уходили в путь бесперебойно. На одной из картин, датированных 1942 годом – ее название – «St. Cyprien» Нуссбаум изобразил, в частности, картонный глобус, окутанный колючей проволокой, как бы задавая себе вопрос, и тут же отвечая на него: «Бежать? Но куда? – Бежать уже некуда».

• 

• 

• 

• 

• 

Некоторое время Феликс и Фелка прятались в семье своих друзей Ледель. Но когда это семейство и само решило бежать в Арденны, и предложило супружеской паре художников ехать вместе, Фелка отказалась, сказав, что у нее нет на это сил. И супруги вернулись туда, где раньше проживали, и где хозяин дома, с большим риском для себя, поселил их на скрытой от глаз мансарде. И там Нуссбаум нашел в себе мужество взять в руки кисть и краски, несмотря на постоянную угрозу быть схваченным. Он нарисовал в этом подполье «Шарманщика». За спиной у главного героя изображена безжизненная улица, символизируя гибель мира искусств. Музыкант этот лишен возможности играть – ручка шарманки отсутствует, а вместо трубок торчат человеческие кости. Это картина всеобщего разрушения, полной безысходности. Тематический ряд дополнили полотна с названиями, которые не требуют пояснений: «Скорбная пара», «Проклятье», «Триумф смерти». Особого внимания заслуживает «Автопортрет с паспортом еврея», где художник изобразил самого себя, загнанным в угол глухой стены. Перед нами – человек с затравленным взглядом. Одна его рука отгибает отворот пальто с жёлтой шестиконечной звездой и буквой «J» в центре, другая показывает еврейский паспорт – волчий билет эпохи нацизма.

20 июня 1944 года Феликс Нуссбаум и Фелка Платек были по доносу арестованы, и 31 июля 1944 года с последним эшелоном депортированы из сборного лагеря, созданного в Мехелене, в Аушвиц-Биркенау. Там их лишили жизни в августе, когда до освобождения Брюсселя войсками союзников оставалось чуть больше месяца. Старший брат Феликса – Юстус Нуссбаум был депортирован из Вестерборка в тот же Аушвиц 3 сентября. Три дня спустя Герта и Марианна – невестка и племянница Феликса, также встретили мученическую смерть. В конце октября 1944 года Юстус был перевезен в Штуттхоф, где умер от истощения два месяца спустя. И это история только одной еврейской семьи…

После завершения Второй Мировой войны имя и творческое наследие Нуссбаума оказались, по сути, забытыми. Но брошенный им в свое время призыв «Если я исчезну – не дайте моим картинам умереть» все-таки был услышан – ведь лучше поздно, чем никогда. В 70-е годы прошлого века талант Феликса Нуссбаума оценили заново, в ином уже формате, ибо все большое лучше видится на расстоянии. Музей истории и культуры Оснабрюка приступил в ту пору к розыску уцелевших произведений своего земляка. С творчеством Нуссбаума связывают ныне рождение особого направления в изобразительном искусстве – «Neue Sachlichkeit» («Новой предметности»). В 1998 году по решению городского Совета Оснабрюка упомянутый выше музейный комплекс был дополнен оригинальными зданиями, специально предназначенными для размещения в них собрания картин Нуссбаума. Автором проекта Музея Феликса Нуссбаума стал американский зодчий Даниэль Либескинд, который выиграл объявленный ранее международный конкурс. Либескинду, уроженцу Польши еврейского происхождения, ставшему одной из самых ярких фигур в мировой архитектуре, удалось создать сооружение, названное им самим «музеем без выхода», которое благодаря форме, композиции, оригинальным конструктивным решениям и отделке, как нельзя более соответствует духу и смыслу живописи Нуссбаума. Длинный, узкий коридор без окон, мрачноватые залы, где на стенах развешаны картины, выхваченные из полутьмы неяркими светильниками, замысловатые переходы из одного помещения в другое, когда ты постоянно натыкаешься на глухую стену, – всё это, вкупе с замечательными творениями художника, – а их выставлено на обозрение две сотни – производит поистине неизгладимое впечатление. Переходя из зала в зал в единственно возможной последовательности, каждый посетитель как бы повторяет путь, пройденный Феликсом Нуссбаумом и персонажами его картин – на свою Голгофу. Торжественное открытие музея состоялось в присутствии тогдашнего министра-президента Нижней Саксонии, а впоследствии – канцлера Германии Герхарда Шрёдера. В честь 100-летия со дня рождения Феликса Нуссбаума одна из улиц в родном его городе была переименована в Felix- Nussbaum-Strasse. А 4 ноября 2004 года в серии «Немецкая живопись 20-го столетия» была выпущена марка в честь этого художника мирового масштаба. Мотивом её стала картина «Тайна», являющаяся частной собственностью.

Возросший вновь интерес к творчеству Феликса Нуссбаума обусловлен не только трагизмом его судьбы. Главная причина кроется в несомненных художественных достоинствах его произведений. Почти все они наполнены глубоким содержанием и отличаются богатой символикой. И, кроме того, картины, представленные в экспозиции, имеют высокую историческую ценность, привлекая внимание к страшному прошлому, которое никогда больше не должно повториться в будущем. Но, наблюдая за тем, что происходит в современной Европе, невольно задаешься мучительным вопросом: «Неужели все начинается опять?». Остается только сожалеть о том, что полотнам Нуссбаума не дано кричать, призывая, голосами безвинно убитых, к бдительности. Впрочем, картины эти – кричащие. Было бы желание присмотреться к ним и прислушаться.