ТОММИ (американский посол в СССР Ллуэллин Томпсон)

(Продолжение. Начало в #576)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ:

«А не надеть ли вам парик, мистер Хрущев?»

У нас очень свободные и легкие отношения. Он бранит меня, а я браню его.

Ллуэллин Томпсон

Томпсону исполнилось уже 44 года, а он все еще не был женат. Мать отчаялась настолько, что купила дополнительный участок на кладбище в Лас-Анимас, рядом с нею и ее мужем, чтобы, когда время придет, сын не был бы совсем один. И вдруг, словно гром среди ясного неба – ее осторожный и рассудительный Томми влюбился по уши, да так, что всего за неделю ухаживания принял решение жениться. Эта судьбоносная встреча произошла в июне 1948 года на борту итальянского парохода «Сатурния», плывшего из Нью-Йорка в Геную. Джейн Монро, родом из Нью-Джерси, было 28 лет, она недавно развелась, и у нее была пятилетняя дочка. Она была красивой, живой, компанейской и когда-то мечтала стать балериной, а вообще недурно рисовала и помышляла о выставках. В Генуе они расстались, а увиделись опять в Нью-Йорке в середине сентября, где Томми ждал ее, «как ребенок ждет Рождества». Через несколько дней, сделав все приготовления к свадьбе, он уехал в Вашингтон в госдепартамент. «Я был так счастлив, – писал он ей, – что даже испугался. Те любовь и привязанность, которые я хранил в себе все эти годы и никогда бы никому не подарил, сейчас полностью и необратимо твои». Они поженились 2 октября. Когда в июле 1957 года Чрезвычайный и Полномочный Посол США Ллуэллин Томпсон прибыл в Москву, его сопровождали жена и три дочери – Энди (от первого брака Джейн), Дженни и Шерри.

• 

• 

Первый прием в Кремле в честь Нового Года. Томпсон поинтересовался у своих английских и французских коллег, что, дескать, там происходит, как себя вести. Дипломаты рассказали, что в прошлый раз советские должностные лица произносили столь резкие антизападные речи, что они вынуждены были покинуть зал. Томпсон тогда сказал жене, что если он встанет и направится к выходу, то пусть она, не задавая вопросов, следует за ним. Но, к удивлению присутствующих, речь Хрущева оказалась вполне дружественной, в ней была выражена уверенность, что ни русские, ни американцы не хотят войны, и закончилась она тостом за президента Эйзенхауэра. Томпсон при этом поднялся и направился к столу Президиума ЦК КПСС, чтобы чокнуться с Хрущевым, а Джейн, как только ее муж встал, тоже встала и пошла за ним, решив, что советский руководитель сказал что-то оскорбительное для Америки (она еще плохо понимала по-русски) и надо уходить. Когда она поняла свою ошибку, то идти обратно было уже поздно. Сориентировался не кто иной как Микоян – он подал Джейн наполненный бокал, и она тоже стала чокаться с членами Президиума. После этого Джейн всегда была на дружеской ноге с Микояном, а западные представители в один голос утверждали, что более успешного новогоднего вечера в Кремле не было.

Надо сказать, что Джейн быстро адаптировалась к особенностям дипломатических приемов в Москве, и если что, за словом в карман не лезла. 15 июля 1958 года американская морская пехота высадилась в Ливане, чтобы поддержать прозападного президента-христианина Камиля Шамуна против местных мусульман, за которыми стоял Гамаль Абдель Насер. Естественно, советское правительство однозначно осудило Вашингтон и запустило очередную антиамериканскую кампанию. Через неделю Хрущев посетил прием в посольстве Польши и там опять, благо Томпсон и его жена тоже присутствовали, разразился обвинениями в адрес Америки. Но к концу приема он помягчел и, прихватив посла нейтральной Индии, прошествовал к столу, за которым сидели американцы. Следом появился Микоян с переводчиком. Учитывая напряженную атмосферу в зале, Томпсон прикинул, что лучше будет посадить Джейн между собой и Хрущевым, чтобы избежать продолжения ненужного спора. Но тут его жена взяла инициативу в свои руки. «Это слишком плохо, господин председатель, – твердо сказала она, – что вы никогда не были в Соединенных Штатах, и поэтому вы слишком плохо информированы о нашей стране. Вы кажетесь честным человеком, и если бы вы были в Штатах, то не могли бы сказать тех вещей, которые наговорили сегодня». Хрущев нисколько не обиделся и сказал, что она, вероятно, права, а потом спросил: «А если я надену бороду, то смогу попасть к вам?» На это Джейн ответила по-русски, что лучше бы надеть парик. Переводчик побледнел, Джейн испугалась, что ляпнула нечто ужасное, но Хрущев только расхохотался и предложил Томпсонам провести отпуск в Крыму. Было понятно, что он старается сгладить впечатление от своих резкостей. Он также начал превозносить роль Индии как посредника между США и Советским Союзом, но тут опять встряла неугомонная Джейн, заметив, что ей непонятно, отчего это обе страны не могут разговаривать напрямую друг с другом. Хрущев согласился, действительно, почему нет.

Эта встреча заставила Томпсона задуматься: у этого человека, писал он в Госдепартамент, «очень сложный характер … и он очень чувствителен к реальным и мнимым угрозам». Не исключено, полагал Томпсон, что Хрущев недолго будет у власти и не факт, что его преемники будут продолжать его политику или соблюдать заключенные им соглашения. При этом идея о визите Хрущева в США понравилась Томпсону, и он познакомил с нею свое руководство. Он поддержал также установление торговых отношений между СССР и США, исходя из того, что они могут способствовать эволюционированию советской системы. Визит Хрущева за океан и в самом деле состоялся, но и предсказание Томпсона о недолговечности его правления также оправдалось.

В 1959 году Москва впервые принимала Американскую национальную выставку и тоже впервые – вице-президента США Ричарда Никсона. Он должен был остановиться в Спасо-Хаусе, и туда заранее прибыли агенты секретной службы, которые были обязаны проверить все помещение. Томпсоны пригласили их на семейный ланч. Его дочери, однако, пришли позднее. Вид у них при этом был несколько грязноватый, и они попахивали плесенью, но обе были в очень веселом настроении. Один из гостей попытался тем не менее завести с ними светскую беседу и спросил, как они поживают. И тут они объяснили, что ходили по секретным тоннелям, которые, по их мнению, даже пересекают прилегающую к дому площадь. Это сообщение заставило агентов прямо тут же сорваться с места и потребовать от девочек провести их к тоннелям. Наутро Дженни и Шерри были весьма разочарованы тем, что на следующий день все входы в подземелье были заложены кирпичом. Советские власти были тут невиноваты – дом был построен еще до Октябрьской революции, но факт возросшего микроволнового облучения от подслушивающей аппаратуры американцы установили и даже задумались, не перенести ли резиденцию Никсона в другое место. Все же советским компетентным органам был заявлен протест, и вице-президент США остался в Спасо-Хаусе.

На двусторонней встрече Хрущев по своему обыкновению атаковал американского собеседника, возмущаясь недавно принятой Конгрессом резолюцией о «порабощенных народах» и не стесняясь в выражениях. Эта резолюция смердит, как свежее конское дерьмо, а ничто не смердит хуже него, сказал он, на что Никсон парировал в тон: «Хуже конского дерьма смердит только свинячье». Это было не в бровь, а в глаз, так как Никсону было известно, что Хрущев в юности чистил свинарники. Томпсон, присутствовавший при этом обмене комплиментами, мог только глаза закатывать – выходит, зря перед нею наставлял он Никсона быть спокойнее и не нарываться. Забегая вперед, можно сказать, что оба деятеля сильно с тех пор друг друга невзлюбили. Они продолжали сцепляться и во время знаменитого совместного посещения выставки, и на званом приеме в американском посольстве. Наконец Никсон отправился в турне, посетив в сопровождении Томпсона Ленинград, Новосибирск и Свердловск, после чего ему было предложено выступить по советскому телевидению. Знаете что, сказал высокому гостю Томпсон, просмотрев черновик планируемого выступления: «Вы – первый американский вице-президент, который обращается к советскому народу. Вы должны гарантировать то, что вы не станете последним». И они просидели до раннего утра, переписывая речь. Никсон потом признавался, что Томпсон оказал ему огромную помощь в понимании Хрущева и всей проблемы коммунизма и что это самый лучший советник для Эйзенхауэра.

«Томпсон помог Никсону посмотреть на вещи в другом свете, – пишут авторы книги “Кремленолог”. – Когда Никсон сказал, что американцев угнетают советская серость и однообразие, Томпсон объяснил ему, что не в столь далеком прошлом все было гораздо хуже. Прежние репрессии значительно смягчились, сказал он и заметил, что эти перемены в Советской России, хотя и небольшие, но они важны. Они не включали закрытие трудовых лагерей или введение суда присяжных, но людей уже не хватали внезапно, чтобы массами отправлять в Сибирь. Вопрос заключался в том, как далеко захотят пойти Соединенные Штаты, чтобы эта дверь не захлопнулась вновь. Хрущев идет на очень большой риск, продолжал объяснять Томпсон, согласившись приехать в Соединенные Штаты и пригласив Айка (Эйзенхауэра) посетить СССР, но он делает это для того, чтобы завоевать уважение, почему он и разрешил Никсону выступить по телевидению. Если эти тенденции – возможности для всё большего количества советских людей видеть внешний мир и растущее проникновение идей – продолжатся, тем сильнее будет давление на Хрущева и его режим, чтобы ослабить хватку».

Осторожное улучшение отношений продолжалось, и венцом его должен был стать саммит в Париже с участием лидеров западноевропейских стран, президента США и Хрущева в середине мая 1960 года. Но все надежды опрокинуло 1 мая, когда советские ПВО сбили американский разведывательный самолет У-2 в небе над Свердловском. Томпсон был ошарашен случившимся – в Вашингтоне его заверяли, что программа облетов советской территории свернута. Это оказалось ложью, и недолговечный dеtente начал сдуваться. Хрущев впоследствии говорил, что история с У-2 была началом его конца. Сторонники жесткой линии в партийном руководстве в Москве утвердились в своем неприятии хрущевских новаций, а китайские оппоненты десталинизации ликовали – вот, дескать, до чего доводит “мирное сосуществование” с империалистами. Хрущев – это человек с противоречивыми психологическими слоями, писал Томпсон в докладной записке, адресованной уже новому президенту, Джону Кеннеди, и “когда он заявляет о своем желании … мира на земле он совершенно искренен и потому эффективен”. И он же одновременно говорит, что если коммунизм не докажет свое превосходство и не победит во всем мире, то его жизнь потеряет смысл. В то же время, подчеркивал Томпсон, Хрущев самый прагматичный и наименее догматичный из его сверстников. Посол США в Москве был уверен, что, в конечном счете, прагматизм возьмет верх в Советском Союзе, ибо экономические реалии заставят Советы начать реформы в политической системе, особенно когда у власти окажется новое поколение. С ослаблением напряженности и улучшением жизненных стандартов “аппетит будет только разгораться”».

( Окончание следует)